Катя резко встала, зажимая рот ладонью. Ее глаза, полные ужаса и непонимания, были прикованы к Льву. В них читался немой вопрос: «Ты… ты знал?»

Из соседней квартиры донесся грохот — Сашка уронил гаечный ключ. Его лицо, обычно живое и подвижное, стало каменным. Он смотрел в одну точку, и губы его беззвучно прошептали: «Вот и началось».

И тут же, оглушительно, раздался дикий, разрывающий душу вопль в подъезде. Это был Леша.

— ЛЕВ! ТЫ СЛЫШИШЬ⁈ СЛЫШИШЬ, СВОЛОЧИ, ОНИ НАПАЛИ⁈

Его крик, полный боли, ярости и отчаяния, пронзил стены, став голосом общей трагедии. По всему комплексу «Ковчега» нарастал гул — приглушенные возгласы, женский плач, хлопающие двери. Мирная воскресная жизнь была порвана в клочья одним-единственным голосом из репродуктора.

Ровно в 13:00 кабинет Льва на шестнадцатом этаже был полон. Заполнился он стремительно, за считанные минуты. Здесь были все: Катя, Сашка, Миша, Леша с заплаканными, но полными решимости глазами, Жданов, Ермольева, Неговский, Постовский, Вороной. И новые лица — Юдин и Бакулев, только что приехавшие, но уже понявшие, что их место теперь здесь.

В углу тихо шипел репродуктор, повторяя выступление Молотова. Голос диктора, на этот раз — Левитана, был тверже, но от этого не менее страшным.

Лев стоял спиной ко всем, у большой карты СССР, на которой еще не было ни флажков, ни линий фронта. Он не оборачивался, когда они заходили. Он смотрел на очертания своей страны, которую ему было суждено защищать не на фронте, а здесь.

Когда голос диктора смолк, Лев медленно повернулся. Его лицо было бледным, но абсолютно спокойным. Маска собранности и воли, натянутая поверх бури.

— Началось, — его голос прозвучал тихо, но с металлической твердостью, заглушившей последние шорохи. — Откладываем все плановые исследования. Начинаем тотальную мобилизацию по трем направлениям.

Он подошел к большой грифельной доске и крупно, с нажимом, написал мелом:

ФРОНТ: Ускоренное производство и упаковка полевых комплектов (ИПП, жгуты, капельницы, порошки для регидратации). Все, что есть, на упаковку и отправку. Приоритет — Западный фронт.

ГОСПИТАЛЬ: Подготовка корпусов к приему раненых. Развертывание дополнительных операционных и палат по необходимости. Все плановые больные — на второй план, возможно массовое поступления раненых.

НАУКА: Приоритет — противошоковые препараты, антибиотики широкого спектра, кровезаменители.

Первым нарушил молчание Юдин. Его грузная фигура излучала спокойную мощь.

— Я уже отправил телеграммы в Москву. Жду своих лучших учеников. Мне нужны молодые, голодные, с крепкими нервами хирурги. Мое место у операционного стола.

— И мое, — тут же отозвался Бакулев. — Готов принимать самые сложные случаи. Ранения грудной клетки, крупных сосудов.

Сашка, уже мысленно просчитав логистику, выступил вперед:

— У меня уже готов план перепрофилирования цехов. Через сорок восемь часов выйдем на максимальную производительность. Сырье есть, люди готовы.

Все взгляды обратились к Леше. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, его тело напряглось, как тетива.

— Мое место на передовой, — выдохнул он, глядя прямо на Льва. — Я не могу тут сидеть, когда там…

Лев прервал его, и в его голосе не было места для дискуссий.

— Твое место здесь, Леша. Твоя война здесь. Ты будешь курировать доставку наших комплектов в войска. Координировать с военными, организовывать логистику. Это не менее важно, чем стрелять. Понял?

Леша замер, потом, с трудом, кивнул. Приказ был принят.

В этот момент дверь открылась без стука. В кабинет вошел Громов. Он был в форме НКВД, и на его лице не было и тени обычной сдержанной вежливости. Только холодная служебная строгость.

— Лев Борисович, компания, привет. «Ковчег» переходит на особый режим функционирования. Охрана усилена, пропускной режим ужесточен. Готовьтесь к приему правительственной комиссии завтра. Меня перевели из Ленинграда, теперь я курирую безопасность объекта здесь, вместе с Артемьевым.

