Половина выходов с площади была уже перегорожена теми самыми бочками и телегами, плюс всяким строительным мусором. Кое-где эти кучи неторопливо разгарались, щедро залитые смолой, отчего ближние дома определённо скоро должны были упасть в цене, если вообще выстоять.

— Какого черта? — выпучил глаза Бык.

— Борьба здесь не только политическая, — сказал Скрип. — Ещё и религиозная. Католики против гугенотов.

— Против каких енотов⁈ — неуверенно переспросил Кот.

— Не вникай, — отмахнулся Скрип. — Протестанты. Тебе стало легче?

— Не сильно, — мотнул головой Кот. — А мы в этом конфликте за кого?

— Ни за кого, — отрезал Рим.

— Хотел бы с тобой согласиться, — произнёс Цинк. — Но боюсь, выбрать сторону придётся. Сам понимаешь, хлопцы скоро друг друга резать начнут.

— Начнут, если король умрёт, — сказал Рим, решительно двигаясь в сторону Лувра. — Если исторически заведено, что Генрих Третий просто покинет город, отсидится и вернётся — то пусть так оно и случится. Задрот, есть ли возможность найти на площади испанца?

— Извини, командир, — покачал головой «синеглазка». — Слишком много шума вокруг. Да и испанцев полно среди местных. Нашего дона Бернардино я никак не найду.

— Надо двигать к королю, — размышлял вслух Цинк. — Или к этому герцогу, который тоже хочет к королю. Есть идеи?

Разумовский последовательно осмотрел каждую из перегруженных улиц, пытаясь понять, кто где находится, в каком месте сторонники короля, а в котором — приверженцы герцога Гиза.

— Да, есть идеи, — сказал он. — Поможем оппозиции. Если де Гиз хочет встретиться с королем — сделаем так, чтобы он нас провёл к нему.

— Стоит ли помогать людям с ясными лицами? — усомнился Марат. — Поддерживать леваков? Ну, такое себе.

— Их ярость будет расти, если ничего не добьётся, — сказал Рим. — Тоньше надо быть, Марат. Это Париж. Здесь всё держится на тонких переговорах. А что страной правят через кучу номинальных болванчиков — так для Франции это не новость. Всегда же так было.

И только было Рим задумался, как именно определить, какая из баррикад за какую сторону конфликта отвечает, — как послышался громкий треск, похожий на взрыв.

Узкий проулок, ведущий на Монмартр, оказался охвачен огнём. Баррикада разлетелась на части, словно с той стороны её протаранил поезд. Не иначе как кто-то соорудил пороховую бомбу и умело подкатил её в бочке, замаскировав под элементы баррикады.

Через образовавшийся проём на площадь высыпались всадники в чёрных одеяниях.

— Свита герцога, — с возбуждением сказал Скрип. — Элитники Гиза берут площадь под контроль.

— Нет, не берут, — возразил Разумовский и оглядел своих. — Ну что бойцы, давно коней не воровали?

Быку не нужно было повторять дважды. Он взревел, подбежал к ближайшему всаднику, вцепился за него и попросту стащил с коня. Тот при падении запутался в стременах, и Бык от души наподдал ему ногой по заднему месту, после чего сам вскочил в седло. Конь заржал, заметался, но Бык, тут же преобразившись в доброго и учтивого телёнка, сумел его обмануть и успокоить.

Оставшиеся всадники, конечно, не могли оставить подобные действия без внимания. В воздух взметнулось длинноствольное огнестрельное оружие.

Распознать эти длинные палки Рим попросту не мог. Пусть он в какой-то степени и изучал историю огнестрелов, но на практике навскидку понять, где мушкет, где карабин, а где еще какая-то средневековая хреновина — он не мог. Да это и не требовалось. Его собственный пистолет был всё ещё под рукой.

Рим пустил пулю в плечо всаднику — и тот выронил винтовку, уцепился за рану, склонился над конём, выкрикивая французские проклятия. Этого хватило, чтобы его с той стороны стащила с коня даже Фифа, причём без посторонней помощи. Бойцы уже и без команды поняли, что им следовало просто лично добыть себе коней. Уж если Фифа смогла, то они и подавно.

