— Рад за вас, что она еще не отплыла, — сказал девушке лейтенант, когда «Нарцисс» бросил якорь. — Вам явно не хотелось бы, чтоб они не узнали радостной вести.
Он вновь усадил Геро в шлюпку, и две минуты спустя девушка быстро плыла по легким, пляшущим волнам последнего этапа путешествия, начавшегося давным-давно в освещенной лампой кухне Холлис-Хилла, где сморщенная старуха-ирландка предсказала судьбу шестилетней девочке…
Издали, когда между берегом и судном пролегала миля морской воды, арабская часть города казалась колоритной и романтичной, этакой восточной Венецией. Однако более близкое знакомство с ней не только лишило ее всякого очарования, но и подтвердило худшие опасения мисс Холлис относительно санитарных условий жизни у остальных, непросвещенных народов.
Белые коралловые дома теснились на треугольной косе, приливы, заливая ручей у основания, ежедневно превращали ее на несколько часов в остров. Пирса там не было, и длинная полоса песка, отделяющая дома от гавани, служила не только пристанью, но и свалкой всевозможных отбросов и грязи из дворов и кухонь. Вонь ее заставила Геро пожалеть о платке капитана Фроста, и она прикрыла нос ладонями. У нее появилось желание зажмуриться, помешал ей только полнейший ужас. На берегу валялся не только мусор, но и кое-что поотвратительней. Падаль, которую раздирали тощие, грязные собаки, атакуемые стаями шумных ворон и чаек.
— Но… но ведь это же тела! — ахнула Геро. — Трупы!
Лейтенант Ларримор глянул в ту же сторону и равнодушно сказал:
— Да. Боюсь, что до конца пребывания здесь вы увидите их еще немало. Однако смертей сейчас гораздо меньше, чем при покойном султане.
Девушка конвульсивно сглотнула и отвернулась от страшного зрелища, бледное лицо исказили потрясение и ужас.
— Почему же мертвых не хоронят?
— Рабов? Считают, что не стоит с этим возиться.
— Рабов? Но… разве…
— Их здесь выгружают арабы-работорговцы. Они везут негров из принадлежащих султану портов на материке. Держат битком набитыми в трюмах без воды и питья, и если ветры слабеют, скорость снижается, больше половины пленников умирает по пути сюда. При разгрузке дау мертвых просто выбрасывают на берег или в воду на съедение собакам и рыбам.
— Но ведь это ужасно! — прошептала Геро. — Это… это бесчеловечно! Почему этого не запретят?
— Дела постепенно идут к лучшему. Несколько лет назад работорговцы выбрасывали даже тех, кто еще жив. Оставляли на берегу посмотреть, оправятся они или умрут медленной смертью. Но полковник Эдвардс сумел это прекратить.
— Я не только об этом, — сказала Геро. — О всей работорговле. Почему иностранные консулы ничего не предпринимают?
Ответа она не получила по той простой причине, что лишилась внимания слушателя. Вид пристани придал мыслям лейтенанта иное направление, теперь ими владела ее кузина Крессида, он думал с надеждой и страхом о том, как Кресси его примет. Последняя их встреча оказалась бурной, и ему пришлось отплыть, не получив возможности снова увидеться с девушкой и помириться. Эта незадача с тех пор не давала ему покоя.
Дэниэл Ларримор уже патрулировал местные воды до встречи с Крессидой Холлис. Принимая во внимание, что служба его проходила в той части мира, где красивые белые незамужние леди встречаются реже, чем ежевика в июне, и что сам характер службы вынуждал юного офицера сталкиваться с мерзостью, какой обычному человеку даже не представить, неудивительно, что он видел в Крессиде существо из другого мира — более доброго, чистого, удаленного на миллион миль от той жестокости и грязи, с которой он свыкся.
