— Покажи мне свою ненависть, а я покажу тебе свою, – шепчет он мне на ухо, касаясь набухшего клитора кончиком своего члена, и скользит между моих влажных половых губ.

— Сделай это, – приказываю я.

Одним резким движение он входит в меня заставляя мой крик застрять в горле. Его висок прижимается к моему плечу, и на мгновение он замирает, словно осознавая всю значимость этого момента. Мои потяжелевшие веки закрываются, а пальцы в перчатках впиваются в поверхность туалетного столика. Кажется, будто Истон одним толчком разрывает меня на части. Сладострастная боль заставляет все мое тело трепетать от наслаждения, жаждая всей полноты его наказания.

— Я так и знал, – хрипло выдыхает он, словно от боли. — Я, черт возьми, так и знал.

Я слишком поглощена ощущением его внутри себя, чтобы даже подумать о том, что он имеет ввиду.

— Посмотри на меня, Скар.

Я пытаюсь открыть глаза, чтобы повиноваться, и застываю с полуоткрытым ртом при виде этого дикого, богоподобного создания позади меня. Он снова дергает за мой парик, заколки впиваются в кожу головы, чтобы я не отводила взгляда. Убедившись, что я не осмелюсь отвернуться, он начинает медленно двигаться, но этот неторопливый темп длится недолго. Прежде чем я успеваю опомниться, Истон уже яростно берет меня сзади. Мое дыхание сбивается, а пальцы впиваются в край столика, чтобы удержать равновесие. Он отпускает мои волосы, хватается за бедра и продолжает безжалостно вколачиваться в меня. Мои дрожащие коленки подкашиваются от этой ярости, но Истон не позволяет мне упасть.

На протяжении всего этого он не отрывает взгляда от моего отражения. Раскаленная сталь его глаз пронзает самые темные уголки моей души, требуя от меня большего, чем я готова отдать. Его резко очерченная линия челюсти напрягается с каждым толчком, а на висках проступают капли пота. Все мое тело содрогается, когда одна из его рук отпускает мое бедро, и ловкие пальцы касаются клитора, выжимая из меня новые стоны. Его прерывистое дыхание смешивается с моим, и электричество между нами лишь нарастает.

Это больше, чем ненависть.

Это годы разочарования и гнева, вымещаемые на нищих телах с каждым безумным движением. Эта жестокая расплата похожа на священное искупление – цена, которую мы оба должны заплатить за то, что так долго отказывали себе в том, чего тайно желали.

Мое тело становится его игрушкой, пока он вытягивает из меня новые стоны страсти. Он погружается в меня до предела, вонзая зубы в мое плечо, и я громко кричу. Моя рука в перчатке впивается а его темные волосы, дергая за них без сдержанности, отвечая ему той же смесью боли и удовольствия, которую он так искусно мне дарит.

Истон приподнимает меня, прижимает к себе и продолжает погружаться в мою влажную плоть. Моя грудь вздымается в предвкушении его следующего движения, а мышцы его предплечий напрягаются, когда мои внутренние стенки начинаются сжиматься вокруг него.

— Посмотри на меня, Скар, – повторяет он хрипло.

Его пронзительный взгляд, исполненный несравненной красоты расплавленного серебра, обдает меня пламенем, словно он наслаждается тем хаосом, который творит с моим телом. Это разрушает все стены, что я воздвигала годами, чтобы не допустить именно этого – того, как дьявол растлевает мою душу.

— Скажи, ты ненавидишь меня сейчас? Скажи этого, когда кончишь со мной внутри себя.

Грешная дрожь пробегает от пят до самого позвоночника, и я чувствую, как из моей груди рвется громкий стон.

— Соври мне, Скар. Дай мне попробовать твою ложь на вкус, – хрипит он, облизывая мою шею, играя с клитором так, что перед глазами вспыхивают ослепительные искры. — Черт возьми, Скар. Скажи это, детка, – умоляет он грубым шепотом, и от того, как близок он к пику, я сама лечу в пропасть.

Я больше не могу сдерживать нахлынувшую волну экстаза и кричу слова ненависти, хотя знаю – ничто столь прекрасное не может быть осквернено ложью. Он входит в меня еще дважды, прежде чем его собственный оргазм достигает кульминации, увлекая нас обоих в сладострастную бездну.

