А сейчас? Он смотрит на Пашу, и в его глазах что-то теплое, почти мальчишеское.

– Знакомься, дед, это наш сын, Паша, –– говорит Мирон, кладя руку Паше на плечо. – Паша, а это Пав…

– Дед, просто дедушка. – Не дает ему договорить Павел Андреевич, – Ну здравствуй, Пашка.

Протягивает ему руку.

– Давай, пожми по-мужски. От мамки оторвись. – Паша робко свою руку деду тянет.

Я замираю. Просто превращаюсь в восковую статую. И мне кажется, что сейчас мои глаза настолько огромные… аж больно становится. Я не могу даже моргнуть. Изумленно смотрю на все со стороны.

Паша смотрит на деда, внимательно. Будто по одному взгляду может оценить и все понять о человеке.

– Ну, Павел Миронович, рад знакомству, – жмут друг другу руку.

– Во-о-т, молодец, – одобрительно цокает дед, – Тезка, значит? Дружить будем? – Паша кивает. – А теперь пойдем, я тебе там гостинцев привез.

Пашкины глаза вмиг загораются неподдельным детским любопытством, но что-то ответить не решается. Хотя… все ответы на его лице прочесть несложно.

– Ада, привет, – делает ко мне шаг и быстро обнимает. – Вот это вы мне подарок сделали, молодцы.

Павел Андреевич берет Мирона за руки и ведет к коробкам и пакетам. Все расставлено на ковре прямо посреди комнаты.

– Мирон, – наклоняюсь к нему и шепчу, – это что все значит?

– Дед захотел познакомиться, – поворачивает голову ко мне, – с нашим сыном.

– Зачем это все? Ты же знаешь, что мы не семья. Это фикция.

– Для меня нет.

Пожимает плечами и идет к ним.

– Твои родители, знаешь какие конспираторы? – поворачиваюсь на голос Павла. – Не сказали дедушке про тебя, но… твоего дедушку просто так не проведешь и не обманешь. Дед давно все купил и ждал. А теперь давай, малец. Открывай каждую коробку.

– Я не знаю, что можно.

– Смелей, Паш, – Мирон опускается рядом с ним на корточки. – Посмотри сколько всего тебе дед привез.

– Давай-давай! И не стесняйся! Тут все свои, – подбадривает его Павел Андреевич и присаживается на край дивана.

– А ты что…– шепчет Пашка и смотрит на деда. – Ты волшебник?

Павел Андреевич усмехается так по-доброму, искренне.

– Нет. Я просто дед, который очень давно ждет внуков, – и смотрит сначала на Мирона, потом на меня.

Пашка ныряет в ворох коробок. Роется и аккуратно выставляет в ряд все, что достает. Конструктор, машину на пульте управления. И мяч.

– МамАда, посмотри, мяч! Настоящий футбольный! Идем играть! – восторженно несет мне.

– Завтра уже давай, Паш, темно.

– Ой, парень, – дед хлопает в ладоши. – С этими двумя так и не научишься играть. Дай-ка мне мяч.

Паша отдает ему мяч.

– Ну-ка забери у меня, – Павел Андреевич опускает мяч на пол и уводит ногой.

Пашка пытается забрать, но дед обводит другой ногой. Начинают возиться прям в гостиной с мячом.

Задерживаю дыхание, чтобы ничего только не разбили и не поранились. Но вот эти живые, искренние эмоции. Не могу прервать.

– Твой дед, Паш, в молодости капитаном футбольной команды был. Так что… Я тебе покажу, как настоящий пас давать. А то эти, – он кивает на Мирона, – только по офисам мячи катают.

Мирон смеется, а я стою, открыв рот. Павел Андреевич, этот суровый старик, шутит с Пашей, как с родным. Скачет по гостиной с мячом.

Если он так открыто к приемному внуку, будто он всегда был частью семьи, то как же будет с родным, от суррогатной матери.

От него столько тепла, юмора и… искренности. Что в глазах начинает щипать.

– Павел Андреевич, вы, может, хотите поужинать? Или кофе попьем?

– Кофе, Ада.

Ухожу, дрожащими пальцами набираю в чайник воды. Эмоций столько, что они через край сейчас.

– Ну, Паша, рассказывай, – мяч затихает, они идут в сторону кухни. – Что у тебя там за комната? Игрушки есть? Или только книжки умные?

– Есть машинки. И динозавры. И телевизор. И ванна… своя.

