– Ну в том числе.

Тут‑то все стало ясно. Нет, под честное слово он меня, конечно, не отпустил бы, а тут все просто: я с этими операми еду к Кулу, кончаю его, забираю бабки. Опера отправляют меня в переработку, и все в ажуре: пришли на перестрелку бандитов, геройски вступили в дело, предотвратили, наказали… А что бабки по дороге помылили, то кто о них знать будет? Нужно еще журналистов карманных привлечь, и в итоге все совсем хорошо будет, не подкопаешься.

Или ему реально человек вроде меня нужен? Нет, он же не дурак, он в курсе, что я на него работать не стану. И что даже если сейчас соглашусь, то только чтобы попытаться вырваться. И используют меня, как гондон, а потом выбросят. Тоже вариант так себе, если честно.

– Подумать надо, – ответил я.

– А чего тут думать‑то? – удивился полковник. – Тебе тут либо соглашаться, либо в переработку. Уж извини, другого варианта нет.

– Угрожаешь?

– Факт констатирую. Тебя удавят даже если мы в одиночку тебя засунем. Слишком много ног оттоптал. Да и некогда думать, сейчас я знаю, и где Кул, и где бабки. А они в любой момент уйти могут. Доедут до банка его, и хоть ОМОНом штурмуй, хрен они тебе что вынесут.

Это правда, чтобы бабки из хранилища вытащить, общевойсковой операции будет мало. Там само здание должно быть как бункер, так еще и охраны достаточно. После того, как прошлого владельца прямо в хранилище завалили, должны были усилить, это однозначно.

– Час дашь? – спросил я.

Час – это много. Мало ли что за это время может случиться. Ну а если уж других возможностей не предвидится, то буду соглашаться, делать нечего. И тогда уже думать, как вырваться из клещей, в которые угодил.

– Час… Пожалуй дам, – кивнул он. – Но не больше. Там уж решай. Тут посидишь, или в камеру?

Похоже, он расслабился, понимает, что мне деваться в общем‑то некуда.

– В камеру, – ответил я. – Прилечь бы. Болит все, да и спина затекла так сидеть.

Говорить нужно как можно более спокойно и открыто, чтобы поверил.

– Хорошо, – кивнул он и поднялся. – Тебя заберут. У тебя час, так что решайся.

Полковник вышел, а я размял затекшую шею. Думать – не думать, но полежать час пусть и на жесткой шконке и немного привести голову в порядок будет неплохо. А потом…

Дверь в допросную открылась быстро, в помещение вошло двое дюжих сержантов. Один из них достал из кармана ключи, отстегнул мои наручники от крюка, потом освободил и ноги. Я поднялся, меня перехватили за локти и повели к выходу. Заламывать не стали.

Впрочем, в этом случае им пришлось бы расстегнуть наручники, чтобы потом снова сковать руки, уже за спиной. А им явно не хотелось оставаться со мной втроем в замкнутом пространстве, и давать мне хоть какую‑то возможность для маневра.

Мы вышли из допросной и пошли по коридору, причем обращались со мной достаточно вежливо. Навстречу шли люди, полицейские разных званий, и они расходились в стороны, только любопытно глядели в мое лицо. Ну да, до этого ведь во всех сводках фигурировали только те рожи, которые рисовала мне маска, а теперь они могли увидеть настоящее.

Я увидел Макса, который шел навстречу. Он поравнялся со мной, мы встретились глазами, и капитан вдруг кивнул мне. Ну и что он имел в виду? А ну, дружок, давай, попробуй угадай… Хотя… Это ведь явный призыв действовать. А что я вообще могу сделать в таком положении?

Попытаюсь вырваться – застрелят. Или снова изобьют, и подозреваю, что второго щедрого предложения от полковника уже не будет, тут и завалят. Ладно, действуем.

Я толкнул одного из сержантов плечом, что было сил. Он отлетел на шаг, врезался в стену, а подошва моего ботинка уже впечаталась в голень второго. С хрустом переломилась кость.

Перелом голени. Нарушение подвижности конечности.

Макс рванулся навстречу ко мне, оттягивая в сторону полу кожаной куртки, под которой я увидел кобуру с табельным «Лебедевым». Я встретил его ударом лбом в нос, получилось достаточно сильно, он с хрустом сломался, и брызнула кровь.

