— Слушаюсь, Лев Борисович, — девушка, бросив на него встревоженный взгляд, тут же принялась за работу.
Ожидание было пыткой. Лев ходил по кабинету, не в силах сесть. Перед ним стояли двое. Тот, крепкий сорокалетний, и еще один, помоложе, но с чуть худшими показателями. Выбор был очевиден. Логика, чистая, безжалостная медицинская логика, указывала на первого. Лев взял красный карандаш и обвел его номер в своем блокноте. Закончив, он отшвырнул карандаш, и тот, покатившись, упал на пол. Он не стал его поднимать.
В какой-то момент, глядя на обведенный номер красным карандашом, Лев пытался представить, что сказал бы Иван Горьков, тот циничный врач из 2018-го, если бы видел это. Но оправдание звучало фальшиво даже в собственной голове.
Кабинет Громова показался Льву на удивление безобидным после утреннего кошмара. Майор, попыхивая папиросой, смотрел на него своим привычным, изучающим взглядом.
— Ну что, Лев Борисович, определились с запчастями? — спросил он без предисловий.
Лев молча положил на стол листок с номером.
— Вот. Параметры идеальны. Группа, резус, возраст, комплекция. Видимых признаков инфекций нет.
Громов взял листок, бегло оценил и сунул в папку. — Зафиксировал. Механизм запущен. Термоконтейнер будет предоставлен, стандартный, тот самый, что на севере обкатали. Ждите указаний по времени.
Лев кивнул, чувствуя, как камень на душе становится еще тяжелее. Все было так просто, так буднично. Человеческая жизнь, пусть и уже обреченная, свелась к номеру и списку параметров.
— Иван Петрович… — начал он, но слова застряли в горле. Что он мог сказать? «Это аморально»? Громов прекрасно это знал. «Я передумал»? Это означало бы смерть Булгакова.
Громов посмотрел на него чуть пристальнее, будто угадывая его мысли.
— Врач вы или нет, Борисов? — спросил он неожиданно тихо. — Решили спасать так спасайте. А сомнения оставьте для философов. Они вам на операционном столе не помогут.
Это была не грубость, а констатация факта. Сурового факта.
— Я врач, — тихо, но четко ответил Лев, поднимаясь. — До завтра, Иван Петрович.
На следующий день Лев стоял на перроне аэропорта «Шоссейная», вглядываясь в свинцовое небо. Ветер с Финского залива гнал колючий снег, и Лев поднял воротник выше. Наконец, из разорванной облачности вынырнул и, с оглушительным ревом, пошел на посадку АНТ-9.
Одним из первых сошел сухощавый, невысокий мужчина в поношенном драповом пальто и кепке. Он нес в руках старый, видавший виды хирургический чемодан. Лев шагнул навстречу.
— Юрий Юрьевич, рад новой встрече.
— Лев Борисович, — тот пожал его руку крепким, мозолистым рукопожатием. Глаза, умные и усталые, с живыми лучиками морщин, оценивающе скользнули по Льву.
— Ну, встречайте харьковского сумасшедшего. Нелегкий перелет был конечно, обед предусмотрен?
— А как же, — улыбнулся Лев, беря его чемодан. — Давайте согреемся и пообедаем.
Час спустя они сидели в почти пустом в это время дня кафе «Норд». Запах кофе и свежей выпечки был приятен после дорожной духоты. Лев заказал два супа и кулебяку.
— Юрий Юрьевич, ситуация крайне деликатная, — начал Лев, когда официант удалился. — Речь идет о пациенте с терминальной почечной недостаточностью. Писатель Михаил Булгаков.
Вороной, поднося кофе ко рту, остановился.
— Булгаков? Тот самый писатель? Слышал что он болен. Но чтобы настолько…
— Настолько. Консервативное лечение безнадежно. Единственный шанс на выживание это трансплантация.
— От кого? При прошлой встрече, вы сказали что придумали, как решить проблему донора, так откуда? — прямо спросил Вороной, отставив чашку. — Найти живого добровольца, готового отдать почку, самая настоящая фантастика.
— Донорский материал будет обеспечен, — тихо, но очень четко сказал Лев. — В нужное время, в нужном месте. С идеальной, проверенной совместимостью.
Вороной уставился на него.
— Как? Откуда? Вы что, колдун, Борисов? Расскажите мне, уж будьте любезны.
