“Ты должна это увидеть сама, приезжай”

Что увидеть? Кого? Зачем?

Но больше Светка, с которой я работала в одном кабинете бок о бок уже три года, ничего не написала. Из-за ерунды она бы меня не потревожила.

А сегодня очень важный день. Может, с Мироном что-то?

Быстро собираюсь. Светлые брюки, свободная туника.

За руль сама сесть не решаюсь. Большой срок, позднее время, пасмурно. Поэтому вызываю такси.

За три года работы это первый корпоратив, который я пропускаю из-за позднего токсикоза: отвращение к резким запахам еды и парфюма.

Мне все воняет! Но юбилей фирмы переносить на месяц, когда я уже рожу, мы не стали.

Мы пришли сюда работать со Светкой будучи зелеными менеджерами, без опыта и стажа, так и сдружились…

Левой рукой упираюсь в сидение автомобиля, правая машинально лежит на уже прилично округлившемся животе.

Стараюсь уловить хотя бы легкое движение, какое-то подтверждение того, что все в порядке.

Еще полтора месяца по сроку и я стану мамой.

Пережив бесконечное количество обследований, потом лечений, операцию, замершую беременность, я, наконец, смогла забеременеть.

Мальчик. У нас будет сын. Павел. Паша.

Для нас обоих это имя символично и значит очень много. Так зовут моего папу и дедушку Мирона.

На улице начинает моросить. Водитель включает дворники. Свет фар отражается в мокром асфальте, и все вокруг кажется размытым.

Набираю Свету, но она не отвечает.

Муж, скорее всего, тоже занят гостями и партнерами.

А я так хотела пойти с ним, разделить с этот важный этап в его карьере. Двадцать лет фирме, которая досталась Мирону от деда.

Но этот чертов токсикоз сломал все наши планы.

Мирон, конечно, сделал вид, что все нормально, но я же понимаю, что ему очень бы хотелось быть там со мной, о чем он меня просил не единожды.

Обещал долго не задерживаться. А я хотела сделать ему сюрприз. Врач наконец-то снял режим полового покоя.

Чем не подарок для мужа спустя четыре месяца воздержания?!

В духовке ждет своего часа каре ягненка, а в холодильнике легкий салат.

Такси тормозит возле здания бизнес-центра, где находится офис фирмы, а этажом ниже – ресторан.

Выхожу из машины.

Пашка пинает меня резко в низ живота. С точностью снайпера попадает по мочевому. Будто возмущается, зачем мы едем куда-то в ночь под дождем?

Глубоко вдыхаю. Медленно выдыхаю.

Ладонью поглаживаю живот, что утихомирить будущего футболиста.

– Ну-ну, малыш, тихо. Мы быстро. Сейчас папку заберем и поедем домой.

В животе легкая перекатка как волна. Улыбаюсь сама себе. Для врачей он еще “плод”, а для меня уже человечек: мой малыш, живой, настоящий. Еще не умеет говорить, но уже умеет показывать характер и общаться. Весь в папку: настырный и характерный.

Через пару минут, минуя турникет и лифт, оказываюсь в холле ресторана, где проходит банкет. Я знаю его как свои пять пальцев, ведь мы часто тут обедали и проводили корпоративы.

Бегло оглядываю пеструю толпу веселящихся гостей, ищу темную макушку мужа… Улыбаюсь и киваю знакомым.

– Адка, ты приехала? Умница! – за спиной.

Будто из ниоткуда взявшаяся Светка прерывает поиски мужа. Оборачиваюсь.

– Привет, Свет, что случилось? Смотрю, у вас тут все в порядке. Ты зачем мне написала? Что я должна тут увидеть?

– Как что? – ведет бровью. – Как проходят корпоративы, когда рядом нет жен…

– Ты про что, Свет? – прищуриваюсь и вдыхаю глубже.

От запаха ее резких духов начинает мутить.

– Какая ты непонятливая стала с беременностью. Неужели ты ничего не видишь, м?

– Я вижу, что все веселятся и шутят, Свет. Ты меня вызвала, чтобы посмотреть на это? Где Мирон? – задаю вопрос, не желая слушать бред подвыпившей коллеги.

– Ну вот, наконец, правильные вопросы. Только ты опоздала. Мирона нет… Вы только-только разминулись.

