- Осилишь, - рассмеялся, поймал её ладони и положил себе на живот. Холодные пальцы дрогнули, и я накрыл их, потянул ниже, к поясу штанов, наблюдая, как трепещут её ресницы, и раздуваются крылья носа.

– Я разогрею. Скажи, как ты любишь? - последнее потонуло в громыхнувшем громе, и я больше не стал тянуть, вжался в её губы.

Она упрямо стиснула их, и я надавил языком, обхватывая ладонями её лицо, не оставляя простора для манёвра.

Сдалась, открылась.

И я, вклиниваясь языком всё глубже, медленно, но неотвратимо накрывая её своим телом.

Ну, наконец-то!

Ой, ой, ой! Что происходит!

Как такое вообще?

Нет, я, конечно, думала…

Опять ненароком папу вспомнишь, про его увещевания о желаниях, и о том, что вселенная всё слышит.

Но я же, можно сказать, «шёпотом» об этом думала. Прям потихонечку, потихонечку…

Я почти свободная женщина, почти в разводе, могу я немного пофантазировать на досуге? Особенно когда такой экспонат в натуральном виде рядом шастает.

Но чтобы вот так сразу...

Я как-то не готова…

А меня никто и не спрашивает.

Вернее, спрашивал он, конечно, не насилует, но вот эта лавина волосатая, которая так неотвратимо надвинулось, и просто придавила собой…я такого не ожидала.

Евгений Медведьевич, вообще не похож на человека, который может выдавать такие эмоции, особенно по отношению ко мне.

Всю прошедшую неделю успешно игнорировал меня, чему я, честно говоря, была рада. Не слышать его вечных уничижительных замечаний и заковыристой ругани, было прямо манна небесная, особенно, после того как, он «заглянул» ко мне в душ.

Тем более приехал папа, и мне бы не хотелось делиться тонкостями наших соседских отношений с отцом.

Но надо отдать должное соседу, он отстал, и эта неделя стала самой спокойной за всё время, проведённое в «Гадюкино».

Папа немного подлатал домик, сказав, что лето точно простит.

Скосил траву в огороде, и мы вместе облагородили участок.

Навели порядки в сарае.

Вот только с забором дела обстояли по-прежнему. Нужны были материалы. Сам забор, опоры, каркас, крепёж…

Короче, много из того, а вернее, всё, чего у меня не было, оно и понятно, я сюда не строить ехала. В общем, забор отложился на неопределённый срок, а так как завесы из травы не стало, то из душа я выходила, опасаясь, вдруг сосед снова пошутить захочет. Но нет, он вёл себя спокойно и даже с папой познакомился. Отцу понравился, и он не преминул его сразу же сравнить с Лёшиком, который и гвоздя в доме забить не мог. Но оно и понятно: Лёшик, натура творческая, капризная, и, честно говоря, это я понимаю уже сейчас, всё он умеет и, может, только не хочет. Но раньше я романтизировала его образ. Мне казалось, это очень круто быть замужем за музыкантом, быть его музой, помогать сохранять гармонию…

Ноша оказалась непосильной.

Бывают такие отношения, где женщина в роли мамки. Так вот, в наших, я её не потянула, потому что постоянно ждала равноценных ответных действий с его стороны, партнёрства. Но я только отдавала и ждала, когда любимый человек насытится уже и поймёт, что я истощена, и мне тоже нужно, хоть капелька тепла и заботы.

Как говорит мой папа: «Если изначально села в Москвич, не жди, что он будет мчать как Мерседес»

Но по молодости тебе кажется, что ты можешь переделать кого угодно, особенно когда любишь. И уж точно не склонен слушать родителей, которые «Тебя же предупреждали!»

Папа, Лёшика называл никак иначе, как трутень, он и сам когда-то переехавший из деревни, не понимал, как это кран может течь, когда в доме мужик или месяц стоять не прибитая новая гардина.

Но всё это, по сути, ерунда, а вот то, что Лёшик был крайне против детей, меня напрягало всегда, но я верила, что смогу переломить эту ситуацию.

Зря.

Всё зря.

Принять было тяжело, но и терпеть и делать вид, что дела у нас нормально, тоже уже нет сил.

Это ещё папа не знает, почему он до сих пор не дедушка, хотя мы с Лёшиком как пять лет уже женаты, у некоторых за это время по парочке детишек есть.

