Большинство богатых жителей Нортсайда предпочитают просто выписать чек в качестве помощи тем, кому повезло меньше. Однако мать Истона считает, что уделить свое время – не менее важно, чем сделать денежное пожертвование. Именно поэтому она бывает в церкви моего дяди так же часто, как и я.

А может, причина в том, что в этих стенах она чувствует себя желанной, в отличие от внешнего мира, который не всегда к ней благосклонен. Я прекрасно понимаю ее чувства. Пусть я и не истинная последовательница веры, но, по крайней мере, церковь дяди дает мне то укрытие, в котором я нуждаюсь.

Как ни странно, то же самое дает мне и "Латунная Гильдия".

Я трясу головой, прогоняя эти мысли, и прохожу через зал для собраний, чтобы выйти наружу. Но едва я оказываюсь у задней двери, как замираю на месте, решив, что мне, должно быть, мерещится.

Вот же дерьмо на палочке.

Что он здесь делает?

Я закусываю нижнюю губу, наблюдая, как Истон помогает своей матери выгружать из багажника машины коробки разных размеров.

— Скарлетт, дорогая, куда нам это сложить? – встречает меня Наоми своей широкой, фирменной улыбкой.

Меня всегда удивляет, когда я вижу этих мать и сына вот так вместе. Если Истон – это тьма и сплошные тени, то его мать – теплый, яркий свет. Более странного тандема я еще не встречала.

— В актовый зал, миссис Прайс. В машине есть еще что-то, с чем я могу помочь? – спрашиваю я, отчаянно стараясь не смотреть на парня, стоящего за ее спиной.

— Нет, дорогая. Как видишь, сегодня со мной мой верный помощник, – напевает она, подмигивая сыну. — Просто покажи нам дорогу, Скарлетт, а мы последуем за тобой.

Я спешу провести их в зал, где те могут оставить свои подарки. Наш актовый зал не очень большой, но в нем достаточно места для встреч и воскресной школы для детей прихожан перед основной службой дяди. Обычно тетя Глория занимается этим, а я играю на гитаре, помогая малышне проснуться и настроиться на воскресное богослужение.

Пусть я и не всецело предана семейной вере, но всегда рада любому поводу спеть. И, по мнению моего дяди, это единственный приемлемый способ использовать мое музыкальное призвание. По его мнению, любое другое применение моего голоса сулит неприятности. И он видит в моей матери прекрасный пример того, что может пойти не так, если я попробую применить свои таланты в чем-то менее богоугодном. Узнай он о моих выступлениях в "Латунной Гильдии" – уверена, это свело бы его в могилу раньше времени.

— Не могу дождаться, чтобы увидеть лица ребят, когда мы раздадим им эти подарки на следующей неделе, – задумчиво начинает миссис Прайс, раскладывая купленное на большой белый стол. — Разве эти рюкзачки в виде жутких тыкв не очаровательны? Я просто влюбилась в них! Они идеально подойдут для того, чтобы наполнить их костюмами, раскрасками, карандашами и кучей сладостей для малышей. Работы предстоит немало, но я уверена, что справлюсь со всем к концу дня.

— Я могу помочь, если хотите?

— Ты уверена? Похоже, работы тут на несколько часов. Разве у тебя нет планов на субботний вечер, дорогая? После долгой учебной недели тебе наверняка хочется отдохнуть. Я не хотела бы отнимать твое свободное время, Скарлетт.

— Все в порядке, я помогу, миссис Прайс.

— Только если ты точно уверена.

— Абсолютно точно, – повторяю я и берусь за работу.

У меня полно времени до сегодняшнего выступления. Одно из преимуществ работы в подпольном клубе – мои шоу начинаются лишь тогда, когда добропорядочные прихожане Эшвилла уже давно спят, даже не подозревая, чем занята племянница пастора.

— Я ненадолго отлучусь поговорить с твоим дядей и сразу вернусь, – говорит она, направляясь внутрь. — Истон, ты идешь?

— Нет. Я останусь и помогу Скарлетт.

— Неужели? – она заинтересованно смотрит на нас, подняв бровь.

Я не решаюсь обернуться, чтобы увидеть выражение лица Истона. Вместо этого я лихорадочно распаковываю конфеты, будто это самое сложное задание в мире.

