– А как же…

– И… у меня есть другая, Зоя. Не говорил, потому что ждал, что сама поймешь. Но ты в своем мире живешь и ничего не видишь вокруг.

– Другая…?

– А что ты думала, Зоя? Я мужчина. И у меня есть потребности, но на жену-бревно, извини, не тянет. Ты не виновата, что так получилось. Но и я не готов свою жизнь оставаться евнухом.

– Я не верю…

– И еще она беременна и скоро у меня будет ребенок. Так что освободи свою комнату, я буду делать там детскую.

После тяжелой аварии я оказалась в инвалидном кресле. А муж… муж не смог вытерпеть и нашел другую. А спустя пять лет снова вернулся в мою жизнь, чтобы теперь я ему помогла с той, кто оказалась в инвалидном кресле.

Читать тут:

https:// /shrt/Aip3

Ада.

Слезы текут по щекам. Капают на блузку.

– А потом? – психолог ведет дальше нить разговора.

– А потом я говорил, она потеряла ребенка. Из-за меня. Шок, стресс – она упала в обморок, кровотечение. Родила раньше срока. Наш сын… он не выжил. Маленький, хрупкий. Я хоронил его один. Ада была в больнице, в плохом состоянии от потери крови.

Меня взрывает от этого. Горло вмиг пересыхает, и единственное, что я могу, – скулить. Тихо, затыкая рот ладонью, чтобы никто не услышал.

– Я стоял у могилы, кидал землю, а наш мир рушился. Это была крошечная могилка, с белым крестиком, под старым дубом на кладбище, рядом с моими близкими людьми. Ветер тогда был сильный, как будто хлестал меня за эту ошибку. А я плакал, как ребенок. Он был нашим. Моим сыном.

Я тянусь рукой, чтобы выключить. Но непослушные пальцы промахиваются мимо кнопок. А голос говорит и говорит…

– Я езжу туда каждый год, в день его рождения. Сижу у могилы, кладу игрушки – машинки, медведей. Говорю с ним. Прошу прощения. За все. Что не уберег и ничего не успел сделать.

И все. Я рыдаю. Надсадно. Надрывно. Он хоронил нашего сына? Один? Ездит на могилу? Каждый год? Я не знала. Не хотела знать вообще, что было после!

После развода я заперла эту боль, ничего не узнавала, отгородилась, боялась, что умру там, прям на могиле. Слишком больно. А он… он нес это в себе. Один.

Страдал. Любил. Любит.

Я вытираю слезы, но они не кончаются. Запись молчит секунду, психолог вздыхает.

– Вы любите Аду?

– Да. Всегда любил. И люблю. Поэтому и этот брак. Сами понимаете для чего, но… я хочу настоящую семью. С ней. С Пашей. Чтобы она простила. Чтобы услышала. Больше рядом с собой я никого не вижу и не увижу. Только она. Я сделаю все, чтобы она дала мне второй шанс.

– Вы говорите о втором шансе, но Ада вам не верит, – замечает психолог. – Она думает, что вы играете, что это все для выгоды. Вас не пугает, что она никогда вас не простит?

Слышится тяжелый вздох Мирона.

– Пугает, – признается он тихим, почти сломленным голосом. – Я боюсь этого больше всего на свете. Я знаю, что я натворил. Я знаю, что моя слабость разрушила нашу семью. Я понимаю, почему она не верит. Я заслужил это недоверие.

– Но? – подталкивает его психолог.

– Но я люблю ее, – Мирон произносит это слово с такой силой и болью, что у меня сжимается сердце. – И в этом мире, если что-то и можно вернуть, то только любовью.

– Мирон Александрович, вы точно готовы принять ребенка из детского дома в свою семью? Со всеми проблемами и сложностями, которые могут возникнуть? – спрашивает психолог, подводя итог.

– Да. Готов. Я готов на все, – твердо отвечает Мирон. – Я готов на любую сложность. Я хочу назад свою семью. И я хочу искупить вину за нашего погибшего малыша, подарить семью малышу.

После этих слов Мирона слышится шорох, будто он меняет позу.

