Мирон.

– Я, конечно, на чае не настаиваю, нет тут пока места, – дед шагает в гостиную, как к себе домой. – Но очень надеюсь, что в ближайшем будущем мы тут чаи с пирогами погоняем. Адочка, я слышал, что вы тоже стали замечательно стряпать пироги? Так может быть ты нас тоже порадуешь сама? Уважишь старика?

Стискиваю зубы, чувствуя, как жар поднимается к шее. Ну каков, прощелыга старый!

Ада стоит рядом, смотрит огромными глазами, как у оленя, попавшего в свет фар сначала на меня, потом на деда. Облизывает дрожащие губы. Довел ее. Зачем про пекарню заговорил?

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть прямо сейчас. Дед, как всегда, сует свой нос туда, где ему не место, и его беспардонность выводит меня из себя. И списать на возраст такое невозможно. Хитрый лис.

– Дед, ты вечно нос свой суешь и бежишь впереди паровоза, – цежу, стараясь держать голос ровным, но он все равно звучит, как натянутая струна. – Не устал?

Я благодарен деду за воспитание и те качества, которы он мне привил, но сейчас он переходит все границы. И, естественно, это понимает.

Он ухмыляется, морщинистое лицо светится этой его дурацкой уверенностью. Что бесит еще сильнее, потому что это я тоже перенял у него.

– Неа, не устал. А ты пока растелишься, у твоей жены нервный срыв случится. Посмотри, какая бледная и худая Адушка. Ты ее что, голодом моришь? Как она детьми заниматься будет?

Я бросаю взгляд на Аду.

Ее лицо – маска шока.

Мое горло сжимает так, будто кто-то затянул петлю. Она не должна это слышать. Не сейчас. Не так. Адка и так еле держится, а я еще в душе не е… не знаю, как ей все объяснить и сделать так, чтобы в ее голове ЭТО уложилось.

Пот выступает на спине, выдыхаю и делаю шаг к деду.

– Ада, подожди минутку, – говорю, стараясь звучать спокойно, хотя внутри все кипит. – Дед, ты посмотрел тут все, давай домой. Заберем твои вещи и я тебя провожу.

Хватаю его за локоть и тащу в конец коридора, в комнату, где должен быть мой кабинет. Дверь еще не поставили, но тут хотя бы Ада не услышит. Потому что во мне столько всего кипит!

Закрываю за нами воображаемую дверь, поворачиваюсь к нему.

– Зачем ты лезешь, куда тебя не просят? Решил на нее всю правду вывалить? Она и так увидела больше, чем сейчас готова переварить, а тут еще ты! Что ты вообще в выходной день тут делаешь? Дома не сидится? Сериалы не смотрятся? Скачешь по городу, как кузнечик молодой, нос свой вездесущий и любопытный суешь!

Дед скалится, глаза блестят, как у старого лиса.

– Не повышай на деда голос. И Адка твоя – баба крепкая, ей правда нужна! Хватит сиськи мять, Мирон! Иди и поговори с ней, как мужик, а не как мальчишка, который боится за свои штаны!

Лицо горит, сжимаю кулаки так, что пальцы хрустят. Хочу ответить, но слова застревают, потому что я знаю – он прав. Я тяну, потому что боюсь. Боюсь, что Ада уйдет, что все рухнет, как пять лет назад. Но я не успеваю ничего сказать.

В проеме двери появляется Ада, со скрещеными на груди руками, поднимает подбородок, а глаза горят, как два уголька.

– А ну-ка, быстро мне все выложили. Что тут происходит! – упирает руки в бока. – Я ничьих чужих детей воспитывать не собираюсь! И дом мне этот не нужен. Мне нужен только ребенок из детдома.

Девочки, у одного из соавторов данной книги стартовала новинка! Очень ждем вас в новой эмоциональной истории!

— Ты от меня не уйдёшь, слышишь? — его ладонь врезается в стену рядом с моей головой, а горячее дыхание обжигает щёку. — Никогда.

— После того, что ты сделал? — я смотрю ему в глаза и вижу там не раскаяние, а холодную сталь.

Он усмехается, наклоняется ближе. — Я сделал то, что хотел. И плевать, что ты думаешь.

Я любила его. Пять лет брака, ребёнок, общий дом, общее будущее. Но одна ночь уничтожила всё. Он предал меня самым грязным способом — с тем, кого я считала самым близким человеком.