        Перелом носа.      

Прости друг.

Последним движением я выхватил у него из кобуры пистолет, развернул к себе и перехватил локтем за шею, прижав ствол к затылку. Рванул на себя, вставая спиной к стене.

– Все правильно, – гнусаво прошипел он. – Теперь выходи из участка.

– Стоять! – взревел я на того из полицейских, которого я толкнул в стену. Он уже успел потянуться за пистолетом в кобуре. – Стоять, сука! Дернешься, пристрелю урода!

Тот замер. Люди вокруг остановились, все смотрели на нас. На меня одновременно оказалось нацелено с полдесятка стволов, все табельные. И если бы меня не прикрывал своим телом Макс, то думаю, другие уже нашпиговали бы меня свинцом. А так они стрелять опасались.

Макс правильно играл свою роль жертвы, хлюпал разбитым носом, пуская кровавые пузыри. Все‑таки приложил я его сильно. Ну оно для натуральности нужно было, а переломанный нос это даже хорошо, девчонки таких любят. Да и выправить можно, это недорого, да и операция всего один день займет.

Я медленно вдоль стены двинулся по направлению к выходу. В участках я ориентировался уже достаточно хорошо по старой памяти, так что прекрасно знал, куда идти. Нужно выйти на стоянку, потом сесть в тачку Макса, и чтобы он меня увез отсюда. Дальше…

Дальше надо будет снять блокировку. Но это потом, сперва с этим бы разобраться.

Я успел пройти метров пятнадцать перед тем, как мне преградили дорогу. Судя по кожаным курткам, тоже опера, у одного лицо мрачное, второй лыбу давит, но не искренне как‑то. И пропускать меня они явно не собирались.

А я ведь прицелиться ни в кого из них не смогу, руки‑то вытянуть не могу. Только и остается, что тыкать стволом в затылок Макса. И ничего тут не поделать.

– Не пойдешь ты никуда, Хантер, – сказал один из них. – И не надо нас за дураков держать. Если думаешь, что мы поверим, что ты в легавого выстрелишь, то очень сильно ошибаешься. Ты же так за все время ни одного из наших в переработку не отправил.

– Я выстрелю, – ответил я. – Одним купленным больше, одним меньше. Я же в курсе, кого тут полковник ваш собрал, вы тут все, как один, на содержании у всякой мрази сидите.

– Сидим, – спокойно ответил тот, что улыбался. – Вот только ты, похоже, единственного не купленного и взял. Макс у нас, считай, праведник, даже когда дают, не берет.

Да я это и так знал, не сомневался ни капли. Он мужик порядочный, это было видно с первого взгляда, да и мы пообщаться успели.

– Так что отпусти‑ка ты его, брось пушку, – сказал первый. – Иначе мы…

– На счет три! – взревел я. – Если не расходитесь, стреляю! Раз! Два!

Я плотнее прижал ствол к затылку полицейского и выбрал слабину спускового крючка, благо он не на взводе был. Главное – поверить самому, что выстрелю. Но не стану же, в глубине души знаю, что не стану, понимаю это…

– Да разойдитесь вы! – вдруг взвизгнул Макс, я даже не ожидал, что он на такое способен. Либо в нем актер умер, либо он реально перепугался. – Пропустите его, он же меня убьет!

Опера переглянулись, а потом все‑таки сдвинулись в стороны, и я смог пройти дальше.

– Ссыкло ты, Макс, – проговорил один из них. – Насильника того завалил, а все равно ссыкло. Не сделает он тебе ничего.

– Поменяемся, может быть? – прохлюпал он носом.

На это те ничего не ответили. Постепенно я добрался до двери, ведущей на стоянку, повернулся спиной в угол, после чего приказал полицейскому:

– Открывай!

Тот зашарил по карманам куртки, я для виду встряхнул его, чтобы немного взбодрить. Наконец‑то он достал ключ‑карту, приложил ее к панели замка, который немелодично пропел, и мы вышли наружу.

Время было позднее, ближе к вечеру, с неба сыпались мелкие крупицы снежка. Мне сразу же стало холодно, куртку и бронежилет у меня отобрали, оставив в одной футболке. Нож забрали, все. Ножа вот жаль, кстати говоря, такой второй сейчас не достать, а мы очень много вместе прошли.