— Я понимаю, отец, — тихо сказал он. — Я готов.

Борис Борисович снова кивнул, и его суровое лицо смягчилось. Он протянул руку и потрепал Андрюшу по волосам, который с интересом наблюдал за серьезными взрослыми.

— И семью свою не забывай, не отдаляйся. Они твой главный тыл.

Утро в СНПЛ-1 встречало Льва привычным гулом: мерный стук пишущих машинок из канцелярии, приглушенный гул центрифуг за дверьми лабораторий и насыщенный, специфический запах спирта и свежей типографской краски от только что отпечатанных методичек. Он проходил по коридорам, и сотрудники, завидев его, не бросались с докладами, а лишь кивали с уважением: система работала как часы даже без его постоянного контроля.

В отделе микробиологии царила сосредоточенная тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц и мягким позвякиванием стеклянной посуды. Зинаида Виссарионовна Ермольева, в белом накрахмаленном халате, с петлей микробиолога в руке, стояла у стола, заставленного чашками Петри с причудливыми узорами плесневых колоний.

— Лев Борисович, доброе утро! — встретила она его, не отрывая взгляда от очередной чашки. — Как раз кстати. Масштабный сбор образцов почв и микромицетов со всего Союза можно считать официально завершенным. Получили свыше пятисот культур из самых разных экологических ниш: от песков Каракумов до болот Карелии.

Лев подошел ближе, с удовлетворением глядя на ряды чашек. Его «гипотеза», почерпнутая из знаний будущего о важности разнообразия штаммов, начинала приносить реальные, осязаемые плоды.

— И какие предварительные итоги, Зинаида Виссарионовна?

— Ваша идея оправдывается на все сто, — в голосе Ермольевой звучала неподдельная уверенность. — Уже выделено несколько перспективных культур, показывающих выраженную активность против гноеродной флоры: стафилококка и стрептококка. Один штамм, условно № 169, выглядит особенно многообещающе.

Как бы в подтверждение ее слов, дверь приоткрылась, и в лабораторию, осторожно держа в руках несколько полосок хроматографической бумаги, вошел Миша. Он выглядел уставшим: темные круги под глазами говорили о проведенной ночи у аппарата, — но в его глазах горел знакомый Льву исследовательский азарт.

— Лев, Зинаида Виссарионовна, — он кивнул, аккуратно разложив бумаги на свободном участке стола. — Предварительные хроматограммы по штамму № 169. Смотрите: вот эта зона разделения… Вещество явно новое, не похожее ни на пенициллин, ни на известные сульфаниламиды. Предварительные тесты in vitro показывают высокую бактериостатическую активность.

Лев взял одну из хроматограмм, испещренную разноцветными пятнами. Он вновь поражался гению Миши, сумевшего не просто воспроизвести метод распределительной хроматографии, но и довести его до уровня практического инструмента в их условиях.

— Отлично, Миша. Зинаида Виссарионовна, давайте сосредоточимся на этом штамме. Нужно проверить его на токсичность и как можно скорее начать доклинические испытания.

— Уже запускаем процесс, — уверенно сказала Ермольева. — И, Лев Борисович, я должна отметить… То, что мы имеем здесь, — это уже не просто лаборатория. Мы охватываем полный цикл — от сбора образцов в полевых условиях до доклинических испытаний. Мы переросли наши первоначальные стены. Это уже серьезный научно-производственный комплекс.

Лев обвел взглядом помещение: сотрудники, погруженные в работу, новое, пусть и собранное кустарно, оборудование, стройные ряды колб и пробирок. Да, это был уже не просто кружок энтузиастов. Это был институт в зародыше. И ему предстояло решить, как этот институт будет развиваться дальше.

Вернувшись вечером домой, Лев не мог отделаться от навязчивого ощущения. Пока он просматривал отчеты Сашки о запуске массового производства жгутов, его пальцы непроизвольно сжимались, повторяя движение хирурга, держащего скальпель. Его ум, привыкший к стратегическому планированию, вдруг начал прокручивать технические детали сосудистого шва, который он наблюдал у Вороного.

Он сидел в своем кабинете, уставившись на чертежи нового, усовершенствованного аппарата «РВ-3», но видел перед собой не схемы, а пульсирующую ткань живой почки, розовеющей на его глазах.

