Я достал из кобуры пистолет и стал привинчивать к нему глушитель. Сегодня мне предстояло поработать тихо. Шум в свободной экономической зоне поднимать нельзя ни в коем случае, иначе сюда тут же приедет спецназ вроде тех же «Волков», только из внутренней охраны. И тогда все, конец.

– Может с тобой пойти? – спросил Татарин.

Я встретился со старым знакомым, с которым мы вместе служили в Африке. Более того, тот еще и напросился пойти со мной водителем. Поехали мы во внедорожнике, который принадлежал моей ЧВК, но каких‑либо опознавательных знаков, естественно, не имел. Номера же на нем были откидные, так что мы их заранее поменяли на левые.

К моей просьбе в «Клинках» отнеслись с пониманием, похоже, что Константин объяснил все, кому надо. Естественно, до большого руководства оно не дошло, но на таком уровне как «обычные операторы – координаторы» договориться было вполне возможно. Он и договорился.

– Не нужно, – я покачал головой. – Щедрое предложение, конечно, но лучше тебе руки не пачкать. Я сам.

– Да у нас и так всех руки в крови по локоть, сам же в курсе, – как‑то даже обиженно отозвался он.

– Ты лучше в машине оставайся, – сказал я. – Валить отсюда придется срочно, так что действовать будем быстро. Будь наготове.

– Хорошо, Хантер, ты командир, – сказал он.

Ну да, я ведь командовал нашей группой в «Горлорезах». И мои бойцы привыкли слушаться меня беспрекословно. Потому что прекрасно знали, что зачастую я лучше знаю, что делать. Не в том смысле, что мне нужно было водить каждого за ручку, сами по себе они были отличными бойцами, а в плане координации действий внутри подразделения.

Обернувшись, я посмотрел на оружие, которое лежало на заднем сиденье. Как мне и пообещали, Константин обеспечил мне автомат, тоже с глушителем, такой знакомый АЕК‑415, от которого я уже отвыкнуть успел, и по которому скучал. И снайперскую винтовку от «Лобаев Армс» на случай, если придется работать по кому‑то с дальней дистанции.

Любой каприз за ваши деньги. В моем конкретном случае это, конечно, просто ответная услуга, но тем не менее, оно дорого стоит.

Не возьму. Пистолета и ножа пока что хватит, больше ничего не нужно. Остальное потом пригодится наверняка.

Открыв дверь, я вышел, поежился: тут, в Выборге, было гораздо прохладнее, чем в Новой Москве. И севернее гораздо, и ветер с залива дул сильный.

Хотя город, конечно, выглядел совсем иначе, чем раньше. Прежним от него остался исторический центр с замком, который так и стоял на острове, и большой парк на севере города. Все остальное перестроили, правда, в том же стиле, что центр, сделав там аккуратные почти европейские улочки и обеспечив пешеходную зону. Там предпочитали располагаться офисы корпораций.

Впрочем, и без даунтауна своего не обошлось, имелось тут шесть небоскребов. Поменьше, конечно, чем Новая Москва‑сити, но тоже достаточно престижное место. Да тут в целом все пахло престижем, город пытались сделать европейским. Может быть, потому что хотели показать нашим западным партнерам, которых в городе было немало, лоск и шик. Или просто обеспечить более привычную для них обстановку. Черт знает.

Но в любом случае, я приехал сюда не чтобы погулять по старому шведскому замку или поесть в знаменитой на всю Россию таверне, где до сих пор готовили по средневековым рецептам. И люди шли туда, пусть за один обед там и можно было оставить зарплату менеджера среднего звена, потому что еда там была настоящей, без какой‑либо синтетики.

Я, как и многие, приехал сюда решать вопросы, пусть и иного рода, чем другие люди. Поэтому мы приехали на юг города, где стояли особняки: отдельные дома с относительно большими участками. Строились тут, конечно, не так просторно и дорого, как на Орловке или Казанке, но тоже было на что посмотреть.

