Множественные огнестрельные ранения грудной клетки. Повреждения внутренних органов. Мгновенная смерть.      

Дальше тут находиться было попросту опасно, потому что бензин продолжал литься из шлангов, уже просто на землю. Я встал, бросил пустой автомат, и двинулся к последнему из убитых.

Подошел ближе, наклонился, обшарил карманы, и вытащил несколько пачек денег. Взял одну из них, ту, что потолще, зато из мелких купюр, провел пальцем, пересчитывая. Несколько тысяч, а то, что тут сотки и полтинники – это даже хорошо. Банкноты крупного номинала всех настораживают, а таких ходит много, и никаких подозрений они не вызовут.

Спрятал в карман. Вытащил ключ‑брелок, нажал на кнопку, и пикап моргнул фарами. Нет, мне это неинтересно.

Перешел к тем, что были у байков. Подобрал с одного из них ружье, приложился, глянул на клеймо. МР‑255 с тульской баллистики, с коллиматорным прицелом, причем таким, что сразу разлет дроби на разных расстояниях показывал, круговыми зонами. Укороченный, приклада нет, вместо него – рукоять. Магазин тоже всего на четыре патрона.

Наклонился и снял с трупа патронташ, перевесил на себя. Тут же добил два патрона.

У второго был помповик, нормальный, но он меня не заинтересовал. А у первого я достал ключ. Бросил взгляд на один из мотоциклов, это должен быть он – единственный ИЖ, остальные – ГАЗы. Подошел к нему, приложил брелок к считывающей панели, и тачка завелась, зарычала на холостых оборотах.

Ага, бак полный. Байк определенно ухоженный, других у кочевников не бывает, для них транспорт – это жизнь.

А тут и гнездо есть под дробовик, вот туда я его и засуну. Если стрелять с байка одной рукой, то в самый раз будет. У меня, конечно, не получится с кастрированной силой протезов, но все равно внушает.

Напоследок снял кобуру, перевесил на себя, вставил в нее пистолет. Забрал два запасных магазина – тоже неплохой аргумент будет.

Лужа бензина доползла уже и до меня. Я уселся на байк, резко развернул его на месте, потянул на себя ручку, газуя. Мотоцикл сорвался с места, я выехал на трассу, и тут за спиной послышался взрыв.

Меня толкнуло вперед, развернувшись, я увидел настоящий огненный гриб на том месте, где только что стояла заправка. Вот ведь она – сила суеверий, в последний момент успел сбежать.

Под звуки ревущего пламени, которое заглушало даже мотор, вывернул руль, выезжая на перпендикулярную улицу. Навигатора тут нет, но можно ориентироваться и по названиям улиц, тем более, что есть такое, что показывает на шоссе.

Метров через триста, я понял, почему кочевники предпочитают байки другим видам транспорта. Потому что это – свобода. Я проехал между рядами, выехал на тротуар, минуя место очередной аварии, проехался чуть дальше, повернул один раз, снова поддал газа, набирая скорость, проскочил под беспорядочно мигающим светофором.

Впереди дорога была перегорожена, там столкнулись никак не меньше полутора десятков машин. Я свернул в переулок и оказался во дворе. Люди грузились по машинам, но их было совсем немного. По‑видимому, те, у кого есть тачки, чтобы свалить.

Черт. Представляю, что сейчас в центре города. Там ведь застройка гораздо плотнее, дома меньше. Ладно, мне их все равно уже не спасти, я свой шанс упустил. Теперь остается только попытаться заставить ответить тех, кто все это устроил.

Я вывернул руль, снова выезжая на трассу. Где‑то за спиной послышался еще один взрыв, которому последовало шипение. Это, наверное, очередная теплотрасса прорвалась. Эти штуки парализуют город, потому что объехать бьющий фонтан кипятка будет не так уж и просто. Одно радует: напор скоро упадет, и останется только дыра в асфальте.

В очередной раз поменяв направление, я оказался на выезде на шоссе. Прибавил оборотов, заезжая в гору, а потом резко развернул мотоцикл. И погнал в сторону Новой Москвы, чувствуя, как в ушах завывает ветер.