Теперь у нас война. И я готова пойти до конца.

ссылка на книгу: https:// /shrt/KJGQ

Ада

– Так, ребят, – Павел Андреевич поднимает руки, будто сдаваясь, – вы тут говорите. Я поехал. Только не поубивайте друг друга! Мне внуки нужны, но я уже старый, сам их не подниму. По выходным только посижу и рыбачить научу.

– Да иди ты уже дед! – не выдерживает Мирон.

– Все-все. Пока дети мои, – уходит, хлопнув дверью.

А мы с Мироном остаемся в пустой комнате, где пахнет строительной пылью и свежей штукатуркой.

Сердце колотится так, что кажется, оно сейчас пробьет ребра. Я и хочу и боюсь уже услышать, что эти двое задумали.

Пальцы сжимаю в кулаки, чтобы унять сильную дрожь в пальцах, но это не помогает.

Мирон выдыхает, проводит рукой по волосам, челюсть напрягается.

– Этот дом я построил для себя. Женщина, которую ты видела, не моя любовница и не сожительница. Она… суррогатная мать.

Что?!

– Кто…? – дыхание спотыкается, как будто кто-то высосал весь воздух из комнаты. – Суррогатная мать? – переспрашиваю дрожащим голосом.

Мирон смотрит мне в глаза, но сейчас в его взгляде нет грозы и нахрапа. Только что-то тяжелое, озадаченность и озабоченность.

– Подожди-подожди, а вот это вот все вы придумали с землёй, чтобы я вам тут нянькой была?

– Нет, Ада. Ребенок и дом были до тебя. Ты сама пришла и попросила помощи с тем мальчишкой.

– А по твоему я не должна знать о таком? Я согласилась на брак с тобой только из-за усыновления Пашки. Я хотела забрать себе ребенка, а потом жить без тебя. Ты нам не нужен.

– Ада, ты понимаешь, что у меня было все распланировано. Ты пришла и попросила помощи. Я не могу менять свои планы и подстраиваться под тебя.

– Не надо под меня подстраиваться. Страшно подумать, чего ещё я не знаю а? Ты меня в такое положение ставишь, что я и уйти не могу теперь, и воспитывать твоего ребенка не хочу. За что ты так со мной, а?

– Я так решил и удержать силой тебя не могу.

– Я из-за тебя потеря…

– Материал для оплодотворения... он мой. И твой, Ада. – перебивает.

Мое сердце падает в желудок, а потом... Я чувствую, как жар заливает лицо, как кровь пульсирует по сосудам.

Мои яйцеклетки? Мои?

Я делаю шаг к нему, мои руки ходят ходуном так, что я сжимаю их в кулаки, чтобы не вцепиться ему в лицо. – Как ты мог? – кричу я, и мой голос срывается, эхом отскакивая от голых стен. – Ты взял мои яйцеклетки без моего разрешения? Ты что, больной?

— Ада, послушай... — он тянется ко мне, но я отшатываюсь, как от огня. Мое тело дрожит, будто меня бьет током, и я чувствую, как пот выступает на спине.

— Нет, это ты послушай! — я тычу пальцем в его грудь, и ноготь противно царапает ткань рубашки. — Ты украл часть меня! Без спроса! И я бы никогда не узнала, да? Ты эгоист чертов, Яровой! Ты вообще понимаешь, что ты сделал? Без моего разрешения… — от эмоций у меня заканчиваются слова и я хрипло хватаю ртом разряженный воздух, но мне его мало. Голова начинает кружиться и вокруг все плывет.

— Закон мне не указ, — уверенно заявляет. — Я хотел ребенка. Только от тебя. Ни от кого другого. Никогда не планировал. Только от тебя, Ада.

Я смеюсь, но это не смех, а что-то горькое, рвущееся из груди. Мои глаза щиплет, но слез нет — я их выплакала годы назад. — Ты больной, — шепчу ломающемся голосом. — Ты думаешь, это нормально? Взять мои клетки без разрешения. Все решить единолично. Ты украл у меня выбор! У меня! — Я бью кулаком его в грудь, не выдерживаю, и мое горло сжимает так, что дышать больно. — И этот дом? Для чего? Зачем ты меня сюда привез? У тебя же уже все решено. Все по плану…

Мирон молчит, его лицо бледнеет, и я вижу, как вены на его шее пульсируют. Он открывает рот, но я не даю ему говорить.