– Вы понимаете, что наш разговор должен быть конфиденциальным? – спрашивает Мирон, и в его голосе звучит напряжение. – И что для приемной комиссии мы образцово-показательная семья?

– Мирон Александрович, – отвечает психолог мягко, но уверенно. – Вы и есть такая семья. Вы семья, которая борется, которая проходит через сложности, и которая хочет создать безопасное и любящее пространство для детей. Я уверена, что у вас все будет хорошо.

– А этот разговор? – уточняет Мирон.

– Этот разговор останется между нами, – твердо говорит психолог. – Он помогает мне понять вашу мотивацию, и только.

Запись обрывается. Тишина в машине кажется оглушительной. Я выключаю магнитолу и открываю глаза.

Сижу, уставившись в никуда. Внутри – буря.

Он не изменил? Или обманул?

Но… что тогда было в кабинете? Я все своими глазами видела! Я видела.

Страдал и держал все в себе? Но я же рядом была? Я же все для него!

Мы оба молчали. Оба не слышали.

Что теперь?

Теперь пришло время поговорить. Вскрыть нарыв. Иначе мы так и останемся вариться в прошлом.

Мирон.

Утро солнечное, прямо сияет. Небо такое голубое-голубое, чистое, как будто радуется за нас, за меня и за нашу малышку.

У нас с Адой родилась дочка. Совсем кроха: две восемьсот, сорок пять сантиметров.

Я стою у главного входа в роддом, сердце колотится, как сумасшедшее, стучит прямо в висках. С суррогатной матерью, наконец, покончено. Она подписала все бумаги, хоть и скрепя сердцем. Пришлось подкинуть ей еще треть от суммы, чтобы она успокоилась и перестала строить свои "наполеоновские" планы насчет меня.

Что, думала, я ничего не пойму? Ага, конечно... Я же сразу ей сказал: ничего сверх договора не получит. Но сейчас я просто спешил поскорее закрыть этот вопрос, пусть и пришлось переплатить. Да и плевать на деньги. Главное – дочка. Она здесь, скоро будет у меня на руках. Наша. Моя и Ады.

Только вот Ады нет.

Мы были на связи все эти дни. Пару раз звонил ей, много писал. И честно говоря, я ждал, что она придет, что появится у дверей палаты. Что ее материнское огромное сердце дрогнет, но...

И даже сейчас, пока я жду нашу девчушку у выписной, все еще надеюсь.

Мысли возвращают меня назад. Всего два дня назад, когда начались роды, я сидел так же, под дверью. Точно как тогда, с Адой. Те же холодные стены, тот же резкий запах антисептика. Те же шаги врачей, от которых внутри все сжимается.

Тогда я ждал, сжав кулаки, молился, чтобы все обошлось. Но каждый раз все заканчивалось плохо.

И два дня назад я так же... ждал, а страх пронзал меня насквозь, как ледяной укол. Ну как там? А если что-то не так? Если судьба опять повернется спиной? Я ничего не могу сделать. Как и в прошлый раз. Природа и судьба решают, а мне остается только ждать, надеяться и верить. Я сделал все, что мог, чтобы наш ребенок, наконец, родился. Пусть и таким странным способом.

И дочка родилась, слава богу. Здоровая. Красивая. Наше продолжение.

– Папочка, вот ваша девочка, – медсестра улыбается, подает мне кружевной конверт, белый, как облако, перетянутый розовым бантом.

Внутри – мое сокровище. Она тихонько сопит, надувает пузырьки пухлыми губками. Я беру ее осторожно-осторожно, как что-то очень хрупкое, боюсь даже дышать. Она такая крошечная, такая теплая, прямо как солнышко. Реснички как маленькие лучики.

Я улыбаюсь, но внутри – все перемешалось. Радость с болью смешали красками. Ада должна была быть здесь сегодня со мной. Она и Пашка.

Я бы хотел, чтобы она дала имя девочке. Потому что один я просто не имел права.

До последнего надеялся, что она приедет, увидит нашу девочку и... простит? Поймет? Но Ады нет.

Я заказал воздушные шары, яркие, с надписью "Сестренка". Надеялся, что дети смогут нас снова объединить, но...