– Ну да, глупость сказала, – кивнула она. – И все же, зачем?

– Это мое дело, – ответил я. – Ты ведь меня не о мотивах должна расспрашивать, а о моих преступлениях, верно?

– Ты знаешь, мне постоянно попадаются очень интересные люди, – она усмехнулась, от чего шрам на ее лице разъехался в стороны. – Может быть, ты не в курсе, но после взрыва башен в Новой Москве‑сити Молодого допрашивала именно я.

– Мне нет дела до Молодого. Он мертв уже три года. Так что давай по делу.

– Хорошо, – сказала она. – Только учитывай, что тебя, скорее всего, казнят. Ты ведь убийца. Причем…

– Две с половиной тысячи, – сказал я. – Плюс‑минус пара сотен. Я не считал, сколько бандитов отправил в переработку. Но выходит столько.

– Получается… – сказала она.

– Всех трупов на меня все равно не повесить. Большинство в Квартале и Боевой Зоне. Мне интересно, сколько трупов в моем деле?

– Не так много, – она покачала головой. – Сто двадцать три. Но раз ты говоришь, что две с лишним тысячи…

– Сто двадцать три. Жаль, не круглое число.

– И ты об этом так спокойно говоришь? Тебя совесть не мучает вообще?

– Нет, – я пожал плечами, как смог.

Девушка нахмурилась, подвигала челюстью.

– И с учётом того, что большинство случаев можно принять за превышение пределов допустимой самообороны… Можно ведь?

– Можно, но не все.

– Не все. Но есть ведь ещё и тот факт, что я пришел сам. И дам признательные показания по тем эпизодам, в которых действительно замешан…

– Все равно ведь пожизненное.

– А мне это и нужно, – я улыбнулся.

Я кивнул на микрофон, который стоял посреди комнаты. Девушка поняла все правильно, повернула ручку чувствительности на минимум, закрыла его рукой. Так что‑то, что мы сейчас скажем, останется только между нами.

– Хорошо, – сказала она. – Если ты скажешь мне, зачем это затеял, я тебе помогу. Немного поправлю твое дело. И вместо умышленных убийств будет превышение пределов самообороны. Не по всем пунктам, но тем не менее.

– Это связано с тем, что вчера показали по телевизору. По центральному каналу.

Она пожевала губы.

– Хорошо, я тебя поняла, – наконец, сказала она. – Расследование будет долгим…

– Я дам все признательные показания. По всем делам. Это не займет много времени. Но мне нужна будет твоя помощь.

– Хорошо, – сказала она. – Хочешь сделки – будет сделка.

Она встала и отстегнула наручники на моих руках. Впрочем, тут же застегнула их снова, но уже на столе.

– Придется подождать, – сказала она. – Мне нужен планшет. И говорить ты будешь под запись. Ты согласен?

Теперь ясно, зачем она перепристегнула мои руки. Работать с планшетом, когда они у тебя за спиной, будет не очень удобно.

– Согласен, – кивнул я. – Давай сюда свой планшет. Дам признательные показания по всем эпизодам. Думаю, ты повышение получишь. Сразу до полковника. Расколола же меня.

Девушка даже не усмехнулась, вышла из помещения. Я принялся ждать. Смотреть тут было совершенно не на что, разве что на протезы, которые лежали на столе. Раньше я мог бы без проблем разорвать эти наручники и вырваться, а теперь…

Дверь раскрылась гораздо раньше, чем я этого ожидал. Молодой совсем полицейский с погонами лейтенанта. Он высунулся за дверь, огляделся, а потом плотно прикрыл ее за собой. Посмотрел на микрофон, окончательно прикрутил ручку чувствительности, после чего потянул из кармана ключи для наручников. Открыл их.

– Давай, – сказал он, едва разжимая губы. Может быть, чтобы по камерам нельзя было прочитать, что именно он говорит?

– Что давай? – не понял я.

– Вытащи пистолет у меня из кобуры и бери меня в заложники. Выйдешь из участка, отпустишь. Только не пристрели случайно.

– Чего? – не понял я.

А кому‑то это зачем? Это ведь выговор от начальства однозначный. Если он меня сейчас выпустит, пусть и таким путем, то о повышении ему придется забыть. Что он вообще задумал?

