Кусок мачты обрушился на корму, довершая удар импульсом сверху. Таран «России» показался из обломков, стремительно приближаясь к флагману.

— Пресвятая… — только и выдохнул Кортес, когда таран врезался в его корабль. Хорошо хоть команда была натренирована. Жесточайшая муштра дала о себе знать. Сотня отборных матросов, щедро подогретых ромом и золотом, тут же сгруппировалась вокруг своего капитана.

В воздух взметнулись катлассы — верное острое оружие. Не дожидаясь сигнала, бойцы побежали прямо по тарану на врага. Матросы, ловко сохраняя равновесие, по очереди запрыгивали на вражеское судно.

Флагман между тем продолжал тонуть. На палубу хлынули холодные волны. Малинче крепко сжала кулаки, молча погружаясь в бурлящую воду. И почему-то при виде этого зрелища Кортес, заморгав, окончательно пришёл в себя. В ярости выхватив катласс, сверкающий острой как бритва сталью, конкистадор тоже запрыгнул на выступающий таран «России».

И скоро оказался на борту. Судно богов, похоже, полагалось не только на свой дьявольский дизель. Здесь сохранились и мачты, и паруса, и весь нужный такелаж. Схватившись рукой за канат, Кортес перелетел в самую середину сражения, по ходу лихо рубанув сталью молодого индейца.

— В рукопашную! Вперед! — орал он. — Никого не щадить!

Следующие минуты своей жизни Кортес помнил до последнего вздоха. И впоследствии за это благодарил богов, даже не зная — собственных или чужих. За то, что его последний час наступил не в тот день, а гораздо позже.

Палуба «России» завибрировала. Винт, находящийся где-то сзади внизу — вероятно, под трюмом, — забурлил с такой силой, что все, кто был на палубе, попадали, иногда напарываясь на клинки друг друга. Корабль заметался среди ставшими ему родными волн. Таран последовательно и безжалостно рассекал первый корабль, второй, третий…

Осколки летали вокруг. Кортеса не посекло только потому, что он был погребён род телами своих людей. Пальцы продолжали сжимать оружие до боли, пока катласс не вырвало у него из рук. Последнее, что он запомнил в том сражении, это корма корабля Берналя Диаса — верного друга. Охваченная пламенем, она погружалась в море. Дико воняло порохом и гарью, палёным мясом и, почему-то — горелой шерстью…

Следом вода накрыла и самого Кортеса с головой. Палуба ушла у него из-под ног. Он надеялся, что проклятый корабль тоже затонул вместе с ним, но понимал, что его попросту скинуло в воду.

И затем, будто бы тысячу лет спустя, его грудь вдохнула воздух. Чьи-то руки вытащили Кортеса на палубу. Под затылком оказалось что-то мокрое и мягкое, и Кортес сообразил, что это колени его наложницы.

Лицо Малинче склонилось над ним. Оно выражение могло бы посоперничать мутностью с туманом. Губы девушки шевелились. Она с кем-то беседовала на своём языке, с кем-то, кого Кортес ещё не видел.

Затем в глазах чуть прояснилось… Рядом возник старый индеец. Он был тяжело ранен. Его поддерживало четверо молодых ацтеков. Их лица не предвещали ничего хорошего. Почему-то Кортес понимал, что, когда умрёт этот старик, то убьют его самого. Сейчас, находясь на пороге смерти, конкистадор отчётливо чувствовал эту странную связь жизней.

— Эрнан Кортес, — произнесла Малинче. — Предводитель испанцев. Встань, если можешь.

Конкистадор, как мог, поднялся и сел, опираясь о палубу трясущейся рукой. Кружилась голова и воняющий дымом воздух казался почти сладким…

Он сидел, раскачиваясь, на палубе «России». И вокруг не было ни единого корабля из его флота. Хотя Кортес не был единственным, кто выжил. По всей палубе проклятого корабля медленно, как земляные черви, и вяло, как замерзающие во льдах, шевелились его люди, включая и окровавленного Берналя Диаса.

Кого-то из испанцев добивали индейцы. Без злости и ненависти, не стараясь причинить дополнительную боль. Кому-то, напротив, тут же перевязывали раны. Видимо, добили тех, кого нельзя было спасти. Но почему решили вылечить остальных? Выкуп? Не будет никакого выкупа. А трофейное золото пошло ко дну вместе с его флотом.

