Третья аллея, открывшаяся в дополнение к двум другим, пылала оранжевым цветом. Картман, оперевшись одной рукой о перила, сыпал цифрами с пафосом Цицерона1, выступающего в Сенате2.

— Да чтоб ты провалился! — буркнула я под нос. Уж очень надоедливо он выставлял себя.

Ой! Мне показалось?

Под рукой, которой Картман опирался на перила, сверкнула изумрудная искорка, и деревянная перекладина вдруг треснула пополам, разошлась в стороны. Картман, не ожидавший подвоха, плюхнулся на бок, неуклюже махнув ногой, показывая хорошую растяжку — только благодаря ловкости увернувшейся дамы не заехал ей носком туфли в подбородок.

Обеспокоенные поклонницы оратора бросились на помощь, как стая кур на зов петуха, а мы с гидом благородно отошли в сторону. Я растерянно оглянулась — не слышал ли кто-нибудь моё пожелание? А то ещё припишут диверсию.

На глаза попалась чья-то спина, независимо застывшая в сторонке. Очень, кстати, знакомая спина! Ага-ага, всем любопытно, что случилось, и только ты не заметил происшествия, верю! И магии на Цвирке совсем нет, слышала!

—Альсандо!

Он не стал делать вид, что удивился встрече. Улыбнулся, пряча лукавинки в глазах, и протянул руку.

— Давай сбежим отсюда! — шепнула я, как только оказалась рядом.

Он поднял брови: — А любоваться?

Я замотала головой:

— С меня хватит! И цветущих деревьев, и главное, бесконечных цифр.

Повернулась, чтобы спуститься вниз, но Альсандо вдруг притянул меня к себе и шепнул: — Тогда держись крепче.

Наклонился, усадил меня к себе на локоть, крепко прижав мои ноги к своему боку. Поднял голову и резко вскинул вторую руку, из ладони которой вылетел хоть и не яркий, но заметный изумрудный луч. Куда прицепился этот луч, я не увидела, потому что пришлось крепко ухватиться за плечи опекуна. А он, подтягиваясь за этот самый «луч», стал прыжками подниматься вверх. Дракон-Паук? Что это было?

1Марк Туллий Цицерон (106–43 до н. э.) — древнеримский государственный и политический деятель, оратор, философ, учёный.

2Сена́т (лат. senatus, от senex — «старик», «совет старейшин») — один из высших государственных органов власти в Древнем Риме.

Когда Альсандо остановился, он не сразу поставил меня на землю — наверное, ждал, когда я сама отцеплюсь от его шеи. А я… Я никак не могла прийти в себя.

Во-первых, прыжками взобраться на гору — тот ещё аттракцион. Во вторых, я никак не могла определиться: меня нежно «взяли на ручки» или небрежно «зажали в подмышке»? И в-третьих, самое тяжёлое: я не просто крепко обняла его за плечи, но и ткнулась носом чуть ниже уха, вдыхая аромат мужской кожи на все лёгкие. И аромат этот был таким родным и уютным, таким надёжным, что голова кружилась посильней, чем от местного пива.

Даже почувствовав под ногами землю, я не сразу собралась с силами, чтобы отстраниться. Альсандо молча ждал, легонько придерживая меня под лопатками.

— А… мы где? — и тут же прикусила язык.

Ну конечно, на вершине холма! Вон, те самые полукольца аллей, которыми нужно было любоваться с последней площадки. Но Альсандо сказал неожиданное:

— В гостях. Здесь живёт мой бывший сослуживец. Он сейчас управляющий у наместника Торейнской области. Знакомься: нод Танкаро.

Я обернулась. В нескольких шагах от нас стоял крепкий темноволосый мужчина, лет тридцати пяти, с правильными чертами лица, твёрдым подбородком и добрым, улыбающимся взглядом. Одет он был в длинную серо-синюю рубаху, наподобие индийских, и свободные белые брюки.

— Хотите охлаждённой джинты, сударыня? — голос у него был таким же мягким, как и взгляд.

Мягкое движение кистью, и на его ладони уже небольшой поднос с тремя высокими стаканами, наполненными джинтой.

Мужчины устроились на веранде уютного двухэтажного домика с широкими окнами, а я пошла осматривать сад, прихлёбывая охлаждённый напиток.

