Лори положил руки в карманы и кивнул головой на стену. Там висела огромная карта Петрограда и его окрестностей. Красными кружками были отмечены производственные пункты, синими — административные.

— Мне в эту ночь предстоит хорошенькая прогулка за город, ребята. Вон там, видите, ветка Финляндской железной дороги и конечный пункт — Токсово. Зеленая полоса повыше — это лес. А коли вы вспомните, что мосты, машины, вагоны всего этого района вышли от наших ребят в Светоне и Миддльтоуне, то, ей-ей, поверите мне, что я буду там не хуже, чем дома.

— Ладно, Лори, — еще раз ответил Нэд, — бедняга Сорроу сомневался в нас. Пришла, видно, минута разубедить старичину. За дело!

Все трое пожали друг другу руки, усадили у постели больного сиделку и быстро, один за другим, канули в белую петроградскую ночь, похожую на огромный, наброшенный на город саван.

Виллингс держал путь на ближайшую телеграфную станцию. Дежурный телеграфист, рыжий юноша с пером за ухом, при свете лампочки дочитывал переводный роман про человека-обезьяну. Он вздрогнул, когда чья-то мохнатая голова вынырнула в окошко и голос, непохожий на русский, произнес:

— Пст! Оэ!

— Что вам нужно? — крикнул он в ответ.

Мохнач покачал головой в знай непонимания. Он глядел в глаза рыжему юноше с большой убедительностью и сунул ему под самый нос магический жетон Союза телеграфистов.

— Вы иностранец? — недоверчиво спросил юноша.

Виллингс подумал с минуту и вдруг хлопнул себя по лбу.

И не останавливаясь, скороговоркой, он принялся произносить на всех языках, европейских, азиатских и африканских — «пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Ага, это другое дело, — произнес телеграфист с улыбкой. — Теперь, камерад, я готов вам служить и по своей профессии. Ну-ка, валяйте, в чем дело?

Виллингс сунул ему бланк с телеграммой, начинающейся двумя заветными буквами «м. м.». И спустя минуту весть обо всем происшедшем побежала к Микаэлю Тингсмастеру, объединяя всех телеграфистов обоих полушарий.

Между тем Над сбегал кой-куда, пошевелил магическими кружочками долларов в кармане и к самому утру был смугл как эфиоп. Черный, грязный парик свисал ему на горбатый нос, лицо изрядно перепачкано ваксой, рубаха вываляна в керосине и скипидаре. В таком виде он преспокойно стал возле самого подъезда № 81 на Мойка-стрит и развесил на гвоздиках многочисленное добро: шнурки для сапог, щетки, резинки, подметки, стельки. А внизу, на табуретке, разместил целую серию банок с сапожной ваксой. Для ушей раннего прохожего, поспешавшего на службу, Нэд изредка затягивал гортанным голосом песню своего родного края, звучавшую приблизительно так:

— Том Топс! — крикнул редактор «Иллюстрированной нью-йоркской газеты». — Том Топс!

— Я, сэр.

— Знаю, что вы! Уверен, что вы! Только мне теперь нужны большевистские комиссары, а не вы, сударь. Понимаете?

— Очень понимаю, сэр.

— На чорта мне далось ваше понимание, наххал! — проскрежетал зубами редактор. — Я держу вас и плачу вам деньги не для понимания! Весь номер посвящен Советской России, три статьи о торговом соглашении, восемь — о съезде психиатров, и ни одной советской иллюстрации!

— Иллюстрации есть, сэр! Собачка лорда Сесиля в кабриолете президента, новый туалет принцессы Монако, чайный сервиз, приобретенный мистером Кресслингом за сорок тысяч долларов, и сбор шишек в штате Висконсине.

— Вы издеваетесь надо мной! Говорят вам, ни одной иллюстрации по существу дела! Я пропал! Меня засмеют! Социалисты расторгуют всю свою лавочку, а мы сядем на мель! И все из-за вас! Не могли вы, чорт вас побери, достать хоть какого-нибудь комиссара, хоть в три четверти, в полоборота, хоть задом-наперед, наконец!

