Она проводила взглядом шлюпку до берега, видела, как темные, неразличимые фигуры разгрузили ее, потом донесли длинные и явно тяжелые тюки по белому песку к скалам и в тень высокой защитной стены. Внезапно девушку осенила столь ужасная мысль, что у неё замерло сердце. Трупы! Неужели перевозят их? Неужели на борту «Фурии» все же находятся рабы, и сейчас команда избавляется от тех, кто умер в душном трюме — Хоронит черные тела в глухом саду этого темного дома, где могил не обнаружат, и никто ничего не узнает?
Прошло целых пять минут, прежде чем здравый смысл подсказал ей, что капитан Фрост не станет тратить время и силы на рытье могил, избавиться от трупов гораздо проще, бросив их в море. А вдруг эти длинные тюки — живые люди, и она наблюдает какой-то ужасный способ тайной переправки живого товара на остров?
Геро знала, что любой британский или британо-индийский подданый, уличенный в торговле или владении рабами, карается крупным штрафом или тюремным заключением, однако по условиям соглашения, на её взгляд жестокого и возмутительного, султан и его подданные имели право на то и другое в строгих пределах границ территории Его Величества. А капитан Фрост, как бы там ни было, вероятно, должен считаться британским подданным, и поэтому, уличенный в работорговле, может быть наказан по всей строгости закона — вероятно, этим и объясняются меры предосторожности, с которыми отправляется на берег этот особый груз.
Девушка, напрягая зрение, попыталась определить размеры тюков. И хотя не пришла к определенной оценке, небрежное обращение с ними опровергало теорию, что там живые люди — человек, так грубо брошенный на песок, не может избежать телесных повреждений. Или, может, людям капитана на это наплевать?
Шлюпка вернулась снова, явно налегке. Геро услышала, как ее подняли на борт, потом раздались скрип лебедки и грохот якорной цепи. Под форштевнем шхуны зажурчала вода, темные очертания земли стали смещаться, словно двигался берег, а не судно. Нос «Фурии» обратился в открытое море, земля исчезла, остался виден лишь океанский простор.
Девушка отвернулась от иллюминатора, ощупью вернулась к койке и села в темноте, закинув ногу на ногу. Рассеянно шлепая москитов, она мрачно размышляла о зловещем, таинственном поведении капитана. И продолжала ломать голову над этой непростой проблемой, когда циновки подняли, в каюту снова потянуло морским ветерком, стали видны ночное небо и звезды. Шхуна шла на юг, и Геро пришло в голову, что они, должно быть, миновав Занзибар, достигли Пембы и теперь плывут обратно в нужном ей направлении. Утешенная этой мыслью и тем, что прохладный поток воздуха наконец выдул москитов, она заснула и пробудилась от стука Джумы, он принес ей поднос с завтраком и сообщение, что через час судно будет в гавани Занзибара.
Остров уже был виден в иллюминатор, Геро обожгла язык, глотая горячий кофе, съела полбанана, торопливо умылась, с лихорадочной поспешностью оделась и, взяв щетку с гребнем, подошла к зеркалу; при виде своего отражения, она расплакалась впервые с тех пор, как умер Барклай…
— О нет! — громко плакала Геро в безмолвной каюте. — О нет!
Девушка не услышала стука в дверь, не заметила, как она открылась, и осознала, что кто-то вошел в каюту, когда чья-то рука схватила ее за плечо и повернула. Сквозь слезы Геро увидела лицо капитана «Фурии».
— Уходите! — яростно сказала мисс Холлис.
Капитан Фрост вместо этого встряхнул ее и раздраженно спросил, не ушиблась ли она.
— Нет! — прорыдала Геро. — Разве не видите сами? Уйдите!
Капитан ослабил пальцы на ее плече, достал платок, собираясь остановить поток слез, и заговорил. Голос его, несмотря на властность, оказался намного приятнее, чем когда-либо раньше.
— Моя дорогая девочка, не может быть, чтобы вы проливали слезы ни с того, ни с сего. Что случилось?
— Москиты — Клей… я выгляжу, отвратительно! — бессвязно прорыдала Геро.
Вырвав платок, она уткнулась в него и стала приглушенно причитать:
— Я ведь и так уже выглядела скверно! Только посмотрите, что ужасные насекомые натворили с моим лицом. Я словно больна корью. И если посмеете смеяться, то я… я…
Капитан Фрост сдвинул платок в сторону и, взяв девушку за подбородок, повернул ее лицо к свету. Зрелище действительно было жалким, в добавление к потокам слез исходящим, но еще Заметным синякам, появились многочисленные волдыри от укусов. Губы его дрогнули, но он не засмеялся. Вместо этого совершенно неожиданно нагнулся и поцеловал ее.