Дэн знал уже почти все о самых отвратительных сторонах работорговли — да и Занзибара. Во время краткого визита на материк он видел собственными глазами один из невольничьих маршрутов, петляющих по Африке. Тропу, окаймленную стаями стервятников, сидящих на плоских вершинах колючих деревьев, белыми костями и гниющими трупами бесчисленных пленников, которых оставляли умирать там, где они падали. Он знал, что это лишь одна из многих троп, по которой африканские и арабские работорговцы гонят свой товар плетями и дубинками к морю, где выжившим предстоят еще худшие мучения в душном трюме работоргового судна. На Занзибаре он видел, как с дау свели на берег двадцать два обтянутых кожей скелета, хотя десять дней назад на ней находилось двести сорок крепких негров — тут даже правительство султана испугалось перспективы двухсот восемнадцати трупов, гниющих на берегу, работорговец неохотно вышел в море и побросал мертвецов в воду, но Многих из них прилив вынес на сушу.
Спустя несколько месяцев после этого эпизода, когда он был еще свеж в памяти, приехали Холлисы. Лейтенант Ларримор, сопровождая полковника Эдвардса во время официального визита в новооткрытое американское консульство, познакомился с дочерью консула. И сразу же влюбился…
Она была семнадцатилетней, красивой, как яблоневый цвет. Поистине «бальзамом для души», а душа Ларримора очень в нем нуждалась. В ней его очаровывало все: веселость, импульсивность, тяга ко всему новому и незнакомому, явная любовь к отцу и милое его задабривание. Даже ее возрастная глупость, которую лейтенант в другой нашел бы утомительной, пробуждхта в нем нежную снисходительность и усиливала желание защищать ее: из этого видно, что Дэн, как и капитан Фуллбрайт, не требовал от женщины ума и силы характера, предпочитая им нежность и обаяние — качества, которыми Кресси обладала в избытке.
Однако несмотря на то, что предмет его увлечения проявлял все признаки взаимности, ухаживание шло нелегко. Отчасти потому, что визиты лейтенанта на Занзибар были нерегулярными и настолько краткими, что он не успевал сойтись поближе с ее родителями, тем более с самой Кресси. Отчасти из-за того, что ее единоутробный брат, Клейтон Майо, почему-то невзлюбил его и прилагал все силы, чтобы визиты Дэна в консульство были как можно более краткими (и поднадзорными!) — хотя, к счастью, компанейского Майо зачастую не бывало дома, а мать Кресси особой строгостью не отличалась. Дэн не представлял, чем вызвана враждебность Клейтона к нему, и все ломал над этим голову. Явно не национальностью, потому что Майо находился в прекрасных отношениях с остальной английской общиной. Может, только тем, что не считал человека в чине лейтенанта подходящей партией для своей красавицы-сестры? Если так…
Шлюпка заплыла под высокий резной полуют дау, берег скрылся; но вонь по-прежнему ощущалась в знойном воздухе и сопровождала их до каменных ступеней, поднимающихся от маслянистой воды.
— Боюсь, этот запах среди дня покажется вам слишком сильным, — извиняясь, сказал очевидно привыкший к нему лейтенант, — однако ночью, когда ветер дует с суши, он почти не ощущается. Местные жители понятия не имеют о санитарии, им важно лишь, чтобы в домах было чисто, а в какое состояние приходят улицы — Да и берега, им, похоже, и дела нет. Но когда задуют муссоны, и дожди смоют грязь, станет гораздо лучше.
Он помог девушке сойти на скользкие, поросшие z травой ступени и быстро повел ее по узкой улочке, где в канавах валялись отбросы. Закутанные женщины в чадрах и пестрая праздная толпа черных, коричневых и желтых мужчин смотрели на Геро с любопытством.
— Почему они выглядят так по-разному? — спросила Геро, глядя на них тоже с интересом.
— Они разные. Люди съехались сюда отовсюду. С Мадагаскара, Коморских островов, из Индии, Аравии, Африки, Гоа, даже из Китая. Это последний крупный работорговый центр на Востоке, и тысячи рабов проходят ежегодно через занзибарскую таможню. Вот и сейчас нескольких ведут на невольничий рынок.
Ларримор встал вместе с девушкой к стене, когда с ними поравнялась идущая по узкой улочке колонна связанных вместе негров, вели их толстый араб-работорговец и с полдюжины развязных слуг-африканцсв, вооруженных кнутами и палками. Страх и голод придавал невольникам ошеломленный, непонятливый вид, граничащий с идиотизмом. Геро с ужасом глядела на них, осознавая второй раз за утро громадную разницу между прочитанным и увиденным собственными глазами.
