– Зачем? Что, опека светские мероприятия отслеживает?

– Это и моя репутация тоже. Ты моя жена. Значит, везде со мной.

– Хорошо.

Доедаю салат. Свечи уже наполовину растаяли.

– Кстати, по поводу… спать.

– Ты сказал, что на диване поспишь.

– Первая брачная ночь, я так понимаю, у нас отменяется.

Чего?!

– Я понял, – усмехается, но мне не смешно.

– У меня широкая кровать, мы поместились бы там вместе. И даже не мешали друг другу.

– Нет. Или я пойду спать на диван.

– Не надо, – машет головой, забирает свою подушку и уходит в гостиную.

Когда-то я мечтала, что в моем доме будет хозяйская ванная комната. И вот сейчас, стоя у дверей личную ванную своего бывшего и… как бы смешно и горько не звучало, нынешнего мужа, пытаюсь улыбнуться, но получается так себе.

Толкаю тяжелое полотно и попадаю в светлое просторное помещение. Душевая кабинка, одинарная раковина. Пара шкафчиков над ней и… все. На крючках висит халат. Стопка пушистых полотенец на столешнице.

Почему-то чувствую себя воришкой. Но рука сама тянется к дверце шкафа. Любопытство. И как бы не вопил мой внутренний голос, я его будто не слышу.

И я не удивлюсь, что на полках обнаружу яркую массажную расческу с длинным волосом, или… не знаю… помаду, бальзам для губ или склянку с женскими духами! Красные стринги на полотенцесушителе!? Оборачиваюсь, будто еще раз убедиться. Но хромированная труба пуста. А вот на полках шкафа…

Ада

Я стою в ванной Мирона, глядя на пустой шкаф.

Пустой – это громко сказано. На полке сиротливо лежат бальзам для бороды, триммер, дезодорант с резким мужским запахом и его зубная щетка – черная, брутальная, как будто он выбирал ее, чтобы подчеркнуть, кто здесь хозяин.

А еще десяток одноразовых зубных щеток в упаковке.

Зачем столько? Для кого?

Непрошеные вопросы лезут в голову, будто я вломилась на чужую территорию и копаюсь в его жизни.

Качаю головой, прогоняя мысли.

Это не мое дело. Я здесь ради ребенка, а не ради его щеток.

Быстро умываюсь, чищу зубы, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале.

Оно мне последнее время не нравится. Бледное, с темными кругами под глазами. Как будто я не живу, а выживаю.

Выхожу из ванной, выключаю свет и забираюсь под одеяло с головой, так что торчит только макушка.

А тут все пахнет его туалетной водой. Им самим.

Черт. В этой суматохе совсем забыла перестелить постельное.

Этот запах бесит тем, что окунает с головой в воспоминания, в которых я не люблю барахтаться.

Щетки еще эти. Зачем столько?

Переворачиваюсь на другой бок.

Кручу пальцами обручальное кольцо.

Я ведь не обязана его носить круглые сутки. Снимаю и кладу на тумбочку.

Жаль, что с фамилией так нельзя. Это же мне теперь все документы надо менять. Или не спешить? А вдруг ничего не получится? Тогда быстро разведусь и фамилию свою верну.

Мне даже представить сложно, сколько надо задействовать сил и связей, чтобы почистить мое прошлое.

Но если он впрягся, значит, у него есть план. Он всегда был таким – расчетливым, уверенным. Если бы не было шанса, он бы не ввязался.

Ворочается в гостиной. Диван скрипит, и я представляю, как ему неудобно. Высокий, широкий, а диван, наверное, узкий, как доска, и жесткий.

Но мне плевать.

Он сам согласился. Пусть терпит.

Мог бы купить мне кровать и не было бы вопросов.

Кстати, о детской. Ее нет пока, там пустая комната. Надо бы оставить чем-то. А то так ждем ребенка, что забыли купить мебель.

И вообще странно, что у него пустая комната. Он ее как будто к чему-то готовил. Нейтральный цвет стен и шкафа, кресло… Я какие-то его планы, что ли, нарушила своим появлением тут? Хотя как нарушила? Он сам сказал, что жить надо вместе.

Я закрываю глаза, веки, наконец, тяжелеют и я проваливаюсь в сон.

Я стою в стороне, как призрак, и вижу нашу первую свадьбу.