Чувственности в этом быстром, совершенно невинном поцелуе, содержалось не больше, чем в поглаживании по головке плачущего ребенка. Но Геро Холлис еще не целовал в губы ни один мужчина. Сдержанный Барклай чмокал дочку в щеку или в лоб, да и то редко. Даже Клейтон не добился большего, однако Эмори Фрост небрежно коснулся губами ее губ, и эта мимолетная ласка потрясла девушку сильнее, чем удар. Она вырвалась и быстро отступила назад, прижав руку ко рту и широко раскрыв испуганные глаза. Но капитан, казалось, совершенно не замечал ее смятения. Он ободряюще произнес:
— Успокойтесь, укусы выглядят не страшнее веснушек и скоро пройдут. Да и ваши родственники от радости, что вы живы, не обратят на них внимания. Клейтон Майо тоже, если он и вправду ваш жених. Это так?
Внезапная перемена темы разговора привела Геро в замешательство, она вытерла глаза скомканным платком, высморкалась и враждебно сказала дрожащим голосом:
— Не понимаю, почему вас это интересует, я могу с большим на то основанием спросить о вашей деятельности ночью. Я знаю, вы что-то выгружали.
— Да? Почему вы так решили?
— Потому что у меня есть уши, — колко ответила Геро. — И глаза.
— И еще ножницы, — усмехнулся ничуть не смущенный капитан Фрост. — Признаться, я вспомнил о них, лишь когда увидел прорезь в циновке.
— Вы перевозили рабов?
— До чего вы настырны! Нет, не перевозил.
— Я так и считала, но… Где мы были ночью? У Пембы или Африки?
Капитан, пожав плечами, ответил:
— Вам придется спросить хаджи Ралуба. Он у нас штурман.
— Вы прекрасно знаете… — запальчиво начала Геро, но, поняв тщетность этого разговора, переменила тему:
— Зачем вы хотели меня видеть?
— Просто мне понадобилась чистая рубашка, а мои рубашки лежат в этом шкафу. Вы позволите?
Не дожидаясь разрешения, он прошел мимо девушки, выбрал рубашку и вышел. Геро, комкая в руке платок и плотно сжав губы, изумленно смотрела ему вслед.
Через несколько секунд она с силой стала водить платком по губам, все еще гладя на закрытую дверь, потом внезапно осознав, что у нее в руке, бросила платок и побежала к умывальнику, где вымыла губы мылом, словно они касались чего-то нечистого. В узком прямоугольнике зеркала над раковиной отражались ее покрасневшие глаза и залитые слезами щеки. Геро долго плескала в лицо тепловатой мыльной водой, йогом, тетерев его, решительно отвернулась от зеркала и медленно подошла к столу. Никаких радостных предвкушений, которые прежде рисовались ей, она не испытывала. Но очарование представшего ее глазам пейзажа было способно разогнать самое глубокое уныние. Забыв о своем недавнем унижении и испорченной внешности, девушка добежала к поручню поглядеть наконец-то на этот прекрасный остров.
Утреннее солнце освещало берег, краше которого Геро ничего раньше не видела. Глядя на него, она вполне верила рассказу Фроста о влюбленном в Занзибар арабском султане. Неудивительно, что он, родившийся и выросший в выжженных солнцем суровых песках Аравии, восхитился красотой этого зеленого, благодатного острова, доставил на нем свое сердце, а потом наконец и тело. Прав был юный француз Жюль Дюбель, описывая его как «земной рай, яркий, экзотичный, неописуемой красоты». И те древние арабы, что назвали его «Заин за’ль барр» — «Прекрасна эта земля».
Шхуна плавно шла вдоль длинного кораллового рифа, защищающего берег от сильных муссонных штормов; Вода была совершенно прозрачной и пронизанной всеми мыслимыми цветами от аметистового до малахитового: ясно-голубой, где песок лежал на глубине нескольких морских саженей под медленно движущимися тенями парусов, и нефритовой там, где отмели подступали к поверхности. Длинная полоса лены тянулась вдоль пляжа с ослепительно белым песком, окаймленного невысокими коралловыми утесами и песчанными дюнами, еще дальше величественно высились ряды кокосовых пальм и густая, металлически блестящая зелень бесчисленных деревьев.
