Я подошел к двери и увидел, что она приоткрыта, и это сразу мне не понравилось. Дом был не самым лучшим, пусть и поближе к центру, но это обычный человейник, да и следы деградации здесь имелись, например, лифт помимо того, что был весь заклеен рекламой, так еще и оказался исписан надписями, нанесенными перманентным маркером. Как будто бы каждый, кто ехал в нем, вдруг решал высказаться на разные темы.

От классического «Цой жив», до чего‑то там про дьяконов на мерседесах, которые мчат в ад на блатных номерах. Удивительно, кому вообще пришло в голову гнать на церковь, когда в нее в принципе‑то никто не ходит. Говорят, что в центре города храмы пустые стоят, закрытые. То есть просто скорлупки: снаружи купола, росписи, а внутри одни бетонные стены, и ничего нет. Служат для услаждения взоров пиджаков, которые там живут.

Так вот, дом был не самым лучшим, так что даже удивительно, что Макс, будучи офицером, продолжал здесь жить. Зарплаты у них были неплохие, так что он вполне мог бы переехать куда‑нибудь. С другой стороны, скорее всего, он до сих пор выплачивал кредит за обучение в юридическом, так что других вариантов у него не было.

Кстати, что забавно, я ведь мог помочь ему закрыть этот долг, грязных денег у меня достаточно. А он не попросил, даже не заикнулся об этом. Да и я не подумал.

Но это к делу отношения не имело. А вот приоткрытая дверь – вполне себе. Плохой знак. Очень плохой.

Я заглянул в проем, и увидел, что свет внутри выключен. Принюхался, и почуял отчетливый запах железа. А в чем железа много? В крови. Кровь всегда пахнет железом.

Приоткрыв дверь, я огляделся по сторонам, но никто меня не ждал. Вошел и увидел Макса, который сидел на стуле, связанный по рукам и ногам. И он был мертв.

Мне оставалось только скрипнуть зубами. Мне нравился полицейский, он был честным парнем, всегда был готов помочь, и даже вытащил меня из полной задницы. И, чего уж греха таить, мне сразу стало понятно, что умер он именно из‑за меня, других вариантов просто не было.

Я на всякий случай проверил тесную ванную, убедился, что в ней никого нет, после чего подошел к трупу. Он был в одной окровавленной майке и трусах, и на нем живого места не было: синяки, которые уже никогда не сойдут, и уже успевшая запечься кровь. Порезы, множество порезов, на полу целая лужа, вот она засохнуть еще не успела. И как вишенка на всем этом торте – нож, торчащий из глазницы.

И что хуже всего, это был мой нож. Тот самый, который у меня отобрали полицейские в отеле со всем снаряжением. И получалось, что его убил кто‑то из своих же.

Значит, они вычислили нашу связь, что в общем‑то было очевидно, наша маскировка их не обманула, даже несмотря на то, что я прострелил ему ногу, вон, повязка пластырного типа там, куда я пальнул, тоже вся в крови.

Да уж, тяжело ему пришлось. Я подошел ближе, схватился за рукоять ножа, выдернул. Этот кизлярский клинок, он словно заговоренный. Второй раз его отбирают у меня, и второй раз в конечном итоге он возвращается ко мне. Похоже, что есть у меня какое‑то сродство с этим оружием, раз оно так получается.

Правда, в этот раз он обагрен кровью моего друга. Да, пожалуй, что так и есть, друга.

Я обратил внимание на то, что вогнали нож в глаз ему не с первого раза, есть еще нарезы. А этот удар – моя фирменная фишка, я отработал его до совершенства, и могу одним движением пробить глазницу и вбить достаточно широкое лезвие в глаз. И, похоже, что они пытались сымитировать то, что полицейского убил именно я.

И едва клинок оказался в моей руке, как за моей спиной послышались шаги. Резко повернувшись, я вскинул пистолет, и секунду спустя уставился в ствол табельного ПЛК‑2, который смотрел в мою сторону. А держал его один из тех оперов, которые пытались остановить меня, когда я сбегал из участка.

Темные волосы, округлые черты лица, короткая борода – все это выдавало в нем не русского. Хотя, как там сказал Макс? Тимирьянов и Гайнутдинов? Откуда‑то из‑под Новой Казани. Татары, получается.

