Это была гнетущая перспектива, и Геро вскоре обнаружила, что не может больше размышлять, что проще спрятаться в туманный мирок, где реальны Только жара и головная боль, а вчера и завтра ничего не значат. Но хотя Клейтон и дядя Нате облегчением воспринимали ее безразличие к ходу эпидемии и охотно удовлетворяли стремление к одиночеству, Оливия не давала ей покоя.
Миссис Кредуэлл считала своим долгом не позволять Геро «зачахнуть» и не сомневалась, что столь проникнутая общественным сознанием девушка непременно должна интересоваться делами несчастного города и мучиться ими, как она сама. То, что Геро почти не слушала ее болтовню и если отвечала ей, то равнодушно, односложно, не меняло ее мнения и не мешало приходить снова. В конце концов одно замечание Оливии пробудило Геро от глубокой апатии и заставило повести себя на прежний лад, казалось, безвозвратно ушедший, как оптимистично полагали ее дядя и жених.
— У нашего слуги, — сказала Оливия, — есть брат, работающий в форте. Он говорит, что половина заключенных умерла от холеры, охрана разбежалась и предоставила оставшимся в живых самим заботиться о себе. Думаю, это означает, что они все убегут — то есть те, кто еще не заразился. Если, конечно, они не сидят до сих под под замком. Жутко подумать, что Фрост еще там, если он еще жив. Или даже мертв!
Она содрогнулась и поднесла к носу флакончик с нюхательной солью, с которым в последнее время не расставалась.
Хотя только что наступил полдень, внезапно потемнело, по небу вновь поплыли густые дождевые облака, вскоре первые капли дождя разбились об иссохшую землю и часто застучали об оконные стекла, будто мелкие камешки.
— О Господи, — пробормотала Оливия, прислушиваясь к их стуку, — ну, сейчас польет.
И содрогнулась вновь, подумав о неглубоких могилах, наскоро вырытых на всех свободных клочках земли маленьких холмиках, которые смоет за час. Даже палящее солнце лучше, чем дождь.
Она резко поднялась, оправила пышные юбки и сказала:
— Надо идти. До свидания, милочка. Постараюсь приехать завтра, если дороги не превратятся в реки… Геро, в чем дело? Опять заболела голова?
— Нет… да. Ничего, — смущенно ответила Геро.
— Правда? Выглядишь ты неважно. — Оливия с беспокойством поглядела на осунувшееся лицо Геро и спросила: — Может мне остаться? Позвать Фаттуму? Или Клейтона?..
— Нет-нет, Ливви. Не беспокойся. Наверно… наверно, это просто от жары.
— Пусть доктор Кили даст тебе железистого тоника. Правда, пользы он приносит немного; я принимала его. О Господи, сейчас хлынет как из ведра, а экипаж Джейн жутко протекает. Промокну вся до низки. Ну, до завтра!
Она чмокнула Геро в холодную щеку и ушла. Шум отъезжающего экипажа заглушил внезапный i рохот ливня, затянувшего все серой пеленой.
Геро не стала провожать гостью к двери и даже не поднялась со стула. Она смотрела на окна, по которым струились вода, и вскоре произнесла, будто в комнате с ней находился еще кто-то:
— Нет! Они не могут так поступить!
Однако сознавала при этом, что могут. Конечно же испуганные охранники способны разбежаться, бросив арестантов, запертых, как звери, умирать от голода и болезни. Но ведь кто-то, имеющий власть, должен подумать об этом? Или в такое время им все равно, что станется с горсткой заключенных? Или они даже не помнят об этом? Ежедневно умирают сотни ни в чем не повинных людей, так кого заботит судьба нескольких преступников?.. Но раз об этом знает Оливия, должен знать и ее брат, мистер Плэтт. Наведет ли он справки? Или будет заниматься более неотложными делами в надежде, что об этом позаботятся другие? В конце концов, это обязанность султанских чиновников. Форт — их забота. Однако, по словам Оливии; султан с семьей — и, возможно, с министрами! — живет в уединении далеко от города. Поэтому хотя Маджид явно знает об отплытии «Нарцисса», скорее всего (так на самом деле оно и было), он решил, что лейтенант Ларримор взял капитана Фроста с собой, дабы не сбежал. В таком случае…
Дядя Нат позвал ее на ленч. Геро делала вид, будто занята едой и не отвечала, когда кней обращались. Клейтон и его отчим обеспокоенно поглядели на ее изменившееся лицо и потом старались не смотреть друг на друга. Ленч, казалось, тянулся очень долго. Потом Геро поднялась к себе в комнату, но ложиться не стала. Мысль о том, что сказала Оливия, надавала ей покоя.
