Марта закатила глаза, и из толпы вдруг вышел директор музыкальной академии. В отличие от остальных, Сергей Наумович не хлопал.

— Что это за представление, молодой человек?

Марта подалась вперед, чтобы не пропустить ни единого слова из выволочки, которую директор, вне всякого сомнения, устроит этому выскочке, но на запястье завибрировали смарт часы — до начала репетиции осталось десять минут.

Марта чертыхнулась, выбросила недоеденное мороженое в урну и, придерживая скрипку одной рукой, бросилась бежать, тут же выбросив из головы и уличного музыканта, и скандал, свидетелем которого ей так и не посчастливилось стать.

Матвей встал только после третьего будильника. Потянулся, не открывая глаз, и пошел в ванную, по пути пощекотав Аськину голую пятку.

Сестра тут же спряталась под одеялом с головой и пробурчала что-то нечленораздельное, а Матвей зевнул. По полу потянуло прохладой, и он заглянул в зал, где мама организовала свою художественную мастерскую. Судя по беспорядку, спать она не ложилась.

Матвей шагнул в комнату и случайно задел ногой пустую банку из-под растворителя. Есения обернулась и рассмеялась, когда он неуклюже попытался поймать ее на лету.

Льняной комбинезон, мамины руки и лицо — все было измазано акриловыми красками. Тонкая синяя полоса прочертила щеку до самых волос, что по привычке были собраны в высокую улитку, которую держала тонкая длинная кисточка и одно очень честное слово.

— Доброе утро.

Есения протянула руку, намереваясь зарыться цветными пальцами в густые волосы сына, но тот уклонился, словно боксер на ринге, и спросил:

— Опять всю ночь работала?

Вместо ответа мама бросила в пластиковую бутылку с растворителем ненужные уже кисти и отошла в сторону, открывая взгляду Матвея незаконченный пейзаж: песчаный берег с зеленым обрывом и бледно-голубыми волнами, на которых в дымке просыпающегося утра дрейфовал безликий парусник.

— Почти закончила. Что скажешь?

Он насупился, положил подбородок на хрупкое материнское плечо и вздохнул, изображая знатока:

— Ну, в целом неплохо.

— Фу! Ты зубы чистил?

Матвей рассмеялся, ничуть не обидевшись, а потом взъерошил свои волосы и уточнил:

— Аську разбудишь?

Есения, которая только взяла в руки банку с лаком, застонала:

— Я очень тебя люблю! Разбуди сам, это в последний раз, обещаю!

Матвей, который наперед знал все, что она скажет, хмыкнул и, махнув рукой, без лишних разговоров скрылся в ванной. Про завтрак можно было не заикаться. Хорошо хоть Аську в садике накормят, а он, так и быть, перебьется чем-нибудь в школьной столовой.

Поперек ванной стоял таз с размоченными в растворителе кисточками и шпателем в панцире из потрескавшейся текстурной пасты, рядом валялись тряпки всех цветов радуги, а воздух пропитался гремучей смесью запахов краски и лака.

Матвей задернул шторку и выдавил на щетку остатки пасты. Пока чистил зубы, думал о том, что неплохо было бы сегодня лечь пораньше, и, наконец, выспаться.

Он открыл кран и сплюнул в раковину, почти сразу обнаружив отсутствие горячей воды. Пересилил себя и умылся холодной, которая сняла последние следы сонливости. Затем растер лицо полотенцем и вернулся в спальню, где в маленькой кроватке без бортика все еще сладко посапывала младшая сестренка.

— Аська, вставай.

Матвей потянулся к розовой пятке, что снова показалась из-под одеяла.

— В садик пора.

Указательный палец скользнул по подъему стопы, и сестра, хихикая, втянула ногу под одеяло.

— Ребята уже, наверное, сели за стол. А там каша, — Матвей сглотнул. — Вкусная….

Аська никак не отреагировала, и он продолжил:

— Или запеканка творожная…

Одеяло зашевелилось, и на свет показалось заспанное курносое лицо. Ася вытянула руки и несколько раз ритмично сжала пальцы, требуя, чтобы Матвей сам достал ее из теплого плена сна. Он улыбнулся и, подхватив малышку подмышки, посадил на колени. Аська вздохнула, и голова ее тут же уткнулась ему в плечо.

