Яра, что сидела на соседнем ряду на два места ближе к доске, обернулась и бросила ему записку. Матвей положил на парту тетрадь — одну на все предметы, и развернул бумажку.

Сегодня в парке в два.

Есения не одобряла уличные выступления сына. Боялась, что рано или поздно кто-нибудь пожалуется, и по его душу придет полиция, но Матвей без них жить не мог.

Стоило только взять в руки отцовскую гитару, как реальный мир растворялся в глубине музыки, которую рождали его пальцы. Матвей жил импровизацией, ноты снились ему во снах и, конечно, он мечтал о славе.

Поэтому активно заявлял о себе в интернете и реальной жизни. Яра в этом стремлении Матвея полностью поддерживала и помогала, если нужно было выложить видео с новым хитом в интернет.

Матвей играл, отдаваясь музыке весь без остатка. Так, словно кроме него и гитары в мире больше ничего не существовало. Так же, как и между Есенией, красками и ее картинами. Одержимость искусством он наверняка перенял от мамы, а идеальный слух — от отца.

Матвей скомкал бумажку и показал Ярославе два больших пальца вверх.

Они были отличной командой: слаженной, понимающей друг друга с полуслова, и Матвей не сомневался: рано или поздно видео с его игрой завирусится, попадет на глаза нужному человеку и изменит его жизнь на сто восемьдесят градусов.

Пять уроков пролетели незаметно, а шестой, физкультуру, Матвей с Ярославой, не сговариваясь, решили прогулять. Перехватив в столовой по сосиске в тесте, они пошли в парк, где на одной из главных аллеей Матвей частенько играл на публику.

Яра достала телефон и протерла краем футболки объектив камеры.

— На этот раз снимать буду из-за спины. Ты играй как обычно, а я прослежу, чтобы поймать удачный кадр. Попробуем создать интригу.

Матвей кивнул, любовно коснулся пальцами струн и закрыл глаза. Перед мысленным взором возникли первые двадцать восемь нот незаконченного произведения Яна.

Он воспроизвел их по памяти, медленно и вдумчиво, словно игра была репетицией, разогревом перед чем-то важным, но, доиграв до момента, когда партитура обрывалась и нужно было продолжить самому, выдал фальшивую ноту. Пальцы скользнули по струнам, и Матвей разочарованно поджал губы, открывая глаза.

Яра ободряюще улыбнулась.

— Когда-нибудь получится.

Он кивнул.

Матвей, который так гордился своей способностью импровизировать на любую музыкальную тему, не мог дописать простой этюд отца — какое разочарование!

Он подумал, что стоило попробовать еще раз, что ничего не получается потому, что Матвей что-то упускает, что-то очень важное. Все импровизации этого отрывка казались неискренними и пустыми.

Матвей все время сравнивал свою игры с интонациями, которые в этюды вкладывал отец, и понимал, что не дотягивает. Что ему никак не уловить сути написанного, а потому не закончить произведение на том же высоком уровне, на котором с музыкой работал Ян.

Пока не умер.

— Ты готов?

Яра выставила вперед телефон и сфотографировала Матвея.

Он криво улыбнулся.

— Всегда готов.

Оцепенение, вызванное разочарованием в собственных силах и воспоминаниями об отце, Матвей отодвинул на второй план и, поудобнее перехватив гитару, дал первый аккорд. Это была интерпретация известной всем рок-композиции, что гремела из магнитофонов много лет назад, когда его родители были молодыми.

Бодрый мотив, который Матвей воспроизвел по памяти, он дополнил мелодичной импровизацией, и это сработало. Люди, которые проходили мимо стали потихоньку собираться в толпу, и Матвей, окрыленный вниманием, задрал гриф к небу, запрокинул голову и принялся неистово перебирать пальцами на проигрыше.

В этот момент душа его пела громче любых музыкальных инструментов. Он словно слился с гитарой в единое целое, стал не просто исполнителем, но проводником мелодии для тех, кто умел слышать и чувствовать.

Сердце билось в груди так часто, что вспотели ладони. Чтобы пальцы не соскользнули и не испортили игру, Матвей трижды ударил по струнам, завершая композицию ярким аккордом, и поднял правую руку над головой, как тореадор.

