Мишаня к рыбалке равнодушен, поэтому, когда он поутру вдруг подскочил и изъявил желание пойти вместе со мной, я сильно удивился, но отговаривать не стал. В компании веселее.

Клевало хорошо, даже у этого лодыря, который удочку дёргал через раз, уже в садке плескался приличный улов, а у меня и того больше.

Мишаня вздохнул, закинул в зубы травинку, приосанился, с унынием глядя на тот берег, где такие же ранние побудки ловили рыбу.

- Миша, а ты когда уже свалишь? – без обиняков зашёл я самого главного. – Уже четвёртый день пошёл. Ты никогда раньше так долго без цивилизации не оставался.

- Ой, да ладно тебе, Жентяй, - излишне громко возражает брат, и я шиплю на него, чтобы не орал. – Нормально всё у вас тут, цивилизовано, - делает пальцами дебильные кавычки.

- Ну-ну, - не верю ему, отмахиваясь от назойливых комаров. – Переубедить меня у тебя не получится, можешь забить и валить в город.

Мишка закатывает глаза и зевает в очередной раз.

- Да понял я уже, - бурчит в ответ. – Я, может, подход к соседке твоей ищу. Взаимности хочу.

Скриплю зубами.

Напомнил, блядь, про язву мою. Ведь забыл про неё на полчаса.

Так и не помирились мы с Машкой, после той ссоры и припадка ревности моей, а потом она вообще отморозилась. Говорит сквозь зубы, не смотрит, жопой не светить, одевается нормально.

И поводов-то нет порычать, а потом и наказать её.

Ещё и Мишка со своими поползновениями к ней. Одно радует, с ним она тоже холодна, как и со мной. А бесит, сука, неимоверно, потому что волнует меня вся эта чухня, но ничего поделать не могу, и характер свой преодолеть тоже. Раз морозится, значит, решила закончить наши горячие встречи. И надо бы принять выбор её и успокоится, но не могу. Цепляет за живое, каждый её равнодушный взгляд, каждое слово, сказанное холодным тоном.

Ёб твою мать, неужели так обиделась на ту ссору на дороге? Или ещё чего?

Пойди, пойми этих женщин.

- Может, у неё есть кто? - продолжает Мишаня рассуждать, намного живее, чем рыбачить.

Ловелас хренов! Своих баб ему мало, что ли?

- Муж у неё есть, - вставляю я, краем глаза отслеживая реакцию.

Брат хмурится.

- Хоть бы слово сказала, - бубнит в ответ, - а то не рекомендую, не рекомендую…

- Когда это ты с ней успел пообщаться, - цепляюсь я. – Чёт я не заметил.

- Да после наших посиделок, - не подозревая, какая во мне буря зреет, отвечает брат.

- Прихожу с пробежки утром, а она на крылечке, типа завтракает, вся такая небрежно-мятая, ну знаешь, женщины это умеют. Типа только встала, а сама с причёской и макияжем.

- Угу, - бурчу в ответ, сжимая в руках удочку, прекрасно представляя, какая она вся небрежно-мятая. Сам всякий раз залипал.

- Так вот, - Мишаня прямо в азарт входит, видно, зацепила Маня его. – Сидит вся такая манящая, в пижамке на голое тело, только кофта на ней, и глазками стреляет, думает, я не вижу. Понимаю, ну точно меня ждёт, спецон подгадала. Подкатываю…

Хана моему спиннингу, издаёт последний треск и всё!

Пополам.

Валится из рук.

- А она: «Не рекомендую», «Не потянешь», - растерянно договаривает Миша, провожая взглядом, остатки моей удочки, - сказала бы прямо, что замужем и мужа любит… Жентяй, а ты чего творишь?

- Ничего, - обтираю вспотевшие ладони о штаны и тяну из воды садок с уловом.

Порыбачили, ёпт!

- Слушай, - Мишаня небрежно кидает свою удочку на рогатку. - А может, ты претендуешь? Так я только «за». Ты после своей Сонечки, всё никак остепениться не можешь.

- Заткнись! Рыбу распугаешь, - рычу в ответ.

- Да на хрен мне твоя рыба, Жентяй, - расходится Мишаня, пинает свой садок, и вся им пойманная рыба, радостно уплывает. – Сколько можно, как бирюк жить? Весь заросший в этой глуши? – орёт брат, так что рыбаки на том берегу слышат.

- А сколько можно, ездить сюда, и пытаться меня переубедить? - не остаюсь в долгу.

Глотка-то у меня посильнее будет.

- Ну, вы чего?! – бросают удочки мужики, потому что явно мы своим ором распугали всю рыбу.