Минуты не прошло, как все десять человек сидели на лошадях. И даже стрелять пришлось совсем немного. Несколько всадников лежали на мостовой, корчась от боли, остальные торопливо отъезжали, не пытаясь больше стрелять.

Люди притом продолжали сновать по площади во все стороны. Поднялся дикий ор. В этих местах боятся следовало не стрел. Бойцы находились на открытом пространстве, с огромным числом выходов, и с баррикад по ним запросто могли работать из мушкетов или, чем чёрт не шутит, из артиллерийских пушек.

Но двигаться с площади пока было нельзя. Следовало подождать Генриха де Гиза и рассчитывать, что он пройдет в Луврский дворец на аудиенцию непосредственно к королю. Поэтому, пока герцог не приехал, от нечего делать Рим наматывал круги по площади, стараясь попутно привыкнуть к коню, и то и дело ожидая получить шальную пулю в спину.

Это была битва нервов. Следовало показать, что он не боится. Мало ли что могла видеть толпа. Налетели одни всадники, сменились на других. Кем были первые, кем стали вторые — никого волновать не должно. А пока кто-то разберется, в чём дело, они уже будут далеко. И, как Рим надеялся — с живым королем Франции и, возможно, с не совсем живым испанцем.

Но только Рим задумался о возможной участи сеньора Бернардино — как внезапно на него снизошло понимание. Именно эту деталь, очень важную, связанную с испанцем, он и упустил из виду. И совершенно забыл рассказать о нем остальным. В частности — объяснить, почему дона Мендоса трогать никак нельзя.

— Едут! — вскрикнул Скрип.

Его конь встал на дыбы, едва не сбросив «синеглазку» с себя. Все же наездники они были не самые лучшие. Через взорванную баррикаду въехала карета. Всего на двух лошадях, но она и сама была достаточно маленькой. Максимум могла вместить пару-тройку человек.

Рим посмотрел расползшихся с мостовой стражников герцога Гиза. И с облегчением понял, что вряд ли они способны демаскировать подмену. Потому что нищие оборванцы, коими Франция славилась от зари времён, уже успели растащить дорогие шмотки раненых. Вон у одного из домов сейчас как раз разувают очередного бедолагу, раненого в плечо. Тот даже не сопротивляется кучке оборванцев. С другой стороны, эти же мародеры начали перевязывать солдатам герцога раны. Очевидно, всё ещё рассчитывая на серебряную монету в подарок.

Карета герцога притормозила на площади. Конечно, чёрные куртки бойцов, мягко говоря, не были похожи на одежды всадников. Пусть и всегда можно было отбрехаться, что это просто новая испанская мода. А можно было не считать герцога за дурака и предпринять меры.

— Маскируемся, — скомандовал Разумовский и спешно накинул на себя заранее заготовленный чёрный плащ.

Теперь его сложно будет отличить от побеждённых стражников. Главное выгадать пару минут, прежде чем герцог начнет что-то подозревать.

Карета остановилась в центре площади. И Рим, который уже худо-бедно привык к коню, не спеша подъехал к ней, внимательно приглядываясь к охране кареты и кучеру: не заподозрят ли чего, не подадут ли сигнал тревоги герцогу.

Хотя, если их светлость настолько тщеславен, чтобы ставить условия королю, то и к собственной страже будет относиться, как к распоследнему сброду. Не факт, что он и собственного лейтенанта хотя бы узнает в лицо.

Никто не торопился открывать дверцу кареты, и раздраженный герцог самостоятельно толкнул её, выходя наружу. По бойцам Рима он скользнул совершенно равнодушным взглядом, видимо, не считая нужным снисходить до всякого быдла. Что ж, тем лучше.

Зато толпа на баррикадах взревела. Народу на площади стало заметно побольше.

Догадываясь, что им следует держать вокруг герцога кольцо, бойцы, как могли, сгруппировались на лошадях вокруг кареты. Генрих де Гиз тем временем проворно забрался на самую крышу кареты и начал что-то вещать — естественно, на французском. Голос у него был до того противный и крикливый, что у Рима снова заложило уши. Причем толпу он, похоже, особо не заводил.

— Я помогу, — неожиданно сказал Задрот и, спрыгнув с коня, полез на карету. Рим не успел его остановить.