Нет, я сама виновата. Лёшик не скрывал от меня натуру и своих предпочтений, но я до последнего верила, что всё можно изменить.

Вот Женя – мужик. Так охарактеризовал соседа папа.

Ну, тут понятно. То, что Женя мужик, там и невооружённым взглядом видно, но навряд ли, бы папа был так благодушен, если бы знал, как сосед изводил меня.

Но посвящать в это я его не стала. Лишь бы сватать не стал. А то встанут на середине, там, где забор должен быть, зацепятся языками, прямо идиллия, мы с Туманом, прямо лишними себя чувствуем.

А сегодня он и вовсе свалил ни свет ни заря.

Сама не знаю, но именно здесь, в деревне, я не могу долго спать. Ещё не было ни одного дня, чтобы я не поднялась засветло. Может, воздух чистый, так действует, может смена обстановки, не знаю, но встаю я рано, ещё и Туман, так и не перестал приходить, и уже прямо ритуал у нас. Подъём, кормёжка Тумана, кофе на крылечке, раньше ещё с соседом позубоскалить выпадало.

И сегодня я так же тихо сидела, наблюдая, как сосед, весь экипированный, махнул псу, который проводил его скучающим взглядом и ушёл.

Потом день закрутил.

Папа решил слазить на чердак и обнаружил там дырку в крыше, принялся чинить, сетуя, что не помешает немного соломки, для того чтобы укрепить и не допустить течь.

А я-то знаю, где это поле с соломкой.

Вот и пошла я соломки набрать, да не дошла. Под дождь попала. Мешок под которым сперва пыталась укрываться, вырвало из рук порывом ветра. Из-за пелены дождя, направление с которым, как выяснилось, у меня и так проблемы, я потеряла напрочь. Но найти укрытие было необходимо, потому что сверкало и грохотало так страшно, что становилось понятно, что поле — это не вариант.

Строение я увидела, уже, когда подошла к нему вплотную, и не поверила своим глазам, высокий навес с сеном.

Удача, подумала я, пока не поняла, что здесь не одна.

И если вначале, я ещё могла что-то контролировать, отвечать на все нелепые обвинения, неожиданно появившегося соседа, то сейчас…сейчас только по течению этой бурной реки нестись и порой успевать воздуха глотнуть.

Меня никто так не целовал. Жадно, грубо, на грани с болью и… так, что ноги моментально ватные, только и успевай держаться, даже отвечать особо не надо, он сам всё делает. И вкус у него такой, что сшибает напрочь все ориентиры. Жаркий, терпкий вкус лета и страсти.

Я даже не отслеживаю, где сама его трогаю, он весь, точно камень на солнце нагретый, горячий и твёрдый, и такой основательный, за ним, наверное, реально, как за стеной…железобетонной.

Отпускает мои губы измочаленные, ведёт свои варварские поцелуи ниже, и я хватаю глоток воздуха, но в голове не проясняется, всё как в тумане, в завесе дождя, который идёт нескончаемым потоком.

Чувствую влажный, горячий след, что тянется от моей шеи, и вижу, как он вожделенно обхватывает большими ладонями обе мои груди сразу, сжимает, урчит, и тянет мокрый лиф сарафана вниз.

Что-то нечленораздельное срывается с его губ, шершавые пальцы проходят по оголённым соскам, которые и так напряжены до боли, а от его прикосновений, и вовсе простреливает иголками. Низ живота плавится от жара и сладкой муки, и я непроизвольно стону, выгибаюсь ему навстречу и притягиваю его голову ближе, зарываясь пальцами в мокрых волосах, путая их ещё больше.

Горячие губы тут же накрывают, сперва один мой сосок, потом второй, пальцы длят эту пытку, зажимая влажную плоть, растягивая сладкую боль, которая копится внутри. Мне кажется, я уже вся из этого влажного вожделения состою, не помня себя, только ощущая нарастающую потребность заполнить пустоту внутри.

Дождь стихает так же внезапно, как и начался, оставляя после себя влажную прохладу и шуршащую тишину, наполненную нашим сбитым дыханием и стонами.

- Давай на соломку, Марусь, - хрипит Женя, отрываясь от моей груди, и только успевает подхватить меня на руки, как в этот момент, под навес входит папа, укутанный в дождевик.