— Нет. Мне… предоставили возможность. Есть структуры, которые идут навстречу. В рамках важного государственного эксперимента. — Лев выбрал слова с осторожностью ювелира. — Но есть одно условие. Абсолютная, железная секретность. До, во время и после. Никакой огласки.
— Какие структуры? — нахмурился Вороной. — НКВД? — В его голосе прозвучала тревога.
— Не спрашивайте, откуда материал, Юрий Юрьевич, — взгляд Льва стал твердым. — Решайте как хирург и ученый. Ваше дело оперировать. Мое обеспечить вам идеальные условия для прорыва. Шанс, о котором вы мечтали. Первая в мире успешная трансплантация почки. Не попытка, а именно успешная операция.
Вороной откинулся на спинку стула, проводя рукой по лицу. В его глазах боролись сомнение, страх и неудержимый, профессиональный азарт.
— Вы понимаете, во что меня вовлекаете? — прошептал он. — Тайная операция с непонятным источником органа… Это… это за гранью дозволенного.
— Это за гранью обыденности, — парировал Лев. — Но именно так и совершаются прорывы. Иногда… приходится заключать сделку с дьяволом во имя спасения. Я заключаю. Вам решать, готовы ли вы стать тем, кто совершит чудо. Кроме вас, во всем Союзе… В общем, вы единственный шанс, кроме вас сама идея бы не родилась. Я же вижу как горят ваши глаза! Глаза настоящего ученого и врача! Вы представьте, в далеком будущем, ваше имя будет стоять у истоков самого понятия трансплантология! Подумайте о перспективах, о спасенных жизнях в конце концов!
Обед остывал. Минута тянулась за минутой. Наконец Вороной тяжело вздохнул.
— Хорошо. Я… я иду с вами до конца. Покажите мне вашего пациента и протокол подготовки.
— Сначала нам нужно заехать в одно учреждение, — сказал Лев, подзывая официанта. — Подписать кое-какие бумаги.
Визит в «Большой дом» был краток и молчалив. Вороной, бледный, но собранный, поставил свою подпись под документом о неразглашении. Выйдя на улицу, он долго молчал, глотая морозный воздух.
— Никогда не думал, что мои исследования приведут меня сюда, — наконец выдохнул он.
— Никто из нас не думал, Юрий Юрьевич, — тихо ответил Лев. — Но дорога назад закрыта. Только вперед. И еще одно… — Лев замялся, в поиске нужных слов, — Перед операцией вам нужно будет «вытащить» необходимый орган…
Юрий Юрьевич снова похолодел, будто увидел призрака. Он было хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой, и отправился в свой гостиничный номер.
Вечером того же дня Лев вернулся домой поздно. В прихожей пахло щами и свежим хлебом. Привычные, уютные запахи, которые сегодня почему-то резали ему душу. Катя сидела в гостиной, штопала Андрюшину распашонку, но взгляд ее был устремлен куда-то в пустоту.
Услышав его, она подняла глаза. И сразу насторожилась.
— Лёва, ну что с тобой? — отложила она шитье. — Ты будто после боя вернулся. Опять эти твои дела с Булгаковым?
Лев снял пальто, медленно повесил его на вешалку, выигрывая время. Как сказать? Как объяснить то, что не поддается объяснению?
— Да, — глухо ответил он, подходя к ней. — Завтра операция. Очень сложная. И… необычная.
Он сел рядом, сгорбившись, уставившись на свои руки. Эти руки завтра будут помогать творить если не чудо, то нечто, граничащее с ним. И оскверненное самой своей природой.
— Кать, — начал он, глядя в пол. — Я не могу рассказать тебе все. Поверь, я бы хотел. Но есть вещи… Есть обстоятельства, которые знаю только я и… кое-кто еще. Это касается не только медицины. Это касается безопасности. Не только моей. Твоей, Андрюшиной.
Катя молчала, и он почувствовал, как напряглось ее тело рядом.
— Что это значит? — наконец спросила она, и в ее голосе прозвучал холодок. — Опять эти игры? С Громовым? Мы же обещали друг другу, никаких секретов!
— Это не игра! — резко сказал он, поднимая на нее взгляд. В ее глазах он увидел не только обиду, но и страх. — Это необходимость. Единственный шанс спасти человека. Но цена… Цена такой спасительной операции оказывается слишком высока.
