— Лев Борисович, добро пожаловать обратно. Как раз есть что показать. Ваши «гипотезы» продолжают давать поразительные всходы.

— Это лучшая новость за сегодня, Зинаида Виссарионовна, — Лев подошел к столу. — Что у нас?

— По штамму № 169, тому самому актиномицету из подмосковной почвы, — Ермольева указала на чашку с сероватой, морщинистой колонией, — получены обнадеживающие предварительные данные. In vitro он показывает выраженную активность против палочки Коха. Мы уже начали серию экспериментов на зараженных туберкулезом морских свинках. Результаты будут через несколько недель, но начало многообещающее.

Лев кивнул, удовлетворенно. Это был первый, крошечный шаг к стрептомицину. Путь предстоял долгий, но направление было верным.

— А по пенициллинам? — спросил он, переходя к следующему столу, где в колбах мутнели растворы.

— Здесь продвижение еще интереснее, — включился в разговор Миша, поднимая голову от журнала. Его глаза за очками горели энтузиазмом. — Твоя идея с пролонгированным действием, Лев Борисович. Мы синтезировали несколько пробных солей пенициллина. Вот, смотрите. — Он взял одну из пробирок и стал медленно ее вращать. — Эта, с новокаином, выпадает в осадок. Медленно растворяется в физиологическом растворе. Теоретически, это может работать как депо. Я уже начал тесты на стабильность и скорость высвобождения на модельных средах.

— Прекрасно, Миша, — Лев с искренним восхищением смотрел на своего химика. Его способность не просто понять, а развить идею, была феноменальной. — Это может стать настоящей революцией в антибиотикотерапии. Один укол вместо двадцати…

— А над противовирусным направлением уже думаем, — добавила Ермольева, понизив голос, словно боясь спугнуть саму идею. — Пока, конечно, на уровне теоретических изысканий. Но ваша мысль о том, что клетки могут вырабатывать некий общий защитный фактор… Она не дает покоя. Мы начали собирать литературу по культурам тканей. Возможно, в следующем квартале сможем поставить первые пилотные эксперименты. Так же я подключила к работе Жданова.

Лев обвел взглядом лабораторию: два ученых, погруженных в решении задач, которые опережали время на десятилетия. Они делали первые, робкие шаги в неизвестность, вооруженные лишь его «гипотезами» и своей безграничной преданностью науке. И эти шаги были уверенными.

— Продолжайте в том же духе, — сказал он тихо. — Вы делаете невозможное и очень важное.

Кабинет профессора Жданова в ЛМИ был таким же, каким Лев помнил его всегда: заваленные книгами и препаратами столы, анатомические атласы на полках, и в центре этого творческого хаоса сам Дмитрий Аркадьевич, его умное, аскетичное лицо озаренное светом настольной лампы.

— Лев Борисович, — он отложил перо и снял очки. — Рад вас видеть. Слышал, вы в Москве снова блистали. И, как мне сообщили, приняли судьбоносное решение. Создавать свой институт.

— Да, Дмитрий Аркадьевич, — кивнул Лев, устраиваясь в кресле напротив. — Решение принято. Но есть еще один вопрос, личный. И я надеюсь на ваш совет и помощь.

— Я весь внимание.

— Я хочу вернуться в хирургию. Не оставляя руководства, конечно. Но я начал оперировать. Ассистирую Вороному в Мечникова.

Жданов поднял бровь. Его пронзительный взгляд изучал Льва с нескрываемым интересом.

— Хирургия? — переспросил он. — Зачем вам это, Лев Борисович? У вас грандиозные успехи как у организатора науки, как у стратега. Хирургия это, простите, ремесло. Высокое, искусное, но ремесло. Рутина у операционного стола.

Лев на секунду задумался, подбирая слова.

— Дмитрий Александрович, знания и стратегия это одно. А когда ты своими руками… буквально, вот этими самыми пальцами, — он показал на свои руки, — возвращаешь человеку жизнь, сшиваешь сосуд, удаляешь опухоль… это другое. Душа лежит. Это мое призвание, я это понял. И, — он сделал паузу, — у меня есть множество соображений, которые могут совершить небольшую революцию в самой хирургии. Новые методики, подходы к анестезии, послеоперационному ведению, которые пока… существуют лишь в теории.