Мы вместе переживаем волны оргазма, цепляясь за остатки рассудка, пока туман страсти не рассеивается. В гримерке воцаряется тишина, и лишь наши отражения в зеркале продолжают этот безмолвный диалог. Я полностью обнажена, а Истон все еще в своем черном костюме.

Я отшатываюсь, когда он отпускает меня, но быстро прихожу в себя, уже тоскуя по той близости, что только что была между нами. Пытаясь успокоить сердцебиение, я наблюдаю, как он завязывает презерватив и выбрасывает его в урну. Я не поворачиваюсь к дьяволу, заставившему мое тело петь для него. В отражении зеркала я вижу, как мы вновь надеваем свои маски, притворяясь, что возвращаемся к привычной роли.

Но это бесполезный обман.

Мы оба знаем, что только что выпустили на волю то, что годами держали взаперти.

Это не ненависть.

Это никогда не было ненавистью, как бы мы ни старались убедить себя в обратном.

Но мы оба понимаем – дать этому название значит разрушить все.

Отрицание и ложь – единственное, что еще защищает нас от опасной правды.

И кто знает, как долго мы сможем продолжать эту игру.

Скарлетт

— Скарлетт? Ты слышала хоть слово из того, что я сказал? – обеспокоено спрашивает дядя, откладывая блокнот на церковный амвон.

— Что? – рассеянно бормочу я.

— С тобой все в порядке? У тебя лицо раскраснелось.

Я инстинктивно прикрываю щеки ладонями, пряча румянец от проницательного взгляда дяди.

— Я в порядке. Просто впитываю твою мудрость, вот и все, – торопливо объясняю я, изо всех сил стараясь не ерзать на церковной скамье, пока откровенно лгу ему в лицо.

С тех пор, как провела вчерашний вечер с Истоном, мои мысли разбегаются в разные стороны. Слушать, как дядя Джек репетирует воскресную проповедь, – сейчас явно не главное по сравнению с воспоминаниями, которые так свежи в моей памяти.

Не веря моим словам, дядя пристально смотрит на меня, оценивая мое взволнованное состояние. Что ж, так мне и надо, раз я так нагло лгу ему, оправдывая свое невнимание.

Даже после всех этих лет, что он меня растил, дяде так и не удалось сделать из меня ту благочестивую племянницу, о которой он мечтал. Да, я могу играть свою роль в церковном хоре и усердно помогать ему и тете Глории с различными церковными мероприятиями, но ему так и не удалось полностью обратить меня в свою веру. Он говорит, что причина моей не слишком ревностной веры в том, что во мне слишком много от мамы. Иногда он произносит это с нежностью. В другие разы это звучит скорее как проклятие.

— Хм, – задумчиво хмыкает он, пытаясь понять, что на этот раз отвлекло меня от его наставлений.

Я делаю вид, что поправляю свитер, опуская голову, чтобы он не смог прочесть, что на самом деле занимало мои мысли, пока он произносил слова проповеди. Вряд ли дяде понравилось бы узнать, что в то время, как он говорил о том, как не поддаться грехам, я была полностью поглощена грехом, который совершила меньше суток назад.

— Как я уже сказал, кажется, миссис Прайс подъехала к заднему входу. Не могла бы ты помочь ей разгрузить машину? Уверен, ей не помешает лишняя пара рук, чтобы перенести костюмы и сладости для школьников из начальной школы Саутсайда, – объясняет дядя, снова берясь за свой блокнот с проповедью.

— Конечно, дядя Джек.

— Спасибо.

Я слабо улыбаюсь ему, встаю со скамьи и направляюсь к заднему входу нашей уютной церкви. Прежде чем выйти, останавливаюсь, чтобы собраться с мыслями, прислонившись щекой к прохладной кирпичной стене. Встреча с Наоми Прайс сейчас, пока я нахожусь в адском круговороте воспоминаний о вчерашних греховных событиях, потребует от меня немалой выдержки.

Я натягиваю рукава свитера на запястья, убедившись, что резинка удержит их, пока буду помогать ей переносить подарки на Хэллоуин для малообеспеченных детей Эшвилла. С того самого дня, как я с ней познакомилась, Наоми Прайс делала для общины больше, чем кто-либо.