— Разве что Скарлетт не захочет моей помощи, – слышу я его ответ и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что он бросает в мою сторону свою дьявольскую ухмылку.

— Не глупи. Конечно, она захочет, – игриво парирует его мать. — Дайте мне десять минут, и я мгновенно вернусь.

Когда она, наконец, оказывается вне пределов слышимости, я выдыхаю воздух, который неосознанно задержала. Я оборачиваюсь и встречаюсь лицом к лицо с тем самым бесстыдным искусителем, что стоит передо мной.

— Зачем ты здесь? И не вздумай говорить, что помогаешь матери, потому что раньше тебе было на это насрать.

— Ццц, Скар, – он машет пальцем перед моим лицом, делая шаг ближе. — Что подумает твой дядя, услышав, как ты тут сквернословишь?

Кончики моих ушей пылают от его упрека. Я скрещиваю руки на груди, надеясь, что этот жест защитит меня от его нападок.

— Просто уходи, Истон. Уверена, в субботний вечер у тебя есть дела поважнее.

— Ты права. Есть. Но мои дела начинаются только после полуночи.

Мои щеки вспыхивают от его намека.

— Если ты ждешь повторения вчерашнего, то можешь не надеяться.

Он убирает выбившуюся прядь моих волос, и от этого нежного прикосновения у меня перехватывает дыхание.

— Когда мне понадобится, чтобы ты лгала – я попрошу.

— Я не лгу.

На его губах снова расцветает та развратная, чуть искренняя улыбка, от которой у меня подкашиваются ноги, а внутренности превращаются в кашицу.

— Ответь мне на один вопрос. Что бы сказал твой дядя, узнав, чем ты занимаешься по ночам?

— Он тебе не поверит, – бросаю я уверенно, отбивая его руку.

— Я могу быть весьма убедительным. Тебе ли не знать, насколько, – шепчет он.

Я отворачиваюсь, не желая продолжать этот разговор, но он резко дергает меня за локоть, прижимая спиной к своей груди. Я закрываю глаза, чувствуя его дыхание на своей шее.

— То, что произошло между нами – только начало. Нельзя годами размахивать блюдом перед голодающим и не ожидать, что рано или поздно он его попробует.

Его нос скользит к чувствительному участку у меня за ухом, заставляя все мое тело содрогаться в предвкушении.

— Разве ты не голодна, Скар? Разве мы не достаточно долго лишали себя этого?

— Истон, не надо.

— Чего не надо? Тебе нужно быть более конкретной, – он намеренно растягивает слова.

Я пытаюсь собрать в голове хоть одну связную фразу – такую, что вселила бы в него страх Божий, раз уж святость этого места не действует. После долгой паузы он, наконец, выдыхает и отпускает меня. Я медленно разворачиваюсь к нему. Мы стоим так близко, что наши дыхания смешиваются.

— Спасибо.

— Мне не нужна твоя благодарность.

— Чего же тогда ты хочешь?

— Исправить то, что я должен был исправить давным-давно.

И прежде чем я успеваю его остановить, он резко дергает меня за свитер, притягивая к своим губам. Шок от нежности его поцелуя мгновенно растворяется в нарастающем стуке сердца. Я тону в этой сладости, не находя сил отстраниться. Он не пытается углубить поцелуй – лишь закусывает мою нижнюю губу, отчего по бедрам пробегает дрожь. Я так поглощена его губами, что замечаем звук каблуков лишь когда он уже отрывается от меня.

— В прошлый раз мне этого не досталось, и это сводило меня с ума.

Мне хочется смеяться и плакать от этих слов одновременно, но вместо этого я отступаю, создавая между нами дистанцию, которая должна вернуть ощущение безопасности.

Но кого я обманываю?

Никакая дистанция не защитит меня от того, что я почувствовала за один наш поцелуй. Он продолжает вбивать гвоздь за гвоздем в крышку моего гроба, разрушая мою решимость держать нашу тягу взаперти.

С каждым шагом он поднимает ставки – и теперь мне придется играть с ним наравне.

Я лишь молюсь, чтобы у меня хватило сил противостоять ему. Потому что сейчас я не чувствую, что они у меня есть.

А может, их и не было никогда.