Мирон приглашает их гостиную. Единственное, чем можем взять, это показать какая у нас семья.

Нет выбора. Придется делать то, что надо. Лицо – на место, голос – ровнее. Обманывать, значит, будем обманывать. Я за это время уже привыкла, что это надо делать, чтобы достичь того, чего очень хочется.

– Чай, кофе? – спрашиваю, натягивая приветливость как фартук.

– Успеем, – мягко перехватывает Мирон, накрывая мою ладонь своей, и улыбается. – Для начала покажем дом. – Поворачивается к проверяющим. – Проходите, пожалуйста.

Женщины переглядываются, мужчина в очках чиркает по блокноту. Взгляды цепкие, но не волчьи – скорее внимательные, профессиональные.

Мирон переплетает наши пальцы. Сильно, надежно, как раньше. Когда я переживала за что-то, а он брал мою ладонь в руку, сжимал, и я знала, что все будет хорошо. Как бы ни было тяжело.

– Мы только въехали, – объясняет он уже комиссии. – Ремонт закончен, завтра должны привезти и собрать мебель.

Они рассматривают комнату.

Я машинально напрягаюсь, а Мирон большим пальцем чертит почти невидимую дугу тыльной стороне ладони.

– Жаль, конечно, что ничего нет… – машет разочарованно мужчина.

– Да вы поймите, – кладет руку на грудь, – я бы уже давно все заказал, но Адка моя, – бросает на меня взгляд и качает головой, – все сама захотела пощупать. Чтобы натуральные ткани и материалы, чтобы аллергии никакой не спровоцировать.

– Понятно, – кивают женщины.

– Ну и собирать, я бы и сам смог, но чтоб быстрее наняли уже специалистов.

– Да не приукрашай… тот шуруповерт, что тебе подарила на день рождения, ты так и не достал.

– Один раз достал, дорогая, когда проверял, что он работает.

Все усмехаемся, идем дальше.

Дальше спальня, она уже отделана, и мебель собрана.

– Это наша спальня.

Я захожу первой, Мирон за мной. Подходит со спины и обнимает одной рукой.

Тепло прижимает к себе.

– Тут ничего особенного нет.

Невесомо целует в голову. Слишком естественно выходит, как будто мы и правда… мы.

И я ловлю на себе заинтересованный взгляд одной из женщин. Она видит, что это спектакль или нет?

Комната за комнатой идем. Где-то еще пахнет краской, шаги отдаются эхом по необжитым коридорам.

В будущей детской Мирон вдруг касается моего плеча и поворачивает к окну.

– Мы уже решили, что здесь будет кроватка. Тут – стеллаж для машинок и книг, – показывает рукой. – А над кроваткой повесим ночник в форме луны, чтобы Пашка не боялся.

Имя выходит у него уверенно, без запинки. Естественно. Будто и не играет.

"Паша" звучит так, будто это давно решенная часть нашей жизни.

– Очень подходящая комната для ребенка. Просторно, светло, – отмечает женщина с короткой стрижкой.

– И окна на двор – удобно, видно площадку и вход, – дополняю ее.

– Это Ада настояла, – легко подтверждает Мирон. – Говорит: "пусть видит, двор и когда папа возвращается с работы".

Папа… возвращается… Пусть видит.

Пусть, Господи.

– Я очень жду, когда нам разрешат его забрать.

Выходим опять в гостиную. Проверяют кухню.

Там пахнет яблоками и корицей.

Мирон приглашает всех за стол. И они сразу отказываются, вроде как неудобно, но он уговаривает.

– Мы вас, если честно, ждали у себя в квартире, – Мирон помогает расставить чашки и тарелки. – Но больше времени не было. Хотели, чтобы Пашка уже жил с нами сразу в доме. А то все-таки то квартира, то дом. Зачем ему лишние волнения и стресс.

– Все правильно.

Я разрезаю пирог и ставлю на стол.

– Ада волшебно готовит. Вы же знаете, что у нее своя пекарня.

– Да, а у вас будет хватать времени и на пекарню и на ребенка?

– Да, у меня там сестра сейчас, – разливаю чай, – но скоро мы будем закрывать пекарню.

– А эта та, что на берегу?

– Да-да, это она, – киваю.