Старый индеец кашлянул. Из его рта полилась кровь. Он что-то пробормотал, и Малинче перевела:

— Я Ксен. Мне скоро умирать. Хороший был бой. Но ты будешь жить, испанец.

— Я буду жить? — переспросил Кортес, снова щупая крест на груди. Не найдя его, он не на шутку испугался. Малинче положила его собственный крест ему в ладонь и сжала его руку сверху.

Старик продолжал что-то говорить. Его покидали последние силы. И Кортес содрогнулся, понимая, что свои последние мгновения Ксен решил отдать именно ему, испанцу, врагу.

— Твоего флота нет, — продолжала переводить Малинче. — Ты проиграл. Но в Новой России не добивают побеждённого. Когда твои раны затянутся, тебя отпустят. Ты вернёшься домой. И расскажи всем, что видел.

Кортеса переполняло дикое смятение. Он помнил, что все ещё главный среди своих людей, сколько бы их ни оставалось. Они смотрят. Слушают. И запомнят каждое слово.

— Я Эрнан Кортес, — проговорил он, глядя старику в глаза и не слушая, как Малинче переводит его слова. Тем более что язык индейцев из уст этой, полюбившейся ему наложницы, его раздражал. — Я благодарю за то, что пощадили меня и моих людей. От имени испанской короны я приношу клятву: больше не нападать на вас. Боги благословят вас за великодушие.

Он перевёл взгляд на раненых испанцев. Берналь Диас, держась за перевязанную голову, одобрительно кивал, слушая речь командира.

Глаза Ксена прикрылись, и губы старика дёрнула последняя в его жизни улыбка, кривоватая и жуткая. Он произнес еще несколько слов на последнем выдохе — и обмяк на руках молодых индейцев.

— Да будет так, — сказала Марина. И, повернувшись к Кортесу, добавила: — Я не поплыву с тобой.

Сорвав с руки перстень — подарок Кортеса, — она бросила его ему под ноги. И наклонилась над неподвижным Ксеном.

Кортес почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Непонятный корабль. Отвернувшаяся наложница. Отвергнутый подарок. Все, что казалось совсем недавно чем-то своим, родным, собственным и привычным, всё внезапно обернулось чужим и непонятным.

И Кортес посмотрел на единственное, что до сих пор его не отвергало — море. Твердо зная, что сдержит обещание. И так же понимая, что этот день, эти запахи и эту кровь будет помнить до последнего своего вздоха…

Со временем этот кровавый и позорный бой уйдёт в историю. Испания никогда не захватит земли Новой России. Эта часть света отныне закрыта для завоевателей. Но мир устроен так, что добыча попроще найдется всегда.

Гребной винт корабля «Россия» продолжал мерно покачиваться на цепях.

За весь рассказ Малинче никто не произнёс ни слова. Рим простоял как вкопанный, всю дорогу сжав кулаки и оцепенело глядя на закрытое капюшоном лицо бывшей наложницы. И радовался, что за все время так этого лица и не увидел.

В его голове был полнейший сумбур. Остальная команда «богов» успела рассесться по табуреткам, аккуратно пристроенным вдоль противоположной стены комнаты. Рассказ закончился, а они продолжали чего-то ждать. Тишину лишь слегка разбавляло приглушённое покашливание Марата в кулак.

— Что случилось с «Россией»? — задал вопрос Рим, тут же поняв, что в устной форме кавычки не поставишь. Однако Малинче сразу поняла, что он говорил про корабль, и ответила:

— Это была великолепная каравелла. — Её старческий тихий и чуть скрипучий голос никак не гармонировал с внешностью фигуры, в которой чувствовалась необычайная сила. — Этот корабль не взяли битвы, не смогли потопить волны. Пожар, пожравший верфи, не смог совладать с каравеллой богов. Но даже «Россия» ничего не смогла сделать с врагом, перед которым бессильно всё.

— И что же это? — спросил Рим.

— Время, — глухо ответила смотрительница.

Наступила давящая пауза, которую разбавляло лишь покачивание винта. Рим попытался разжать кулаки и не смог. На помощь пришло привычное упражнение — сделать обратное и сжать пальцы сильнее. И тогда уже позволить им самим расслабиться.