Команда, получившая свои задачи, стала быстро расходиться, поглощенная теперь уже военной суетой. Не успел Лев выдохнуть, как в кабинет вновь вошли, Лешка и Громов.

— Лев… Иван Петрович, — обратился он к Громову. — Я… я не могу.

Громов кивнул Льву, давая понять, что разговор был предрешен.

— Товарищ Морозов после совещания изъявил желание, крайне настойчиво. Я понимаю его мотивы, но решать вам, Лев Борисович. Он ваш человек.

— Леша, — тихо начал Лев, но тот перебил его, и в его голосе впервые за долгое время не было ни тени сомнения, лишь стальная, отчаянная решимость.

— Нет, Лев. Ты меня не отговоришь. Я не могу тут сидеть, зная, что они там творят. Я… после того, что случилось с Анной… во мне всё кипит. Я должен быть там, должен стрелять, должен спасать! Понимаешь? Хоть что-то делать!

Лев смотрел на друга, видя в его глазах не просто ярость, а потребность искупить несуществующую вину болью и риском. Он взглянул на Громова, тот лишь пожал плечами.

— Учитывая его награду и прежние заслуги, могу помочь. Есть одно перспективное направление. Не в обычный батальон, — он посмотрел на вспыхнувшего надеждой Лешу. — Белостокский выступ, N-ый полк НКВД.

— Я согласен, — тут же выдохнул Леша.

Лев закрыл глаза на секунду. Он снова должен был отпустить близкого человека навстречу смертельной опасности. Но спорить было бесполезно, он видел это по лицу Леши.

— Хорошо, — сдавленно сказал он. — Иди, если ты принял решение.

— Собирай вещи, — сухо отдал распоряжение Громов. — Я оформлю документы. Завтра, 23-го, с первым военным эшелоном. Вас провожать будут? — он посмотрел на Льва.

— Да, — коротко кивнул тот. Громов развернулся и вышел.

Когда дверь закрылась, в кабинете повисла тягостная пауза.

— Леша, черт возьми, — с горестью произнес Лев. — Это же Белосток. Они там в котле…

— Не очень понимаю о чем ты, но а где сейчас легко? — отрезал Леша. — Я должен, Лев.

Лев тяжело вздохнул, подошел к нему вплотную и положил руки ему на плечи.

— Тогда слушай. И запомни раз и навсегда. Ты обещаешь мне, что никому и никогда не повторишь того, что услышишь сейчас. Никому, даже под пытками. Ты просто должен будешь знать это. Понял?

Леша, ошарашенный его тоном, кивнул.

— Клянусь.

— Ты ведь задумывался, откуда я беру идеи? — Лев пристально смотрел ему в глаза. — Представь, что ты однажды проснулся и понял, что видел во сне книгу. Книгу, где была описана наша жизнь. Вся, до мелочей. И всё в ней — чистая правда. И ты знаешь, что будет. Можешь считать, что я предвижу будущее, называй это как хочешь. Но я знаю о этой войне многое. И я делюсь этим знанием только с тобой, потому что не могу отпустить тебя вслепую.

Леша замер, его глаза стали круглыми от потрясения. Все странности, все «гениальные озарения» Льва вдруг сложились в единую, пугающую картину.

— Так оно… как все будет? — прошептал он.

— Будет тяжело, очень тяжело, как никому и никогда, — жестко подтвердил Лев. — Итак, слушай…

Он быстрыми, четкими фразами стал рисовать картину грядущих лет: о котлах, об отступлении, о ключевых точках сопротивления, о тактике немцев, об их слабых местах. Он говорил о том, где не стоит попадать в окружение, как выходить из него, если всё же попал. Он делал короткие, понятные только им двоим пометки на листке бумаги.

— Это не отменит боя, — закончил Лев, всучив ему в руку сложенный в несколько раз листок. — Но может сохранить тебе жизнь. Ты член нашей семьи, и ты должен выжить. Обещай мне это.

Леша, бледный, с горящими глазами, сжал его руку.

— Обещаю. Спасибо, брат.

Весть о том, что Леша уезжает на фронт, обрушилась на их маленький круг вечером того же дня. В квартире Льва и Кати собрались все.

— Ты с ума сошел! — первым выкрикнул Сашка, хватая брата за плечи. — У тебя тут дело есть! Важное!

— Мое дело теперь там, — тихо, но твердо ответил Леша.