Военный из НКО хмыкнул, не глядя на чертеж.

— Шестнадцать этажей, а если пожар? Как эвакуировать раненых с двенадцатого этажа, когда стандартная лестница достает до девятого? Играть в героев?

Лев почувствовал, как Сашка замер, это был ключевой вопрос.

— Мы не будем играть в героев, товарищ. Мы предусмотрели два уровня безопасности. Во-первых, принудительная система дымоудаления и несгораемые перегородки на всех этажах. Во-вторых… — Лев перевел указку на плоскую крышу башни, где архитектор изобразил две площадки. — Вертолетные посадочные площадки для экстренной эвакуации в критической ситуации.

В кабинете воцарилась тишина, которую можно было потрогать. Даже Вознесенский медленно снял очки и принялся протирать их платком.

— Вертолеты? — проговорил он наконец, и в его голосе впервые прозвучало нечто, кроме холодной официальности. — Сикорский… в Америке… Вы предлагаете использовать экспериментальные машины для эвакуации?

— Я предлагаю смотреть в будущее, — твердо ответил Лев. — Уверен, к моменту сдачи «Ковчега» у нас будут свои, советские вертолеты. Это революционно, да, но и проблема революционная. Стандартные методы не сработают.

— Продолжайте, — коротко бросил Вознесенский, надевая очки. Его взгляд снова стал непроницаемым.

Лев повел указкой дальше, по сети линий, соединяющих корпуса.

— Теплые переходы: стеклянные галереи на уровне первого-второго этажей. Персонал и пациенты могут попасть из главного корпуса в любой другой, не выходя на улицу. Это критично для куйбышевских зим. Под землей — тоннели для инженерных систем и транспортировки материалов и отходов. Полная изоляция грязных и чистых потоков.

Он перечислял дальше, раскрывая масштаб замысла: отдельный патологоанатомический корпус с моргом, мощнейшие биохимические и микробиологические лаборатории, виварий, отвечающий всем нормам гуманности. Потом перешел к социальной сфере.

— Детский сад и ясли на 250 мест, средняя школа. Детская и взрослая поликлиники. В последней мы отработаем концепцию диспансеризации — тотального профилактического осмотра населения. Это идея с заделом будущее, но фундамент заложим сейчас.

— Жилье, — Сашка не выдержал и встрял, видя, что Лев увлекся наукой. — Без жилья кадры не привлечь. У нас будет свой поселок, двадцать пятиэтажных домов. — Он подошел к доске и ткнул пальцем в схематичные кубики. — Малогабаритные квартиры, от одной до четырех комнат. У каждого своя квартира, не коммуналка. Для двух тысяч семей. Плюс один «сталинский» дом для руководства и ведущих ученых. А так же общежития для студентов и рабочих. А так же…

— Хватит, — поднял руку Вознесенский. Его взгляд скользнул по лицам присутствующих, остановился на Льве. — Товарищ Борисов, вы только что описали комплекс, аналогов которому нет в мире. Ни в капиталистических странах, ни у нас. Вы понимаете, какие средства требуются? Страна готовится к большой войне, каждый рубль на счету. А вы предлагаете строить дворцы.

Это был момент истины. Лев кивнул Сашке.

Тот выпрямился, как на параде, и положил на стол Вознесенского толстую папку с графиками и отчетами.

— Товарищ Заместитель Председателя, разрешите доложить о финансировании, — его голос звенел сталью. — Специальная научно-производственная лаборатория №1 за последние два года за счет экспортных операций заработала чистого дохода… — он назвал цифру, от которой у представителя Наркомздрава перехватило дыхание. — Мы продали лицензии на производство пенициллина и сульфаниламидов в США, Великобританию, Францию. Шприцы и системы для переливания крови в Швецию и Канаду. Технологии синтеза витаминов в половину стран Европы. Смета на строительство «Ковчега»… — Сашка назвал вторую, не менее умопомрачительную цифру. — Полностью покрывается нашими средствами. Мы не просим у государства лишнего. Мы просим разрешения вложить эти деньги в обороноспособность страны и в будущее советской медицины.