Катя, войдя с двумя чашками душистого чая, сразу поняла его состояние.

— Ты опять не здесь? — мягко спросила она, ставя чашку перед ним. — Снова в операционной?

Лев вздрогнул и провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть навязчивый образ.

— Кать, я… я не могу так больше. Стратегия, управление, проекты — это важно. Без этого ничего бы не было. Но это не то. Это не моё. Мои руки… они требуют дела. Настоящего, живого дела. Я чувствую, что моё место у операционного стола. Не как наблюдатель, а как хирург.

Катя села напротив него, ее взгляд был полон понимания и легкой грусти.

— Я знала, что это рано или поздно случится. Ты слишком хороший врач, чтобы только руководить. Я видела, как ты смотришь на хирургических больных, в твоих глазах не только профессиональный интерес, но и… тоска. Но что ты предлагаешь? У тебя нет времени на полноценную учебы в ЛМИ, это годы.

— Я знаю. Но у меня есть Вороной. Я уверен, он согласится взять меня в ассистенты. Неформально, конечно. Я буду учиться у него, начиная с простейших аппендэктомий и вправления грыж. А там… видно будет. Главная проблема это формальности. Нужно как-то узаконить мою хирургическую деятельность, получить разрешение на самостоятельные операции.

На следующее утро Лев собрал в своем кабинете Сашку и Мишу.

— Ребята, вопрос к вам, нестандартный. Я принял решение. Хочу пойти в хирургию. Не оставляя руководства СНПЛ-1, но начать оперировать. Проблема в документах, у меня нет хирургического образования, и нет времени его получать.

Сашка, всегда практичный, тут же нахмурился, обдумывая задачу.

— Думаешь, это реально? В наше-то время, когда каждый шаг под колпаком?

— Реально все, Саш, — вмешался Миша, его взгляд блуждал по формулам на черной доске, как будто он искал среди них решение. — У нас есть связи. Профессор Жданов, Ермольева… Их рекомендации много весят. А отец Льва… — он многозначительно посмотрел на Льва.

— Отец уже сделал для меня достаточно, — твердо покачал головой Лев. — Я не хочу обращаться к нему по такому вопросу. Это должно быть медицинское решение, а не решение «сверху».

— Тогда давай действовать через Жданова, — предложил Сашка. — Он человек уважаемый, его слово в медицинских кругах — закон. Он может организовать тебе что-то вроде ускоренной стажировки с последующей аттестацией при ВМА. Мы со своей стороны, — Сашка ткнул себя в грудь, — обеспечим, чтобы все твои рабочие обязанности были грамотно перераспределены на время твоих операционных дежурств. Справимся.

Лев с теплотой посмотрел на друзей. Они снова были рядом, готовые поддержать его в новом, казалось бы, безумном повороте.

— Хорошо. Я поговорю с Ждановым. А с Вороным я поговорю, я почти уверен, что он захочет переехать в Ленинград. И думаю не будет против взять меня в ученики.

Решение было принято. Лев Борисов, руководитель СНПЛ-1, начинал свой путь с самого начала: с должности ассистента хирурга. Но впервые за долгое время он чувствовал не тревогу, а щемящее, радостное предвкушение. Он шел к забытой мечте, к своему призванию.

Спустя несколько дней в кабинет Льва постучали. На пороге стоял Юрий Юрьевич Вороной. Он выглядел иначе, не тем измотанным, потрясенным человеком, что вышел из «Большого дома», а собранным, уверенным в себе ученым. В его глазах читалась твердая решимость.

— Лев Борисович, я подумал. Основательно. Ваша… решимость и те ресурсы, что вы мне показали… В Харькове я сделал все, что мог в одиночку. Здесь, в Ленинграде, я вижу возможность сделать нечто большее. Не просто единичную операцию, а заложить фундамент целого направления. Готов принять ваше предложение. Если оно, конечно, все еще в силе.

Лев встал из-за стола и протянул руку. В его движении была и радость, и огромное уважение.

— Юрий Юрьевич, для меня это большая честь. Предложение более чем в силе. Я хочу, чтобы вы возглавили хирургическое и, что важнее, трансплантологическое направление в СНПЛ-1. Мы создадим отделение, подготовим кадровый костяк. Вы получите полную свободу в научной и практической работе.