Стрелка спидометра легла на двести, да так и замерла на ней. Я гнал вперед, не превышая разрешенной скорости, опасался постов ДПС. По крупному шоссе можно ехать и так, а внимания мне привлекать было нельзя. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, и я пожалел, что у меня не было шлема. Впрочем, кочевники зачастую не носили их специально, это был очередной способ выражения протеста, ведь они не особо признавали законы.

До Новой Москвы было несколько часов езды, а я был один, так что оставалось только думать. Да, пожалуй, это было именно то, что мне нужно: хорошенько подумать о произошедшим. Хотя, какое оно, на хрен, произошедшее, еще ничего не поменялось, так что происходящее. Эта история еще не закончилась, и скорее всего, этого не произойдет, пока я не окажусь убит.

Сколько там прошло с моего возвращения из Африки? Я уже потерял счет дням, но получалось так, что чуть больше недели. Ну и кем же я стал за это время?

С одной стороны, да, я был наемным головорезом, который стрелял в тех, на кого указали, за деньги. Я решал вопросы в пользу больших игроков: корпораций, правительства, делал это на территории наших западных колоний. При этом никакой ненависти или шовинизма к их коренному населению я не испытывал.

Я ненавидел бойцов враждебных нам западных ЧВК, да. Но они отвечали нам тем же, к ним лучше было не попадать в плен. Да, как и им к нам, потому что мы выдаивали их досуха, а потом кончали, никто не берег их для обмена. Они – такие же безродные псы войны, как и мы. И я как‑то даже не задумывался о том, что дома их могут ждать семьи, дети, жены, родители.

Да и нельзя было об этом задумываться. Нельзя было допускать колебаний, потому что они вполне могли стать причиной твоей смерти. Видишь врага? Ликвидируй врага. Если это нужно, то самым жестоким образом. Если нет, то постарайся проявить милосердие. Это все, что от меня требовалось.

Сейчас же, когда игра перешла на территорию родной страны, все стало не так. Я никогда не был особым патриотом, но это ощущалось более… Личным что ли. Потому что могло поменять жизнь наших людей навсегда.

Я не могу сказать, что наша жизнь хороша, но она, по крайней мере, стабильна. Социальные лифты закрыты, но они, как ни крути, имеются, блат и связи решают далеко не все. Я – живой пример тому, я родился в Квартале, рос практически без родителей, не считать же отца наркомана. И стал достойным членом своего общества.

У остальных тоже есть все шансы выбраться наверх, и пусть и достигнуть потолка для человека своего происхождения, но все равно стать чем‑то больше, чем они сами. Только вот мест у кормушки для всех не хватит. Правда многие выбирают легкий путь – вступают в банды, идут в наемники. Однако легкий он только на первый взгляд: там кровь, смерть, убийства, а потом неминуемая кара. Суд и тюрьма, или смерть в какой‑нибудь грязной подворотне.

Алиса и Ваня. Да, именно они сделали меня тем, кем я стал. Я бы никогда не пошел в частную военную компанию, если бы моя девушка, а в будущем и жена не забеременела бы. Так и остался бы перебиваться с одной подработки на другую, охранял бы топливный склад, в свободное время чинил бы машины, ковыряясь в движках. А потом приходил бы домой, в съемную квартиру, и пил бы пиво, тупо пялясь в телек, обрастая жиром. Вел бы жизнь обывателя.

Но нет, жизнь сложилась так, как сложилась. И сперва я попал в учебку, потом в штурмовики, а следом в отряд специального назначения «Горлорезы».

И я, наверное, дорожил своим положением, мне это нравилось. Тем более, эта командировка для меня должна была стать последней, дальше я должен был работать в качестве координатора или инструктора.

Но у меня все забрали. Сделали это корпораты, для того, чтобы завербовать меня, превратить в свой инструмент, использовать в качестве козла отпущения. А теперь еще и Сенат. Я разобрался в ситуации целиком и полностью.

Что делать дальше? Не знаю.

В прошлом году Молодой выведал планы пиджаков и правительства, и опубликовал все это в даркнете, чем сорвал их затею. Люди взбунтовались, и даже если сейчас попытаться провернуть что‑то такое, то никто в это уже не поверит.