Тишина в кабинете стала абсолютной. Военный уставился на Сашку, будто видел его впервые. Представитель Наркомздрава бледно улыбался, ничего не понимая. Вознесенский медленно перелистывал страницы отчета, его пальцы слегка постукивали по бумаге.

Наконец он закрыл папку и откинулся на спинку кресла.

— Ваши финансовые расчеты уже были изучены. И ваши технологические предложения. Товарищ Сталин с ними уже ознакомился.

Лев почувствовал, как у него застывает сердце. Сашка перестал дышать.

— Вчера вечером, — продолжил Вознесенский, — товарищ Сталин наложил резолюцию на вашем проекте.

Он достал из папки знакомый Льву генплан «Ковчега». В левом верхнем углу, жирным синим карандашом, было выведено одно-единственное слово:

«Строить. И. Сталин».

Лев выдохнул. Воздух снова наполнил его легкие, показавшись ему сладким, как после долгого погружения. Он видел, как Сашка с трудом сдерживает рывок, готовый вырваться на волю.

— Проект получает высший приоритет, — голос Вознесенского вновь стал сухим и деловым. — Все наркоматы будут уведомлены. Вы получите полное содействие. Но помните, товарищ Борисов, — его взгляд стал тяжелым, как свинец, — с этого момента ответственность за сроки, за качество, за результат лежит в частности и на вас. Государство доверяет вам. Не обманите это доверие.

— Не обману, моя благодарность Советской власти и товарищу Сталину! — тихо, но очень четко сказал Лев.

Он смотрел на резолюцию Сталина и не верил своим глазам. Получилось, у него получилось.

Ресторан «Прага» на Арбате встретил их гулким гомоном, запахом дорогого табака и кофе, и атмосферой почти парижской элегантности. Белые скатерти, отражение в огромных зеркалах, мерный гул разговоров: все это было таким контрастом после аскетичной торжественности кремлевских кабинетов, что у Льва на несколько минут закружилась голова.

— Ничего себе, — прошептала Катя, снимая легкое пальто и оглядывая зал. На ней было простое темно-синее платье, но оно сидело на ней так, что на нее оглядывались даже здешние, видавшие виды посетители. — А я-то думала, «Астория» это предел мечтаний.

— Здесь котлета по-киевски просто пальчики оближешь, — с деловым видом сообщил Сашка, усаживая Варю. Варя, милая и немного растерянная, смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами. Дети остались с няней в гостинице, и это был их первый за долгое время вечер без обязательств и тревог.

Лев откинулся на спинку стула, позволив себе наконец расслабиться. Сквозь высокие окна лился мягкий свет московских сумерек. В груди притихла та стальная пружина, что была сжата все эти недели. Они победили, они продавили невозможное.

— Ну, докладывай, главный прораб, — Катя дотронулась до его руки, и ее пальцы были прохладными. — Что там с нашим «Ковчегом»?

— Будет, — коротко и с наслаждением сказал Лев. — Будет все по нашему плану. И шестнадцать этажей, и вертолетные площадки, и твоя поликлиника, и школа для Андрюхи. Сам Иосиф Виссарионович подписал.

Сашка, не дожидаясь официанта, налил всем из принесенной бутылки «Абрау Дюрсо». Поднял бокал:

— За нас, ребята! За то, что мы смогли! За наш «Ковчег»!

Бокалы звонко стукнулись. Лев залпом выпил свою порцию. Пузырьки приятно обожгли горло, и это было прекрасно. Он смотрел на сияющие лица Сашки и Вари, на улыбку Кати, и ловил себя на мысли, что это счастье — не просто радость от успеха. Это было чувство выполненного долга. Он не просто строил лабораторию, он строил дом для всех.

Заказали еду. Сашка, разомлев, рассказывал Варе о реакции на вертолетные площадки, смачно передразнивая его хриплый бас. Катя шепотом спрашивала Льва о деталях, и он, опуская самые острые моменты, рассказывал о Вознесенском, о резолюции.

Именно в этот момент к их столику подошел человек. Высокий, подтянутый, в отлично сидящем темном костюме, без знаков различия, но с той особой выправкой, что не оставляла сомнений в его принадлежности. Он подошел бесшумно, появившись словно из ниоткуда.