– Своя ванна? – дед присвистывает. – Ну, ты богач, тезка! В мое время туалеты только на улице были.

Прыскаю от смеха.

Паша смотрит, что я улыбаюсь, и тоже хихикает, щеки горят, и я вижу, как он расслабляется.

Заходят на кухню, рассаживаются за стол.

Но тут же ком в горле – моих родителей нет. Они бы тоже обняли Пашу, назвали бы его внуком, смеялись бы над его рассказами про футбол. Мама бы уже вязала ему свитер, а папа учил бы чинить велик.

Моргаю, чтобы прогнать слезы, и думаю: надо свозить Пашу к Зое. Она моя семья. Он должен знать свою тетю. Обязательно это сделаю.

– Ада, – голос деда вырывает меня из мыслей. – А ты что притихла? Небось, уже весь дом для Паши обустроила?

Я натягиваю улыбку, киваю.

– Стараюсь, Павел Андреевич. Хочу, чтобы ему было хорошо.

– Будет, – говорит он твердо, глядя на Пашу. – С такими родителями, как вы с Мироном, парень горы свернет.

Переглядываемся с Мироном. Он улыбается, а в глазах что-то глубокое, как будто он тоже тронут. И что значат его слова про семью? Будто специально все условия хочет создать, чтобы я уйти не смогла. Но не физически, физически я как раз свободна. А чтобы снова это слово “семья” почувствовала на себе.

– Павел Андреевич, – наливаю ему кипяток в кружку, – я хотела про врача спросить, которого вы Зое порекомендовали.

– А что с ним?

– Она жалуется, что с ним невозможно. Он чуть ли не ходить ее заставляет, притом что она вообще ногами не шевелит.

– Ну что сказать. Я когда-то также, как она, сидел в коляске. А сейчас видишь, вон, – кивает на Пашку, – с внуком в футбол гоняю. Это все он. Тяжело, сложно, но если его слушать и делать, как говорит, то шансы высокие.

– А если там врачи уже поставили крест?

– Ну то, что один поставил крест, не означает, что другой не может его снять. Скажи ей, пусть не бросает занятия и занимается. Если не он, то никто.

Ада

Неделя пролетает, словно вихрь, полный мелочей, которые потихоньку сплетают нас в семью.

Каждое утро я просыпаюсь с переживаниями, что ни на минуту не оставляют меня в покое, волнуясь, как Паша привыкнет, но день за днем вижу, как он раскрывается.

А Мирон… он сближается с Пашей так естественно, что я то и дело замираю, наблюдая.

И каждый раз в груди буря – что я чувствую к нему? Он отец Паше. Мой муж перед законом. Но как мужчина? Я не понимаю, что он ко мне испытывает, и это путает, как лабиринт.

А я? Сама запуталась, чего хочу? Хочу ли я его видеть в своей жизни? Или боюсь? Или злюсь, что он так легко влез во все роли?

В первый день он сажает Пашу за руль своей машины во дворе, выключает двигатель, и Паша, с глазами, огромными от восторга, крутит баранку, изображая гонки.

– Вот так, Паш, – поправляет ему руки, – держи крепче, как настоящий гонщик.

Паша с серьезным выражением лица слушает. Ему нужен отец и это очень чувствуется.

Ловлю взгляд Мирона, когда он мельком смотрит на меня. Дружелюбие? Долг? Или что-то еще?

Отворачиваюсь, чтобы не гадать.

На следующий день они моют машину. Пашка с губкой в руках, брызжет водой, смеется, когда пена попадает на Мирона. Тот показывает, как натирать капот, чтобы блестел, и похлопывает Пашу по плечу. Я смотрю из окна, вновь как шпион, сжимая подоконник от вороха непонятных чувств, что бушуют в моей душе.

Паша начинает ему доверять и раскрываться. Что-то рассказывает.

Я все чаще снова смотрю на широкие плечи Мирона, на его уверенные движения. И не хочу, помню все, что он сделал с нами, а тело будто забыло уже.

Растираю горящие щеки и злюсь сама на себя. Я не хочу ничего к нему чувствовать. Лучше бы он холодно относился к Пашке, лучше не играл папу и не был им.

В среду до обеда мы с Пашкой возимся в пекарне, а после обеда они с Мироном косят газон. Мирон дает Паше поуправлять косилкой.

– Мирон, он маленький еще.

– Она безопасная, Ада, и я рядом. Не волнуйся.