В отличие от матери, сестра пахла детством и безмятежностью. И была ужасно важным ребенком, который к своим трем годам неплохо умел считать до двадцати, знал все цвета и даже пару слов на английском. Единственное, что умел в ее возрасте Матвей — это есть козявки.

Он поднялся и отнес Аську в ванную. Оказавшись в ярко освещенной комнате, она захныкала, но Матвей знал все ее ужимки наизусть, поэтому достал из-под раковины стульчик, поставил на него сестру и помог выдавить на розовую щетку с единорогом детскую пасту.

— Давай быстрее, а то опоздаем, — протянул он, но Аська вдруг распахнула глаза, соскочила со стула и исчезла в туалете.

— Начинается, — пробурчал под нос Матвей, а вслух добавил. — У тебя пять минут, время пошло!

Он заглянул на кухню, надеясь найти в холодильнике что-нибудь съестное, но кроме старых пельменей, поживиться на завтрак было нечем.

— Мам, надо еды купить! — крикнул, возвращаясь в коридор.

— Купим, — отозвалась Есения, не отрываясь от холста.

Матвей хотел сказать что-то еще, но передумал и вернулся в их с Аськой комнату. Стянул через голову старую футболку, достал из ящика ту, что не выглядела мятой, и только успел застегнуть пуговицу на джинсах, когда в стекло прилетел маленький камешек.

Матвей отдернул тюль и вышел на узкий балкон. Под окнами в мокрой от росы траве стояла Яра. В широких серых джинсах с цепью на поясе и в белой футболке в обтяг. Волосы, которые она пару недель назад заплела в африканские косы, тяжелым сиреневым водопадам лежали на плечах и спине.

Заметив Матвея, она улыбнулась и помахала рукой. Он тоже улыбнулся и приложил палец к губам, а потом вернулся в комнату за гитарой, что стояла у изголовья кровати. Засунул в чехол и, стараясь не шуметь, передал гитару Ярославе через окно.

Чтобы дотянуться, ей пришлось встать на носочки и вытянуть руки, а Матвею наполовину высунуться на улицу, но все равно первый этаж не раз становился сообщником их безобидных юношеских проделок.

Перекинув гитару через плечо, Яра подпрыгнула и трусцой побежала в сторону школы. Матвей проводил ее довольным взглядом и вернулся в комнату, где Аська, деловая колбаса, уже копалась в ящике с бельем, выбирая новый на сегодня наряд.

Матвей знал, что торопить сестру бесполезно, поэтому наугад расчесал пальцами непослушные каштановые пряди и, смахнув в рюкзак содержимое стола, вышел в коридор.

— Мам, Аську в садик я сегодня сам отведу.

— Люблю! — крикнула Есения и вдруг показалась на пороге гостиной.

Матвей приосанился: оторвать маму от картины могло только что-то очень важное.

— А ты куда? — спросила она, вытирая кисть ветошью.

— В школу.

Матвей сделал невинное лицо, а Есения смерила его пристальным взглядом.

— А гитара где?

— Дома.

Он улыбнулся во все тридцать два, и Аська в красивом летнем платье с незабудками по подолу встала между ними.

— Пическу давай! — крикнула, дергая Есению за штанину комбинезона, и мама, зацепив кисть измазанную в краске кисть за ухо, достала из ящика комода расческу.

Дважды провела по коротким пушистым волосам, укладывая на прямой пробор, и Ася протянула ей заколки с единорогами. Есения закрепила обе на самом видном месте и поцеловала дочь в лоб, а Матвей помог сестре обуться.

— Никаких уличных выступлений, слышишь меня? — крикнула вдогонку мама, но Матвей сделал вид, что не услышал.

Они с Аськой уже бежали наперегонки к двери домофона. И хотя он знал, что сестра была слишком мала, чтобы достать до кнопки самой, всегда уступал, смеясь над ее довольным визгом, когда маленькие ладошки первыми касались холодного металла двери подъезда.

— Я выиглала! Я выиглала!

Кричала Аська, и Матвей дул губы, хмурясь, но все равно брал ее за руку и вел через дворы в старый, еще советской постройки детский сад.

В такие дни, когда мама оставляла сестру на него, он всегда опаздывал на первый урок, но учителя уже привыкли, поэтому даже не оборачивались, когда Матвей, бормоча извинения, ужом проскальзывал на свое место за последней партой, где его уже дожидалась гитара.