– Ну и за что ты его? – спросил у меня полицейский абсолютно ничего не выражающим голосом. – Он тебя из участка вытащил, а ты его пытал и убил. Да еще и жестоко так.

Я только хмыкнул. Что ж, это было очевидно, что они попытаются выдать убийство Макса за мою работу. Похоже, что ублюдки решили очернить мое имя, заявить о том, что с бандитов я переключился на полицейских. Вряд ли они будут брать меня живым, скорее всего, попытаются прикончить, а информацию эту вывалят уже посмертно. А журналисты с удовольствием подхватят ее, многие из них меня ненавидят, считают маньяком, а другие просто купленные.

– Ствол бросай, – сказал полицейский. – И нож тоже. С нами пойдешь.

И действительно, из‑за его спины вышло еще двое. Второй опер, тот, что был при нем в участке, и сержант, здоровяк по типу меня. Этот, кстати, вооружен уже не пистолетом, а укоротом, АК‑45у. Тоже целится.

– В участок поведете? – спросил я.

– А почему нет? Ты вот сбежал, а мы тебя поймали снова. Вот так вот, все равно всех поймаем. Или лучше сдохнуть при сопротивлении аресту?

Перед глазами появилось сообщение с незнакомого номера.

“Гайнутдинов и Тимирьянов купленные. У них на тебя заказ от Кула. Есть инфа, скоро солью к себе на доску. Нано».

Однако, смог со мной связаться, юное дарование. Что ж, не верить ему смысла нет, с лабораторией он сработал хорошо, разве что сам не полез. Но я так понимаю, что он не боец, поэтому и решил мне информацию слить. А сейчас помочь решил.

Помочь решиться в первую очередь. Он знает, что мне сложно будет убить полицейского. Но не этих. Эти себе уже смертный приговор подписали.

А то, что хакер за мной наблюдает, это даже хорошо. Можно рассчитывать на его помощь. Не то, чтобы прям сильно, но даже такой призрачный союзник – это больше, чем ничего. Шерлок‑то сейчас не боец, его сильно потрепали, он систему свою латает.

– А что про заказ от Кула? – спросил я, чтобы потянуть время. – Не к нему ли вы меня повезете?

На лице Гайнутдинова на секунду возникла растерянность, он не был в курсе, что я знаю.

– А вы вместе с полковником своим работаете, или в этот раз мимо него? – задал я еще один вопрос, не получив ответа на первый. – Или ему достаточно будет долю отстегнуть? Кстати, сколько за меня дают?

– Три миллиона, – проговорил вдруг сержант. – Он на тебя очень зол.

– По миллиону на брата выходит, – я хмыкнул. – Макса вы, или нет?

– Мы, – кивнул младший по званию. – Всем же очевидно было, что из управы он тебя специально вытащил. Ногу ему прострелил и, думаешь, поверили? Да и до этого ясно было, что он стучит, только неясно было, кому. Думали, ОВР, да только они не причем. Нарвался он.

– Нет, парень, – я покачал головой. – Это ты нарвался. Причем крупно.

Резко сместившись в сторону, я активировал ускоритель рефлексов. Ствол автомата качнулся за мной, но я успел выстрелить первым, и попал сержанту в голову. Он медленно опрокинулся на пол, а я уже летел вперед, выронив нож. Он сейчас не нужен.

        Огнестрельное ранение головы. Повреждение мозга. Мгновенная смерть.      

Квартира была тесной, стандартной, четыре на пять метров, так что они были буквально в паре шагов от меня. Дальше только прихожая, но в нее проход узкий, сбоку ванная комната, и чтобы расположиться всем вместе им пришлось подойти.

Гайнутдинов успел выстрелить, пуля пролетела мимо моей головы и угодила в окно. В ту же секунду я поймал его за руку, вздернул ствол пистолета вверх и долбанул лбом в нос, вкладывая в этот удар всю силу мышц спины. Послышался хруст носа, и он опрокинулся на колени, упал бы совсем, да я продолжал держать его.

        Перелом носа. Сотрясение мозга. Потеря сознания.      

Одновременно с этим я ударил Тимирьянова, что стоял правее, плечом. Он споткнулся о труп сержанта и рухнул назад. Одновременно с этим я выстрелил дважды, сперва в грудь, а потом в голову.