- Это мой выбор! Когда ты поймёшь уже это, Миш. Мой, - не обращаю на них внимания и в сердцах тоже кидаю садок в воду, вытряхивая всех своих карасей.

- Охуенный выбор, братишка, - режет сарказмом брат, засунув руки в карманы. – А обо мне ты подумал? Свалил в эту деревню и живёшь припеваючи, соседок шпёхаешь, рыбу ловишь, с навозом возишься, фермер блядь.

- А ты не сопливый пацан, Миш, чтобы я о тебе думал, - складываю снасти, небрежно швыряя всё в рюкзак. – Было время, растил тебя и был с тобой двадцать четыре на семь, а теперь всё. Я не вернусь в спорт, даже на тренерскую, даже в управление. Всё! Так, понятно?

- А как же школа наша? Ученики твои? Мне одному всё вертеть?

- Выходит, что одному, - жму плечами.

- Я понял, Жень, - усмехается грустно брат, внезапно усмирив пыл, и так сочувственно смотрит. – Ты боишься!

Водружаю рюкзак на плечи, оглядывая, всё ли забрали.

- Всё верно ты понял, братишка, - тоже сдуваюсь. – Я пиздец, как боюсь. И заканчивай мне душу мотать. Я не вернусь.

Меня неприятно режет его сочувственный взгляд. Мне не нужна его жалость, но Миша прав.

Никогда не бегал от проблем, всегда стойко встречал последствия. А вот сейчас боюсь. Потому что у каждого есть свой предел. Мне хватило. Лучше так.

Тащимся по дороге домой, молча и понуро.

Мишка в сердцах, забыл удочку, и теперь я лишился двух лучших своих, остались только старые. Ладно, пофиг, куплю ещё.

Позади слышится задорный перелив велосипедного звонка. Оборачиваемся, и почти сразу мимо проезжает Машка на велосипеде.

Где только откапала такую рухлядь?

Недаром «Урал» советский, считается самым не убиваемым великом, всех времён и народов.

Соседка мажет по нам взглядом и мчит мимо, наяривая педалями.

- Ёпт! – присвистывает Мишаня. – Вот это булки!

Прослеживаю его взгляд.

На треугольной сидушке чётко расположилась Машкина задница, в обтягивающих штанах, так выгодно и соблазнительно смотрится, и переход на тонкую талию, до которой достают распущенный светлые волосы.

Просто Эммануэль деревенского разлива.

Брат прав, булки отличные и баба тоже ничего, хоть и с закидонами.

Она бодро крутит педали, всё удаляясь от нас, а я с каким-то нарастающим задором чувствую, как зреет моё раздражение на очередную её выходку. Вот и повод нашёлся эту самую задницу отшлёпать.

- На Машку не смотри и не подкатывай, - решительно говорю брату. – Она моя. Понял?

Мишаня щурится от яркого солнца, складывая руки козырьком, всё ещё смотрит вслед вредной соседке, потом переводит взгляд на меня с одобрением, улыбается.

- Понял, - кивает.

- И вали уже, Миша, всю малину мне обламываешь.

- У вас два участка под боком, вам мало, что ли? - усмехается брат.

- Это такая баба… тут деревни мало будет, если она заартачится, - хмыкаю в ответ, уже предчувствуя, сколько мне понадобится терпения, чтобы вернуть эту заразу в постель.

- Ну, совет, да любовь, - ржёт Мишаня.

- Типун тебе на язык, - сплёвываю.

ВСЕГДА РАДА ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ И КОММЕНТАРИЯМ

- Ну, теперь не колется?

- Да не колется, не колется. Очень хорошо!

- Уверена? Тогда давай ещё раз.

- Ещё?

- Ещё, Маня! Хочу ещё!

- А может, передохнём, Жень! Я чего-то не готова на ещё один заход!

- Салага!

- Хвастун!

- Договоришься…

- Иди… плавай дальше…

Откидываюсь устало на спину, трава под тонким покрывалом ощущается тёплой подложкой, так и тянет вжаться плотнее.

Женя размашистым кролем бурлит речку, устремившись к противоположному берегу, я же наплескавшись, решила отдохнуть, тем более ступню наколола о камень острый.

Погода опять переменилась в изнуряющую жару, и жизнь в деревне замерла.

С утра ещё гнали скот, по улицам собирая на выпас, да огороды облагораживали, и поливал, пока солнце не зарядило на полную, а так все работы свёрнуты, до лучших погодных условий. Половина деревни в супермаркете трётся, вторая на речке «Гадючьей» чилит. Мы вот с Евгением Медведьевичем в его секретном месте, в тенистом лесочке отдыхаем.