Толпа зааплодировала, а Матвей поклонился и, подняв с асфальта бутылку воды, сделал пару глотков. Ярослава подпрыгнула, и над головами слушателей выросли два больших пальца вверх. Матвей улыбнулся в ответ, сдул со лба непослушную челку и сыграл простой мелодичный проигрыш.

Люди все прибывали, кто-то даже оставлял деньги, и Матвей думал, что сегодня на ужин можно будет приготовить что-то повкуснее пельменей, а потом снова отдался во власть яркой, быстрой, хоть и технически несложной мелодии.

Пальцы привычно порхали над струнами, и Матвей вдруг ощутил прилив небывалого вдохновения. Надеясь, что Яра продолжает снимать, он взял за основу Кармен и дал ей новое звучание. Там, где нужно было играть быстро замедлился, а там, где ноты брали высоко и резко, превратил плач в игру, чем вызвал у публики восторг.

Мелодия продолжала быть узнаваемой, но стала глубже, интереснее и эта смесь нового и хорошо знакомого старого легла на благодатную почву, подарив Матвею новую порцию аплодисментов.

Он поклонился и открыл глаза. Незнакомые лица вокруг улыбались, кто-то одобрительно кивал, кто-то снимал на телефон, и лишь на одном лице читалось недовольство.

На лице девушки, узком и вытянутом, с маленьким курносым носом и чуть раскосыми карими глазами. Матвей встретил ее взгляд спокойно, с улыбкой, но она не отвернулась.

Колечки каштановых волос, прилипшие к вискам, серый школьный сарафан поверх белой блузки с коротким рукавом и ужасным кружевным воротником из прошлого столетия делали ее похожей на ученицу воскресной школы.

Впрочем, кем бы она не была и как бы заносчиво на него не смотрела, Матвею было все равно — восторг толпы заглушал любые другие чувства. Он нашел взглядом Яру и помахал рукой, а потом улыбнулся. Матвей умел улыбаться широко и открыто, так называемой голливудской улыбкой, от которой девушки теряли голову и без гитары.

Группа школьниц в синей форме захихикала, когда он подмигнул одной из них, а девчонка в сером сарафане только закатила глаза. Матвей коснулся струн, собираясь исполнить романтическую версию Утопающей любви, чтобы поднять вредине настроение, но из толпы вышел мужчина.

Поправил на носу очки и спросил:

— Что это за представление, молодой человек?

Матвей, не выпуская из рук гитары, пожал плечами.

— Лучшее, что вы услышите за сегодня.

В толпе кто-то рассмеялся, и мужчина подошел ближе.

— Можно?

Он протянул руку, и Матвей изогнул брови.

— Это очень дорогая вещь.

— Не сомневаюсь.

Матвей не сдвинулся с места и никак не отреагировал на просьбу, поэтому мужчина добавил:

— Я обещаю, что верну вам ее в целости и сохранности.

Матвей подумал немного и кивнул.

— Хорошо, только доиграю.

Мужчина коротко рассмеялся и отошел в сторону, заложив руки за спину. Терпеливо дождался, пока Матвей удовлетворит собственное эго, а потом принял из рук молодого музыканта инструмент.

Осмотрел со всех сторон, с улыбкой отметив отпечаток маленькой ладошки под голосником (резонаторное отверстие в корпусе гитары — прим. автора) и перекинул ремень через голову.

Взял гриф поудобнее и отыграл базовые гаммы на всех ладах. Движения его были точными, профессиональными, и Матвей ревностно наблюдал за тем, как мужчина подкручивал колки, добиваясь идеального звучания.

Взяв еще пару аккордов, включая сложные с постановкой пальцев на баррэ в первом ладу, он вернул Матвею гитару.

— Думаю, теперь она будет звучать чище.

— Спасибо.

Матвей протянул руку и мужчина пожал ее.

— Давно тренируетесь, молодой человек?

Он улыбнулся самодовольно.

— Давно.

— Самоучка, значит, — мужчина поправил на носу очки. — А профессионально учиться не хочешь?

— А чему вы можете меня научить? — спросил Матвей, щурясь.

— Академической игре, истории музыкальной литературы.