Жданов слушал, сложив руки на столе. Он смотрел на горящие глаза Льва, на его уверенную позу.

— Горящие глаза — лучший аргумент, — наконец произнес он, и в его голосе прозвучало одобрение. — Понимаю. Не каждому дано быть и стратегом, и тактиком. Что ж… А как же формальности? Вы ведь врач-терапевт по диплому.

— Это и есть главный вопрос. Я надеюсь на вашу помощь.

Жданов задумался, постукивая пальцами по столу.

— Формально да, вы терапевт. Но ваши заслуги перед отечественной медициной… они позволяют пойти на исключение. Я поговорю с людьми в ВМА. Думаю, мы сможем организовать для вас специальную аттестационную комиссию. Вы сдадите экзамены, теорию и практику. Если комиссия признает вашу подготовку достаточной, вы получите сертификат хирурга. Без отрыва от производства, как говорится. Вам придется серьезно готовиться.

Лев почувствовал, как с его плеч свалилась огромная тяжесть.

— Дмитрий Аркадьевич, я не знаю, как вас благодарить. Я готов учиться и сдавать.

— Тогда договорились, — Жданов улыбнулся. — Я начну процесс. А вы готовьтесь. И оперируйте. Вам повезло с наставником. Вороной гений скальпеля. Учитесь у него. И, Лев Борисович… — его лицо снова стало серьезным, — … удачи вам в вашем новом-старом деле. Стране нужны не только организаторы, но и такие руки, как ваши.

Лев собрал «костяк» в своем кабинете в СНПЛ-1: Сашку, Мишу, Лешу. Позвал и Катю, хотя она была в курсе. Они сидели, устроившись кто как мог: Сашка развалился в кресле, Миша пристроился на подоконнике, Леша и Катя на диване.

— Дорогие мои. Я собрал вас, потому что принял одно решение, — начал Лев, обводя взгляд своих друзей. — Наркомздрав одобрил создание нового НИИ на нашей базе. Но строить мы его будем не в Ленинграде.

Он сделал паузу, давая им осознать сказанное.

— Этот город сердце страны. Но он же и ее самый уязвимый пункт. Порт, ворота. В случае любой серьезной угрозы он окажется на острие. Науке нужна стабильность. Нужен надежный, глубокий тыл. Мы будем строить институт там, где ему не будут страшны никакие бури.

Все ребята, как один, лишь недоумевали происходящему.

Он подошел к большой карте СССР, висевшей на стене, и провел рукой по центральным регионам.

— У нас есть несколько вариантов. Крупные промышленные и научные центры в глубине страны. Свердловск. Куйбышев. Казань. Новосибирск. Нужно выбрать один. И я хочу, чтобы этот выбор мы сделали вместе. Потому что ехать придется всем.

В комнате повисло молчание. Лев видел, как они обдумывают его слова. Он открыл свой блокнот «План „Скорая“» и на чистой странице стал делать пометки, мысленно отмечая судьбу каждого города в грядущей войне. Ленинград — блокада, голод, артобстрелы. Москва — бомбежки, паника. Киев — окружение, оккупация… Он искал место, которое станет убежищем не только для науки, но и для них самих.

— Куйбышев, — первым нарушил тишину Сашка. — Говорят, там заводы здоровые, авиационные. И Волга под боком. Логистика. Да и до Москвы недалеко, если что.

— Казань университетский город, — в размышлениях произнес Миша. — Там сильная математическая школа, что может быть полезно для наших расчетов. Но… да, Куйбышев, пожалуй, предпочтительнее с точки зрения промышленной базы для нашего опытного производства.

— А я хоть в Магадан, — хмуро пошутил Леша, но тут же спохватился, увидев строгий взгляд Сашки. — Шучу я! Конечно, Куйбышев отличный вариант. Лишь бы дело было.

Все взгляды обратились к Кате. Она сидела, обняв подушку, и смотрела на Льва.

— Ты уже все решил, я вижу, — тихо сказала она. — И твоя логика железная. Я не только врач и ученый, но я и твоя жена. Мое место всегда рядом с тобой. И с Андреем. Если ты считаешь, что в Куйбышеве будет безопаснее… значит, едем в Куйбышев.

Лев почувствовал, как по его телу разливается волна тепла. Их поддержка, их безоговорочное доверие были для него всем.