Кому-то нужно пойти в форт. Надо послать кого-то из слуг, пусть узнают, так ли это. Только они ужасно боятся холеры и если узнают, что там есть мертвецы, могут отказаться. Если обратиться к дяде Нату, он, конечно, отправит туда кого-нибудь, но сперва наведет справки, поскольку форт не в его ведении; Геро уже знала, что дела на Востоке делаются медленно. А тут, возможно, нельзя терять ни секунды.
Может, поговорить с Клейтоном?.. Нет-нет! Он тут же обвинит ее во вмешательстве в дела властей и не поверит, что ей невыносима мысль о том, что кто-то — кто бы то ни был — брошен умирать, будто крыса в клетке.
Придется идти самой, подумала Геро и содрогнулась, как Оливия, потому что отправляться туда ей не хотелось.
Не хотелось видеть то, о чем говорила Оливия, так как она знала, что нельзя потом сидеть сложа руки и убеждать себя, что не может ничего сделать. Ничего полезного. Ничего такого, что не вызовет гнева у Клейтона и раздражения у дяди Ната. Ничего такого, что не завершится ничем или бедствием, как все ее предыдущие старания. Гораздо проще признать себя побежденной, уйти в апатию и равнодушие, сказать себе, что Оливия, как всегда, преувеличивает, и принять заверения дяди, что все возможное делается; повиноваться приказу-Клейтона ни во что не вмешиваться. Вместе с тем она сознавала, что пойдет в форт. И внезапно поняла, почему.
Пойдет, так как мысль о том, что Рори Фрост умирает в запертой камере, невыносима. И вообще о том, что он умирает…
Геро подошла к окну, с облегчением прижалась лбом к стеклу и стала составлять план…
Слуги получили приказ не выпускать ее из дома, но поскольку она не выказывала желания уйти, утратили бдительность, и будет несложно отправить куда-нибудь швейцара ненадолго — ей потребуется от силы минуты две. У нее еще хранится черная арабская накидка, принесенная Фаттумой; от ливня она не защитит, зато, как показывает практика, послужит прекрасной маскировкой. Да и вряд ли кто остановит для расспросов одинокую женщину в такой день. Геро отошла от окна, свернула черное одеяние в маленький сверток и спустилась вниз.
По темному дому шелестели сквозняки, разносит ся шум дождя, и швейцар не слышал легких шагов Геро по лестнице, не видел, как она вошла в пустую гостиную. Через несколько минут он очнулся от дремотного забытья, усдышав, как его кто-то окликает по имени и вскочил. Племянница хозяина просила его сходить за лампой и приказать кому-нибудь принести в гостиную холодного чая и свежего лимонного сока.
Едва швейцар скрылся, Геро вернулась, надела черное шале, косынку с бахромой, затем спокойно подошла к двери, открыла ее и вышла под проливной дождь.
Встречный ветер раздул ее просторное одеяние, потом ливень промочил его, оно прилипло к телу, и Геро ощутила, как по спине ползут струйки воды. По дороге уже несся бурный поток, струи дождя заслоняли высокие здания, она с трудом видела, куда идет. Людей на улице было мало, в основном дети, одни радостно плескались в воде, не обращая внимания на грязь, другие обращались к ней за милостыней тонкими, слабыми голосами, едва слышными за шумом ливня.
Геро повернула не там, где нужно. Поняв это, вошла под арку над крыльцом дома и стала вспоминать расположение улиц. Бахрома, закрывающая глаза, промокла, Геро раздраженно подняла ее и с испугом обнаружила, что не одна. Под этим навесом укрылся кто-то еще. Человек сидел, прижавшись спиной к косяку двери и, разинув рот, смотрел на нее широко раскрытыми испуганными глазами.
Смущенная его удивлением, Геро вновь опустила бахрому и выбежала под дождь с надеждой, что он не узнал ее. Но не пройдя и двадцати ярдов, подумала, что если этот человек ее узнал, то и она его знает; возможно, он из Дома с дельфинами или один из слуг Плэттов и может указать ей дорогу в форт или сообщить вести, делающие поход туда ненужным. Она быстро пошла обратно в страхе, что тот человек ушел, но он все еще сидел там. Не шевелясь, не меняя выражения лица. Глядящие на нее глаза были застывшими, пустыми; когда < она обратилась к нему, на его глазное яблоко села муха, а другая вылетела изо рта.