Улыбается и кокетливо накручивает прядь волос на палец.

– Он, минут пять, как ушел в компании личной помощницы своего партнера. Молодой, красивой девки, между прочим, что не отлипала от него весь вечер. Может, они поднялись обсудить что-то важное… А может, уехали… – продолжает накручивать опостылевшую прядь волос. – Помочь найти или сама?

Но дальше я ее не слушаю, разворачиваюсь и ухожу, поднимаюсь на лифте на этаж выше.

Достаю телефон и набираю Мирона. Может, он уже домой поехал и мы разминулись, а Светка напилась и несет фигню?

Каждый шаг по этому коридору, как предательство самой себя, воришкой себя ощущаю. Я иду, хотя хочу развернуться. Хочу убежать, зажмуриться, не знать, не видеть, не чувствовать.

Но иду. Добровольно. Как будто веду себя на казнь.

Сердце стучит в горле, в висках. На языке горечь.

Даже малыш в животе замирает. Тоже чувствует.

Мирон не отвечает.

Вызов заканчивается. Я набираю снова и иду дальше по полумрачному, пустому коридору.

Здесь мне все до боли знакомо, и я, даже на ощупь, любой кабинет найду.

Дохожу до двери с заветной табличкой: “Генеральный директор “Лигастрой” Яровой Мирон Александрович”. И слабая полоска желтого света из-под нее говорит, что там кто-то есть.

Может быть, клининг припозднился? Или просто не выключили свет?

Сама себя уговариваю и успокаиваю, только сердце все равно не на месте.

Дышать вдруг становится сложно, словно воздуха не хватает. Ноги ватными становятся , а губы дрожат, когда слышу мелодию звонка его телефона за этой самой дверью.

Может, не заходить? Может, развернуться и просто… жить в незнании?

Но уже поздно. Я здесь.

Внезапно вспотевшими ледяными пальцами нажимаю на ручку двери, она послушно поддается и мягко открывается.

А я, как девчонка зажмуриваюсь, словно боясь увидеть что-то страшное. Как в детстве кошмары. Но когда открываю глаза…

Все внутри сносит ледяным валом.

Картинка будто застывает во времени – только мелодия звонка его телефона на рабочем столе делает ее реальной.

Мирон сидит на диване развалившись. В одной руке – бокал виски, янтарная жидкость чуть колышется. А вторая рука… лежит на голове девушки, что стоит на коленях между его широко расставленных ног.

И все становится кристально ясно.

Я не могу дышать. Мое тело будто не мое – я стою, как прикованная, не могу ни шагнуть, ни закричать, ни развернуться.

Мир сужается до одного кадра. Все как в замедленной съемке. Дотошно и внимательно запечатляю каждый пиксель увиденной картины: его лицо, откинутая голова, прикрытые глаза, расслабленное выражение.

Ему хорошо, приятно. Это выражение лица я не спутаю ни с чем и никогда. Ведь столько раз видела его…

Мои ослабевшие пальцы теряют хватку. Телефон выпадает из рук, падает на пол с глухим стуком. Звук, словно выстрел, разносится по пустому просторному кабинету.

И они одновременно переводят на меня взгляды. Эта тварь смущается и прикрывает оголенную пышную грудь, облизывая припухшие губы с размазанной алой помадой. А Мирон… на него смотреть больно. Но я смотрю, чтобы навсегда запомнить, как умирает любовь.

– Ада? – произносит мое имя, будто это что-то может изменить.

Удовольствие сменяется ошеломлением, потом – страхом.

А я стою. Все внутри горит, но снаружи – я камень. Интересно, камням бывает нестерпимо больно?

В ушах гул, под кожей битое стекло по венам течет.

Я даже не знаю, кто я сейчас.

Жена? Женщина? Просто человек, который хотел верить, что любим? А я ведь верила, до последнего!

– Ада…Ты… что тут делаешь?

Мирон отталкивает ее, поднимается с дивана и спешно заправляет свое хозяйство в штаны…

А мой мир резко обваливается, как потолок.

Кажется, даже боль приходит не сразу, а с легкой задержкой, как удар током – ты сначала не веришь, а потом тебя накрывает. И трясет - трясет в конвульсиях и нервном припадке.