- Марусь, пошли ко мне, - подаёт он голос.

Я уже задремала, передислоцировавшись наверх, на него. На тёткиной кровати только так и можно лежать, кому-то одному, второй неминуемо будет на него скатываться. Поэтому лучше уж я, чем Медведьевич своей тушей.

- Зачем? – выныриваю из сладкой дрёмы.

Всё же мы всю ночь не спали, а за окном уже рассвет занимается.

- А у меня кровать удобнее, - урчит в груди его голос.

- Потерпишь, - не нахожу убедительным данный аргумент, прикрываю глаза вновь. Мне вот очень удобно на нём лежать.

- А ещё у меня душ есть, - не унимается сосед.

- На что намёк? – опять выныриваю из дрёмы.

- На то, чтобы трахнуть тебя в душе.

Я окончательно просыпаюсь, приподнимаю голову, подозрительно смотрю в его косматое лицо. Под всей этой растительностью, и не поймёшь, шутит ли он. Только глаза синие сверкают. Надо же, столько общались, если можно так сказать, а цвет глаз лишь сейчас рассмотрела.

- Евгений Медведьевич, - вкрадчиво начинаю я, и при этом пытаюсь отползать, но там без особого успеха, на этой перине, где лёг, там и остался, - ты, откуда такой деятельный?

- Я, Язва Леонидовна, из тех ворот, откуда весь народ, - не остаётся, он в долгу. – Пошли, Марусь, не могу на этом облаке спать.

- Так, ты вроде и спать-то не собираешься. И вообще, зачем тебе я? Иди, а у меня отсыпной.

- Не, - Женя кладёт мне на плечи тяжёлую руку, притягивая обратно на свою грудь, - я теперь без сисек твоих и жопы не засну.

- Ловко ты меня охарактеризовал, - фыркаю рассерженно, сдвинуться только с места невозможно. – На сегодня мои сиськи и жопа недоступны.

- Я подожду, - не отстаёт он.

- Отвали, Жень, серьёзно.

- Я тоже серьёзно, Марусь, - он поднимается с кровати и натягивает штаны, оборачивается. – Голой через двор пронесу, - грозит.

- Да, отстань, пожалуйста, - у меня нет никакого желания, куда-то тащится, пусть это и соседний дом.

- Окей, я понял тебя, - кивает и, накинув свою футболку, возвращается к кровати и без слов взваливает меня на плечо, голой задницей кверху.

- Женя! – верещу я, поздно понимая, насколько он был серьёзен в своих обещаниях.

- Я говорил, - припечатывает пятернёй по ягодице.

- Ты дурак! Отпусти, сейчас же, - пытаюсь вывернуться, но этот медведь непробиваемый, держит так крепко, да и, честно говоря, больно давит плечом мне в живот.

- Мы, по-моему, ещё до рта твоего пакостного, сегодня, не добрались. Рискуешь нарваться на минет, Марусь.

- Да хрен тебе, а ни минет, - ругаюсь я, смирившись с положением, колотя его по спине.

- А могли бы спокойно одеться, ножками пройти…

Женя выходит на крыльцо, и я отчётливо всей своей обнажённой кожей чувствую всю прохладу раннего утра.

- Холодно, - жалуюсь я, повиснув смиренно на его плече.

- Щас согрею, - обещает он, шагая через мой заросший двор.

- Ты же сказал, спать будем.

- Это было условие для послушных девочек, но ты же не такая, Марусь. Я как знал…

Он вдруг останавливается.

- Доброе утро, Жень, - говорит кто-то третий. И этот третий - женщина.

- Нин, а ты чего здесь? – спрашивает Женя.

А я начинаю яростно выбираться из рук Медведьевича. Он опускает меня на землю и задвигает за спину. Прижимаюсь к нему, чтобы максимально прикрыться, хотя уже, наверное, поздно, тот ракурс, которым я предстала перед незваной гостьей, не оставляет простора для фантазии.

Выглядываю из-за плеча Жени.

Темноволосая, молодая женщина. Симпатичная. Немного замученная, что ли. Лицо бледновато, осунувшееся, и худая, стоит, в тонкую кофту кутается, а так вполне ничего.

Она сверлит своими большими карими глазами меня.

- Здравствуйте, - улыбается как-то истерично. Губы дрожат.

Я прячусь за плечо Жени, вцепившись в его футболку.

- Нин…

- Что это твои потаскухи, такие невежливые, - ехидно вставляет она.

