– Ну, не будьте таким серьезным, – тянет она, касаясь моего рукава. – Может, я хочу скрасить ваш скучный мужской вечер? – присаживается рядом на диван.

Я смотрю на нее, и во мне вскипает раздражение. Не на нее – на себя. На то, что когда-то поддался такой же. И потерял все.

– Собери свои кости и вали дальше, – цежу, жестче, чем хотел. – Ты мне не интересна.

Она моргает, улыбка гаснет. Обиженно поджимает губы и уходит, стуча каблуками. Чернов смотрит на меня, цокает языком.

– Ну ты и хам, Яровой. Девчонку так отбривать – некрасиво.

– Они мне не интересны, – отрезаю я, наливая еще виски.

– И давно так стало? – он ухмыляется, но в глазах что-то серьезное. – Ты ж вроде не монах.

– Я, вообще-то, женат, – огрызаюсь я.

Чернов смеется, откидываясь на спинку стула.

– Ага, и поэтому ты тут со мной сидишь, а не с молодой женой и сыном дома, да?

Я стискиваю стакан, хочется швырнуть его в стену или разбить о голову своего лучшего, мать его ети, друга!

Но пью залпом, чувствуя, как виски обжигает горло. Чернов прав, черт возьми. Я опять бегу. Как тогда, пять лет назад, когда не нашел слов, чтобы удержать Аду.

– Не будь дураком, Яровой, – продолжает он, уже без насмешки. – Вернул Аду, опять своей сделал. Так не давай заднюю. Че скис? Первые испытания – и ты в кусты?

– А ты? – я смотрю на него, и злость вырывается наружу. – Ты-то раньше думал? До всего, что в твоей жизни произошло?

Чернов хмурится, его лицо темнеет. Он допивает свой виски залпом, ставит стакан на стол с глухим стуком.

– Если б я знал, что жену и сына буду самолично хоронить, – говорит он тихо, но каждое слово как удар, – землю в могилу кидать… Что жизнь без них мне не нужна будет… Я б никогда не полез в эту чертову власть. Жил бы работягой, не лез туда, где власть туманит мозг и разум. Где границы дозволенного стираются. И был бы счастливым. А сейчас мне стыдно, блять, перед всеми. Что они в могиле, а я жив и здоров. Могу делать что хочу. Хочу вон ту трахну, или вон ту. Куплю остров, виллу, самолет. Хоть весь город! Но мне это не нужно. – Он смотрит на меня, взгляд тяжелый и уставший. – Так что ты, Мирон, не просри то, что уже однажды проебал. Больше шансов она тебе не даст.

Я молчу. Его слова как хороший хук. Вмазал так вмазал. Нокаут.

– Она что, шанс мне дала? Мы брак фиктивный заключили, – смотрю в пустой стакан.

Чернов фыркает, но уже мягче.

– А как это еще назвать? Она твою фамилию носит. В твоем доме живет. С тобой Пашку растит. Это не шанс, Яровой, это чертов подарок судьбы.

– Но ребенка она не хочет принимать, – вырывается у меня. – Того, что скоро родит суррогатная мать.

Чернов качает головой, наливает нам обоим еще.

– Подожди, вода камень точит. Адка душевная женщина. Все примет. И тебя, козла такого, тоже.

Я смотрю на него, потом на стакан. В груди давит от эмоций, что меня то вверх, то вниз катают уже долгое время. Примет…

Ада – мой шанс. Паша – мой сын, пусть и не по крови. А этот ребенок, что скоро родится… Я хочу, чтобы мы были семьей. Но как убедить ее, если она ждет от меня подвоха? Как доказать, что я не тот, кем был пять лет назад? Или… что я просто запутался тогда! Что сглупил! И что совсем не планировал ничего с той женщиной.

– Не просри, Яровой, – повторяет Чернов, поднимая стакан. – За это и выпьем. А потом езжай домой. Водителя моего возьми.

Чокаюсь с ним. Виски горчит, но я пью. За Аду. За Пашу. За нас. И за то, чтобы не просрать этот шанс. Ведь другого у меня больше никогда не будет. А значит, жизни моей тоже не будет, той, которую я всегда хотел.

Ада.

Просыпаюсь, а в голове туман. Вчера засыпала одна, Мирона так и не было. Наш скандал как будто до сих будто витает в воздухе. Вернулся ли он домой или ночевал не тут? С кем тогда?

Лежу, пялюсь в потолок, пытаюсь собрать себя в кучку.

Глубоко вдыхаю и выдыхаю.