Может быть, хочет продать меня кому‑то, кто готов заплатить цену за мою голову? Нет, вполне вероятно, это в полной силе я мог бы завалить хоть десяток, хоть полтора противников. Выхватить у одного из них оружие, а потом уже – дело техники. А сейчас, когда уровень усилий, развиваемых искусственными мышцами, ограничен… Могут возникнуть проблемы.

– Давай, говорю. Или тебе в тюрьму хочется?

Ну не то, чтобы хочется, потому что меня там однозначно ждёт куча проблем. У многих, кто там сидит, на свободе оставались друзья. И я их убил. А теперь, когда у них будет вполне ощутимая возможность до меня добраться…

– Пристегни меня обратно, – сказал я. – И лучше иди отсюда.

– Ты чего? – спросил он. – Сдаться решил? Герои не сдаются. А ты герой. Ты нужен этому городу. Ты хоть знаешь, как упала статистика по насильственным преступлениям с тех пор, как ты начал мочить этих уродов?

Ну да. Теперь каждый перед тем как вступить в банду задумывается о том, что рано или поздно за ним может прийти Хантер‑Киллер. Да и те, кто в группировках уже давно, стали действовать осторожнее. Самых наглых и борзых я уже убил.

А это просто один из моих фанатов. Среди полицейских такие встречались. Он бы и сам наверняка решился бы примерить мою роль, стал бы мочить преступников. Да только этого не делает. Причин может быть много: от страха за близких, до того, что у него банально кишка тонка.

У меня были подражатели, но долго они не жили. Да и я их не уважал особо. Дилетанты, они‑то куда лезут? Нет, моя работа под силу исключительно профессионалу.

– Ты не думал, что я пришел сюда не просто так? Разве я похож на человека, который хочет сдаться?

– Тебя ведь попытаются убить в тюрьме, ты это понимаешь? – спросил полицейский. – Наверняка убьют.

– Думаешь, я не справлюсь? – вопросом ответил я.

– Ха. Ты да, справишься. Если их не будет слишком много. Ладно, если у тебя есть какой‑то план, то я не буду тебе мешать.

Он наклонился, пристегнул меня наручниками обратно к столу, после чего похлопал по плечу.

– Удачи, Хантер, – сказал он. – Мы в тебя верим.

Развернулся, снова подошёл к двери допросной, выглянул наружу. Убедился, что там никого нет и вышел, закрыв за собой створку. Ну что ж, и то приятно, что твои заслуги уважают.

Наконец‑то вернулась Анастасия. Сунула мне в руки планшет. Я листнул страницу и увидел фотографии трупов. И я даже их узнал, это было громкое дело в одном из крупнейших отелей‑казино города. Тогда я работал на корпорацию, так уж получилось, и думал, что они сделают все, чтобы закопать свое дерьмо. Но я их кинул тогда же, так что…

Могу я говорить об участии корпорации? Лучше не стоит, иначе охотиться за мной будут уже они. А вот про вирус «Армагеддон», носитель с которым я тогда уничтожил, можно и рассказать.

Девушка повернула ручку микрофона, увеличивая чувствительность на максимум. Запись уже включили. Ну что ж, оставалось только признаться.

Суд рассмотрел мое дело в закрытом порядке. Это взбесило журналистов, которые стали яростно поливать мое имя дерьмом. Впрочем, уверен, что если бы они попали на заседание, то делали бы то же самое, только уже с гораздо большим наслаждением. Каждый день я читал в интернет‑СМИ о том, какой я отморозок, маньяк и прочее, прочее, прочее. Говорили, что рассмотрели не все эпизоды, говорили, что я купил судью для того, чтобы мне поменяли статьи с умышленных убийств до превышения пределов допустимой самообороны. Последнее, впрочем, было правдой, кроме взяток, конечно. Единственный раз, когда я реально давал взятку – это чтобы моего сына без очереди взяли в детский сад. Нам нужна была работа для жены, особенно если учесть, как работает декрет в России: ты выплачиваешь треть своей месячной зарплаты, а работодатель в обмен придерживает для тебя твое рабочее место. И позволить себе, чтобы жена дольше сидела с ним, мы не могли.