— Ни слова больше, сэр! — воскликнул Том Топс, вставая с места и хватая свой фотографический аппарат. — Вы подали мне идею, которая даст блестящие результаты! Ждите, сэр… Ждите меня в редакции!

С этими словами Топс выбежал на улицу и, как безумный, понесся в автомобильный гараж.

Спустя минуту человек двадцать шоферов окружило его, наперебой хватая Тома Топса за рукава и за пуговицы.

— Десять долларов, — кричал один, высокий и длинноносый, — я вам говорю, за такую спину, как моя, другой отвалил бы и двадцать!

— И у меня в самый раз! — внушительно твердил его сосед, тыча Топсу в глаза тыловую сторону своего тела, — я согласен за восемь, коли на то пошло. Восемь, ни на один цент не меньше!

Том Топс успокоил разыгравшиеся страсти, щедро пообещав каждому столько, сколько он хочет, и приступил к подготовительной работе по размалевке автомобилей.

Поздно вечером редактор и Топс лихорадочно сидели в цинкографии, пробуя многочисленные оттиски и обсуждая, с привлечением к делу наборщиков, важный вопрос о том, какую фамилию проставить под каждой из фотографий.

А на следующее утро деловые нью-йоркцы с удовольствием разворачивали богатейший номер «Иллюстрированной газеты». В ней было все, чего только жаждет человеческое любопытство.

МИСТЕР И МИСТРИСС ЛЕНИНЫ НА ЗАГОРОДНОЙ ПРОГУЛКЕ.

Снимок собственного корреспондента! Огромный автомобиль с серпом и молотом на лакированном кузове и дюжиной красных флагов, болтающихся с обеих сторон, совершенно закрывая седоков, мчался вдоль огородов, спиной к зрителю, развив предельную скорость.

МИСТЕР ЧИЧЕРИН ПРИВЕТСТВУЕТ ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНСКОГО ПАРОХОДА!

Прямехонько перед самым носом настоящего американского парохода стояла статная фигура в цилиндре, поворотив к зрителю величественную спину.

Далее шла несколько менее внушительная спина — мистера Бухарина, обменивавшегося рукопожатием с собственным корреспондентом «Иллюстрированной нью-йоркской газеты», в котором читатели могли без труда узнать юного Тома Топса, и еще несколько спин в разных наклонах и под разными наименованиями.

В этот день тираж «Иллюстрированной газеты» превзошел все ожидания. На углах, площадях, перекрестках, в трамваях, толкая друг друга, дамы, мужчины, отроки, мальчишки и даже карманные воры с увлечением покупали газету, одни на свои собственные деньги, другие — на деньги, в поте лица добытые из чужого кармана.

К вечеру давка стала еще ужасней, так как пронесся слух, что номер запрещен. Редактор потирал руки. Том Топс заболел от возбуждения. Бостонские клерикалы открыто запрашивали у правительства, неужели оно не понимает оскорбительного намека, брошенного советскими комиссарами Американским Соединенным Штатам?

— Почему… — так запрашивали клерикалы. — Почему все они поворотились к нам задом?!.

На деревообделочном в Миддльтоуне царило не меньшее волнение. Вокруг белокурого гиганта, орудовавшего рубанком, столпились рабочие, только что прочитавшие газету.

— Тингсмастер, — сказал один, ударив его по плечу, — штучка-то пойдет в Петроград раньше срока!

— Наделает она делов, — подмигнул другой, давясь от хохота, — читайте-ка, братцы, передовую.

Газета пошла гулять по рукам, покуда не дошла до лучшего грамотея, возвысившего голос на всю мастерскую.

«Два события, — так начиналась передовица, — знаменуют собою торжество науки и торговли, — это соглашение с Россией и съезд психиатров в Петрограде, куда мы посылаем лучших представителей медицины. Надо надеяться, что наши пищевые продукты неспроста завоевывают себе путь в Республику Советов одновременно с нашей медициной. Всем известно и ни для кого не секрет, что врачебная помощь поставлена в Америке на невиданную высоту, а статистический подсчет недавно обнаружил, что на каждый ресторан у нас имеется по три лечебницы и по 1758 вольнопрактикующих врачей. Граждане, покупайте пилюли „Антигастрит“ д-ра Поммера!»