Чувствую цветочный запах. Прямо тут где-то.

Поднимаюсь на локтях и на тумбочке вижу корзину цветов. Огромная, черт возьми.

Нежные пионы, гортензии, все такое воздушное, красивое. Боже… мне цветов не дарили сто лет. Да и некому было...

Сердце екает. Это от Мирона? Он что ли принес?

Но больше-то некому.

Когда он вообще успел? Я же полночи ворочалась, ждала, когда лопнет дверь. А его так и не было.

Поднимаюсь, подхожу к букету. Касаюсь лепестков. Мягкие, пахнут сладко, как лето. Хочу улыбнуться, но внутри что-то сжимается.

Зачем это? Извиняется за скандал и грубость? Или за то, что у него не получается вернуть мое доверие?

А что он думал? Я подписывалась на фиктивный брак. А то, что он там решил хотел другого, так это его дело.

Но цветы красивые.

Иду в душ, чтобы смыть эту ночь, эти мысли. На стиральной машинке его рубашка, брюки. Беру, чтобы кинуть в корзину для белья, и вдруг улавливаю запах.

Чужой. Женский. Приторный.

Желудок скручивает, как от удара. Снова? Опять? Цветы это что, извинение?

Я стою, сжимаю его рубашку, и внутри все кипит. Доверие? Какое, к черту, доверие?

Он мужик, да, ему секса хочется. Это нормально, да? У нас фиктивный брак, мы друг другу ничего не должны. Но тогда зачем он несет всю эту чушь про семью? Про то, что она не фиктивная?

Зачем цветы, если он по ночам где-то шляется, а потом возвращается провонявший чужими духами?

Бросаю рубашку в корзину, как будто она жжет руки.

Нет, я так не хочу. Не готова жить, вечно ожидая подвоха. Так хочется бросить все и уйти.

Пашка только… К Мирону привык уже. А я… я тоже привыкаю. К его взглядам, к его голосу, к тому, как он с Пашей возится.

Но и страдать больше не хочу. Хватит. Пять лет назад я уже умерла раз. Второй не выдержу.

Так, Ада… у вас фиктивный брак. Ради Паши. А Мирон может делать и жить, как хочет.

Возвращаюсь в комнату, беру корзину с цветами и несу в гостиную. Пусть стоят там. Не хочу видеть это затыкание вины цветами.

Пока готовлю завтрак, решаю, что сегодня поеду к психологу. У нас очередная встреча. И… если осмелюсь, спрошу, как рассказать Паше про братика или сестричку. Про ребенка, которого скоро родит суррогатная мать.

Я даже не знаю, кто это будет. Мальчик? Девочка? И как мне самой с этим жить? Как принять, что у Мирона будет ребенок, и у меня… у меня тоже.

Завтракаем с Пашей вдвоем, Мирон видимо на пробежке, так как машина стоит во дворе.

Сын болтает про сон, что снился ему ночью, показывает медведя, которого ему кто-то положил в кровать.

Мирон.

Я киваю, улыбаюсь, но внутри кошки скребутся. Мне цветы, ребенку игрушку. Хорошо, что сын ничего не понимает.

Утро, вроде бы приятное и спокойное. Что еще нужно для счастья? Сынок рядом, все как я хотела, но…

Но есть “но”, что меня все равно цепляет то, что мой, пусть и фиктивный муж, был с другой женщиной.

Мирон возвращается с пробежки, заглядывает к нам на кухню.

– Привет.

Я молча киваю.

– МамАда, я сегодня с Мироном иду на плавание, да?

Спасибо Паше, разбавляет градус напряжения между нами, беззаботно тараторя.

– Да, мой хороший, – глажу его по голове. – Вы с дядей Мироном, а я по делам.

Мирон поднимает взгляд, хочет что-то сказать, но я отворачиваюсь. Не хочу. Не могу.

– Собирайся, Мирон.

Мирон забирает Пашу на тренировку, а я собираюсь к психологу. Надо понять, как защитить Пашу. От ревности, от боли. Понять как выстраивать общение и как рассказать про то, что у него скоро будет брат или сестра.

И я тоже хочу понять как мне быть дальше. Потому что я тоже не знаю, как дальше жить.

В школе приемных родителей захожу к психологу. Я и сама не знаю, как относиться к новорожденному ребенку, а тем более как сделать, что Паша не ревновал.

Это неправильно, конечно, что они так быстро появляются, друг за другом, но раз уж так получилось, надо подстраиваться под эту ситуацию.