Я в том же белое кружевном платье, он в строгом костюме. Только лица уже не молодые. Это наши лица сейчас.

Гости вокруг смеются, поднимают бокалы, голоса сливаются в теплый гул.

Я вижу Зою, еще на ногах, улыбающуюся, вижу маму с папой и их светящиеся лица. Мне хочется плакать, но слез нет. Хочется их обнять, но я не могу сделать и шага.

Я как по ту сторону экрана от них.

Сердце сжимается так, будто кто-то сдавил его рукой. И дальше выжимает на максимум. И я не могу радоваться с ними.

А потом мой взгляд цепляется за фигуру в стороне. Света. Она стоит в темном платье, скрестив руки, на лице маска злости, а глаза как лезвия, направленные на меня.

Все плывет, она исчезает. И толпа вдруг расступается. А я вижу двух мальчиков, лет шести. Один темненький, с глазами Мирона, с длинными ресницами. Я никогда его не видела, но знаю, это он. Мой мальчик, которого я потеряла, которого так и не смогла прижать к себе. Узнаю в нем Мирона, линию челюсти, уверенный взгляд.

Рядом с ним стоит Паша, мой Пашка из детского дома.

И я хочу обнять их обоих. Забрать к себе и уйти к ним.

Темненький мальчик смотрит на меня, потом на Пашу, берет его за руку и ведет к нам с Мироном. К тем, на кого я смотрю, и говорит, тихо, но ясно, как колокольчик: "Я хочу, чтобы он был вашим. Мне нашли других родителей, а у этого мальчика никого нет. Пускай он будет с вами".

Я задыхаюсь, хочу побежать к ним, обнять, но ноги как в бетоне. Мой мальчик, мой потерянный сын, смотрит на меня с такой любовью, что я чувствую, как сердце разрывается.

Он отпускает руку Паши, нежно улыбается и тает.

– Мамочка… – эхом звучит в ушах.

– Ахах, – за спиной смех Светы.

Я просыпаюсь вся в слезах. Часто дышу, чтобы не задохнуться.

Где я?

Осматриваюсь по сторонам. Я у Мирона. Сквозь щель в шторах уже видно, что светает.

Это сон. Всего лишь сон.

Опускаюсь на подушку.

И рядом слышу чье-то дыхание.

Ада

Поворачиваю голову – и замираю. Мирон. Спит на другой половине, подмяв под себя подушку.

Он должен быть на диване. Почему здесь?

Натягиваю одеяло на себя.

Спокойное лицо без деловой маски, но это не мой муж. Это сделка.

– Что ты тут делаешь? – громко бужу его.

Мирон зевает, потягивается и хрустит шеей, недовольно стонет. Облизывает губы и наконец открывает глаза. Тоже осматривается, будто не сразу понимает, где он.

– Ты обещал спать на диване! Какого черта ты тут делаешь.

– Диван, сука, слишком проваливается. Спина затекла, не мог уснуть, – растирает лицо ладонями. – Кровать большая, я даже если руку вытяну, тебя касаться не буду.

– Еще бы касался!

– Имею право, жена.

– Ничего ты не имеешь. У нас другие договоренности.

Бесит его спокойствие. Бесит, что договорились, а он меняет условия сам. Как ему хочется.

– Раз уж разбудила меня, пойду на пробежку. Можешь отдыхать дальше.

Мирон скидывает одеяло, я тут отворачиваюсь. Ни в мыслях, ни на яву, я не хочу смотреть на него, как на мужчину.

Отворачиваюсь, закрываю глаза.

По звуку он переодевается, хлопает дверью и оставляет меня одну.

А у меня в груди все еще что-то сжимается. Сон этот все еще ворочается в голове: моя свадьба, лица родителей, Зоя на ногах, тот мальчик, ведущий Пашу ко мне. И Света с ее злым взглядом.

Что это за сны вообще? К чему? Сначала Паша, тянущий ручки, теперь это – свадьба, два мальчика, как будто прошлое и настоящее столкнулись.

Это просто сон. Но он кажется таким реальным и важным.

Просыпаюсь от стука на кухне. Вот теперь точно пора вставать. Быстро принимаю душ, переодеваюсь. На кухне пахнет кофе и блинчиками – Вера уже хлопочет у плиты. Улыбается мне, ставит тарелку с завтраком, но я едва киваю.