– Обожаю там маффины. Таких влажных и сочных нигде нет, – восхищается одна из женщин. – А почему закрываетесь?

Я перевожу взгляд на Мирона. Ну не правду же им говорить.

– Мы еще посмотрим, если без Ады там никак и надо будет ее постоянно присутствие, то тогда, возможно, закроемся. А так, если ей надо будет только изредка появляться, и она сможет уделять достаточно времени Пашке, то, может, и оставим.

Я натягиваю улыбку и киваю им. Красивая отмазка.

– А как у вас вообще распределены в семье обязанности?

– За еду у нас главная Ада. По части уборки разыгрываем на камни-ножницы-бумага, – шутит, и все улыбаются за ним.

Прикрывает от меня рот ладонью.

– Но я, если честно, включаю робот-пылесос, чтобы упростить себе жизнь, – громко шепчет им, что я тоже слышу.

– И сказки тоже лучше Мир читает, – автоматически добавляю.

Мир… я не называла так его больше никогда со дня нашего развода. Даже в мыслях.

– Потому что не проглатываю окончания, – подмигивает он комиссии, а мне едва заметно сжимает пальцы. – Ладно, я вообще в школе был лучший чтец.

Я не отнимаю руку. Играем, Ада. Ради Паши. Играй красиво.

Взрослые вопросы сыплются размеренно: площадь, документы, доходы, режим дня, школа, педиатр.

– Педиатра уже забронировали, – спокойно отвечает Мирон. – Школу и сад посмотрели. С логопедом и психологом договорились на адаптационный период.

Они улыбаются. Не всем, но некоторым вещам верят охотно – слишком уж складно ложится картинка.

Мужчина откладывает блокнот, снимает очки, протирает.

– Видим, что вы готовитесь. Дом… хорош, – говорит сухо, но без прицела. – Мы приедем еще раз, когда мебель будет на местах и детская полностью оснащена. Это стандартная процедура.

Внутри меня все замирает.

После этого можно будет забрать ребенка.

Я сжимаю сильнее его пальцы. Не верю, что слышу это. Неужели у нас получилось?

Я уже готова сама возить эту мебель и собирать.

– Спасибо, мы все подготовим.

Их взгляды еще раз скользят по нам, по пирогу, по новому дому.

Женщина с короткой стрижкой задерживается во дворе.

– Площадка у вас отличная. И… – она смотрит на нас обоих, – очень приятно было с вами познакомиться. Вы такие милые.

Неловко натягиваю улыбку, но Мирону в глаза не смотрю. Боюсь увидеть там, что это все… не игра.

Наконец, они уходят. Мирон закрывает за ними ворота. Молча идем в дом, чтобы они не подслушали, не поняли, не дали отказ.

Только когда дверь в дом закрывается, я выдыхаю. Прикрываю глаза.

Только чувствую, как Мирон делает шаг ко мне, обнимает и касается виска губами.

Не зрелищно. Не для комиссии.

– Не дрожи так, нормально все. Ты была идеальна.

– Это была роль, – отстраняюсь от него.

– Я знаю, – ухмыляется, – но кое-что в этой роли… нам .

Я отступаю, ищу спасение в делах:

– Завтра нужно тогда купить постельное, ночник, коробки для игрушек. И пижаму с динозаврами. Он любит динозавров.

– Уже заказал, – спокойно отвечает он. – И наклейки на стену – с планетами. Ты хотела луну. Будет еще и орбиты.

Я сжимаю губы, чтобы не выдать улыбку. Не ведись, Ада. Игру мы сыграли. На этом все.

– Комиссия вернется через пару дней, мы все успеем, если будем делать вместе.

Снова это проклято-теплое слово, от которого мне и хочется вцепиться, и сбежать.

– И да, Ада, если ты заметила, то у нас пока с тобой только кровать в спальне, поэтому спать мы будем в ней.

– Ты специально это сделал, да?

– Нет, – натягивает улыбку.

– Как же нет…

Ада

Наношу крем для лица. Глубоко выдыхаю, чтобы отпустить мысли и успокоится. Тяну время как могу. Но полотенце, обернутое вокруг влажных волос, вдруг сползает, и я снова раздражаюсь. Поправляю его. Будто это может отвлечь от того, что ждет за дверью.

Мирон.

В спальне. В нашей спальне, где одна-единственная кровать.