- Что? – возмущённо вылезаю из-за медведя, позабыв о своей наготе.

- О, смотри, заговорила, - продолжила она тем же голоском, - видимо, своё имя признала.

- Нин, заканчивай, - Женя скидывает футболку и отдаёт мне.

Справляюсь я быстро. Бросив на меня короткий взгляд и убедившись, что я одета, он идёт навстречу этой Нине.

- Ты зачем пришла? – строго спрашивает он, пытаясь ухватить её под локоть.

- О, ну прости, я же не знала, что ты потаскуху себе нашёл, - не даётся ему она и пятится.

- Нин, давай потом поговорим…

- Давай, - истерично смеётся, бегая взглядом. То на меня смотрит, то к Медведьевичу возвращаясь. – Расскажешь, что умеет эта шлюха, чего не умею я.

- Заканчивай, - рычит медведь, пытаясь поймать её, и бросает на меня виноватый взгляд.

А я стою и обтекаю.

Да, вот потаскухой я ещё не была. Вот же любвеобильный медведь!

- Илья Фёдорович, не до тебя сейчас! – рычу я на переминающегося с ноги на ногу участкового, который поймал меня на излёте, когда я собрался к Машке с повинной.

Страшно сказать даже букет заготовил.

Чего уж говорить, косяк за мной.

Чёт я расслабился. Совсем кровь мозг питать перестала с этой заразой обидчивой.

Только она одна на уме. Нинку совсем из виду выпустил. А та не преминула появиться в самый неподходящий момент. Прямо капец, какой неподходящий.

Машка ожидаемо надулась.

Да и я, не дурак, сразу не полез, выждал немного, дал ей отойти. По факту она ещё больше надумала всякой херни ненужной, и нашипев на меня змеюкой, послала… к Нинке.

Еле сдержался, чтобы в ответ не нафигачить пистонов словесных. Всё же понимал, что Машка вправе обижаться, хотя несло её знатно. Я ответил за все Нинкины оскорбления в её адрес.

Повременил опять, с хера ли лезть под горячую руку, хотя я этот трёп мог остановить за пять минут, и даже подумывал над этим, но уж слишком гремучим ядом Машка капала, побоялся, что не оправлюсь потом.

А вечером, когда, прихватил винишка, да цветов, решив виниться окончательно, Илья Федотович, прискакал, поломав мне весь настрой.

- Выручай, Евгений Никитич! Без тебя никак!

- Да, етижи-пассатижи, Илья Фёдорович, ты же власть! – не повёлся я на его «никак», наблюдая из-за его плеча, за передвижение соседки, которая куда-то намылилась. И опять напялила чёр-те что. Какие-то штаны, точно лосины, вся жопа в облипку, и майка хоть и закрытая на груди, но короткая. Продефилировала по двору и за калитку.

Куда, интересно в таком виде?

И вообще, как её муж из дома выпустил в гардеробе этом. Если бы я…

Тут я себя притормозил, потому что ненароком, таким Макаром, до дурных мыслей можно додуматься.

Пошла и пошла.

Сплюнул, покосившись на веник цветочный для неё приготовленный.

Пипец, товарищи. Эво как меня накрыло, на романтику потянуло.

Надо завязывать! Ни к чему хорошему это не приведёт.

- Пошли, - проскрипел так, аж самого передёрнуло от своего голоса.

Фёдорович только просиял, не замечая моих метаний, и выдохнул потихоньку, думая, что я не вижу.

Тоже мне нашёл переговорщика!

Колян Климов, как напьётся, так прошлое армейское вспоминает. То пацанов всех построит, и заставит марш-бросок бежать. То учения, какие придумает, и тогда уже не только пацаны страдают. А бывает, у него совсем кукуху рвёт, и у нас в деревне боевые действия начинаются.

Поспорить с ним особо никто не может, потому что по габаритам Коля схож со мной, а по упрямству, на сотни ослов тянет, да и алкашка, его затяжная, отягощает всю картину. Потому что Коля добрый, пока трезвый, и пока его слушаются, если кто против скажет, то он вообще берегов не видит.

Помню, в прошлом году пастуха местного на крышу загнал, с парашютом трофейным и прыгать заставил, приземление отрабатывать, и по фиг, что сарай высотой три метра, какой нах парашют, но прыгай, и всё тут. Пастух прыгнул, благо стог сена стоял рядом, отделался испугом.