На мой взгляд, сад был прекрасен! Никаких выстриженных под линейку растений, идеально симметричных клумб, цветущих согласно спектру. И в то же время каждое растение ухожено. Из открытого окна послышалась простенькая мелодия — кто-то разучивал гаммы на струнном инструменте.

— Вот! — я подбежала к Альсандо, спеша поделиться радостью. — Это как раз то, что надо! — ткнула пальцем в сторону окна.

Голова немного кружилась, поэтому направление вышло не точным, но нод Танкаро меня понял.

— Моя дочь учится играть на арфиде. Вам мешает? Поставить заглушающий купол? — обеспокоился он

Я помотала головой и, потеряв равновесие, плюхнулась на колено Альсандо. Не знаю, что думал об этом мой опекун, но я торопилась рассказать о своём открытии:

—Понимаете, нод Танкаро, я никак не могла понять, чего же здесь не хватает…

— Где?

— Везде! — я махнула рукой вокруг, затем строго подняла палец вверх и протянула по слогам: — Ги-та-ры! На ваших улицах обязательно должна звучать гитара! Сейчас, сейчас…

Я немного поёрзала, усаживаясь поудобней, совсем забыв, что под попой у меня не стул, а колено опекуна, и зарылась в карте памяти, в поисках нужного файла. Когда-то мы с девчонками хотели устроить гитарную вечеринку, и я скачала несколько мелодий в испанском стиле. Вечеринка отменилась, но файл так и остался: удалить, как всегда, руки не дошли.

— Вот, нашла! — я положила телефон на стол, выкрутив громкость на максимум.

И наступило чудо. Аккорд! Еще аккорд. Пальцы невидимого музыканта пробежались по струнам, заставляя их рассказывать историю огня и страсти, наполнять пространство вокруг ритмом и жизнью. Искусная мелодия словно толкала к движению, пела о празднике, звала тело разделить с ней тайну диалога души и гитары.

И я не выдержала. Когда началась новая мелодия, выскочила на плоский дощатый помост чуть в стороне от дома, ухватила подол юбки и вскинула вторую руку, вытягивая спину. Я даже не сразу поняла, что именно поёт переводчик в моей голове:

Знаю, сон тот уже не придёт никогда1,

Где красил я руки и лицо в синий цвет,

И вдруг внезапно меня подхватил быстрый ветер,

И поднялся я в бескрайнее небо.

Наверно, полноценным мой танец не назовёшь — я всего лишь слегка притопывала, иногда не попадая в ритм, но музыка звучала не только в моей голове — она была в сердце.

Лечу я! О-о!

Пою я! О-о-о-о!

И в синь, крашу я синеву!

И счастье я в том нахожу!

Мне казалось: огонь, заменивший моё тело, рвался на свободу. Он заставлял позвоночник прогибаться гибкой лозой; он заставлял руки повторять движения морских волн — то мягкие и спокойные, то закручивающие вихри вокруг себя; он заставлял двигаться бёдра — то медленно и нежно, словно морская волна, ласкающая берег, то резко и страстно, как пламя, призывающее бурю.

И лечу я всё выше, счастливый,

И вот солнце уже подо мной,

Ну а мир подо мной уже далеко от меня,

Только нежную сладкую музыку слышу я.

Альсандо, невероятно красивый, стройный и гибкий, вдруг оказался рядом. Он кружил вокруг меня, то прихлопывая такт ладонями, то отбивая ритм каблуками. И смотрел. Так смотрел, что сердце таяло от предвкушения сказки. Ноги были легки и послушны, словно я родилась, танцуя. Даже юбка, словно крылья бабочки, порхала вокруг — то обнимая талию, то вспархивая к плечам, то лаская ноги.

Лечу я! О-о!

Пою я! О-о-о-о!

И в синь, крашу я синеву!

И счастье я в том нахожу!

Притопнув последний раз, я покачнулась и тут же оказалась в кольце горячих рук. Опять вдохнула этот дурманящий запах кожи, и сердце заколотилось ещё сильней, до звона в ушах.

— Ты танцуешь фламенко? — Ну да, ничего умнее в голову не пришло.

Он помедлил, будто ему тоже нужно было прийти в себя.

— Нет… Но я подумал, тебе будет неловко одной перед зрителями.

Я осторожно оглянулась. У края помоста стояли нод Танкаро, женщина его возраста и двое подростков.