В одном из этих особняков жил подручный Кула, которого звали Литвинов Игорь Иванович. Но все называли его просто Литвином, и он держал под собой все дела Кула в свободной экономической зоне. Мне его сдал Лен, с которым я связался, как только самолет «Клинков» приземлился в Выборге. Он по‑прежнему сидел в подполье, но сообщил, что если куда Кул и поедет, то именно к нему.

А теперь мне предстояло с Литвином поговорить. И сделать это нужно тихо.

Я перешел дорогу и двинулся в сторону въезда в особняк. Помимо больших ворот и калитки тут была еще и будка охранника за ней. Литвину было что скрывать, и он не желал, чтобы по его дому шатались незваные гости, поэтому он обеспечил себе охрану.

Впрочем, лезть через забор я не стал, поэтому просто позвонил в звонок. И через полминуты услышал шаги приближающиеся к калитке, а потом увидел через решетку и самого охранника.

И тут же дважды выстрелил от бедра в левую сторону груди. Это риск, конечно, потому что у человека могло оказаться установлено второе или рассредоточенное сердце, но попасть туда гораздо проще, чем в голову.

Охранник, впрочем, споткнулся и упал на брусчатку и тут же затих.

        Огнестрельные ранения груди. Повреждение сердца. Мгновенная смерть.      

Схватившись за верхнюю часть калитки я, что было сил, оттолкнулся ногами от земли и перебрался через нее. Прошел мимо охранника, на всякий случай пустив пулю ему в голову, чтобы быть уверенным, что за спиной у меня никто не останется. Интерфейс на попадание никак не отреагировал, он считал бойца уже мертвым. А теперь он умер наверняка.

Пригнувшись, я двинулся в сторону дома, добрался до гаража, который тут был отдельным зданием, спрятался за ним и услышал шаги за углом. Выхватил нож, сжал его в левой руке, замер, прижавшись к стене. Фонарь светил мне в лицо, так что тени не должно быть видно, а шел я тихо, так что услышать меня тоже не могли.

Шаги приблизились, а через несколько секунд из‑за угла вышел и сам охранник. Краем глаза он заметил меня, повернулся, и в ту же секунду я вбил клинок ему в глазницу, глубоко, так, чтобы он пробил и мозг.

        Колотая рана глазницы. Повреждение оптического импланта. Повреждение мозга. Мгновенная смерть.       

Услышав справа шорох, я резко повернулся и увидел под деревом, росшим там, еще одного человека. Он уже открыл рот, чтобы закричать, но я вскинул пистолет и нажал на спуск. Пуля влетела прямо в рот, выплеснув мозги парня на траву. Подать голос он так и не успел.

        Огнестрельное ранение головы. Повреждение мозга. Мгновенная смерть.      

Я выдернул нож, спрятал его и двинулся в сторону входа в особняк, пробежался по дорожке, и увидел, что за дверью горит свет, а за стеклянной вставкой виднеется чей‑то силуэт. Похоже, что звук падающего тела привлек кого‑то из охранников, и он решил проверить. Быстро сместившись к боковой стороне двери, я услышал щелчок замка, и створка отворилась. Из нее высунулась рука с пистолетом.

Схватившись за него, я рванул оружие на себя и ударил своим предплечьем по предплечью охранника. От боли он разжал руку и ствол упал на обитое керамической плиткой крыльцо. А я тут же добавил локтем в шею, ломая гортань.

        Перелом гортани. Нарушение дыхания. Смерть в течение двух минут.      

Говорить и тем более кричать он уже не мог, но я все равно приставил пистолет к голове охранника. Успел увидеть его расширившиеся от ужаса глаза, и спустил курок. Глушитель хлопнул, ноги бойца подломились, и я в последний момент успел удержать его за руку.

        Огнестрельное ранение головы. Повреждение мозга. Мгновенная смерть.      

Отволок врага чуть в сторону, после чего приоткрыл дверь особняка, увидел, что дальше идет прихожая. Вошел, стараясь ступать как можно тише, перетекать с пятки на носок, двинулся вперед. Мне нужно было найти, где Литвин, и распросить его. Свет в окнах не горел так что, подозреваю, он уже давно спит. Ну а что, на улице стоит глубокая ночь, а сон у таких ублюдков обычно крепкий.