— Живите долго, Евгений Семёнович. Внукам оставьте.

— Да, нет у меня никого. Не дал Бог. И оставить некому. Василичу предлагал. Он мужик нормальный. Интеллигентный. Никогда с советами не лез. Дружили мы с ним, когда он тут работал. Но не пьёт он, а какая дружба без выпивки? Взял чуть-чуть. Но тоже, говорит, квартира не резиновая.

— Я помогу вам вынести всё это. Может гараж, где рядом снять?

— Да ну, ты что? Деньги ещё платить?! Чтобы хранить этот хлам?! Даже не знаю, мне он зачем?

— Нажитое непосильным трудом, — сказал я уважительно. — Это ж вы выпаивали детали?

— Выпаивал сначала, а потом вон, платы лежат от приборов. Военные есть, разработки, между прочим. До сих пор секретные. Ежели контора узнает, посодют.

Он вздохнул.

— Приходи, короче. Бери, что надо. Но я потихоньку понесу домой, то что тебе нужно.

Я сложил в сумку уже своё имущество и протянул ему десятку. Он вздохнул, но взял.

— Ты, это, заходи. Э-э-э… Как зовут-то тебя?

— Евгений.

— О! Тёзка! Тем более заходи. Может и подскажу, что, в радиоделе-то.

Педсовет назначили на «после уроков». Темой заседания педагогического совета обозначили: «Хамское поведение ученика 5 —го „А“ класса Дряхлова Евгения Витальевича». Объявление о педсовете висело с самого утра на школьной доске объявлений. После первой перемены все мои одноклассники смотрели на меня с ужасом.

— Что случилось? — спросил Мишка, подбежав ко мне с выпученными глазами. — Ты что натворил?

— А что такое? — я про объявление ещё ничего не знал.

— Так, это… Педсовет… Кому ты нахамил?

— Никому не хамил. Это классная мне нахамила, а я сказал, что мне это не нравится.

— Чо-о-о? — вопросил Мишка. — Ты охренел с Рагиней препираться? Так это она тебя на педсовет?

Я кивнул, непроизвольно хмурясь.

— Вот, сука, — подумал я. — Это она специально объявление не в учительской, а на всеобщее обозрение вывесила. Снова фамилию мою вся школа обсуждала. Знаменитым сделала! Нахер-нахер такая знаменитость.

На всех уроках учителя поднимали меня одного из первых. Математичка кроме проверки у меня домашнего задания, вдруг решила вспомнить математику за пятый класс и погоняла меня по дробям. Англичанка, милая, добрая и снисходительная учительница, ставившая нам одни пятёрки, попросила меня проспрягать глаголы: «to have» и «to be». Я растерялся и едва вспомнил. Физик тоже пытался меня достать вопросом, «как я понимаю материю», но я сказал, что н е понимаю никак, пока он не объяснит.

На второй перемене подошли наши хулиганы.

— Ты чо, Рагине нахамил? — кривя презрительно губы, спросил Костя Кепов.

— Поговорили просто, — скривился я. — Да задолбала: «Дряхлов! Дряхлов!». С какого, я ей «Дряхлов»?

— Ну… Меня тоже все учителя всё время Кеповым называют.

— А это правильно? У тебя, что, имени нет? И у меня?

— Да и пофиг… Теперь пи*дец тебе! — осклабился Кепов. — Такого она не простит! Мать вызывали?

— Вызывали. Я сказал, что она работает. Вот поэтому на педсовет вызвали.

— Дурной ты Дряхлов! — махнул на меня рукой Кепов и отошёл к Рошкалю и Симонову. Зашептались.

— Разрешите присутствовать, — спросил я, предварительно постучавшись, войдя в учительскую и поздоровавшись с сидящими вокруг сдвоенного стола присутствующими. Во главе стола сидела Светлана Яковлевна Козак — наша директор.

— Ради тебя и собрались, Дряхлов, — ехидно проговорила Людмила Фёдоровна — завуч нашей школы. Становись вот сюда.

Меня поставили у стола напротив директора.

— Даже представителя РОНО пригласили. Ты же грозился написать жалобу в РОНО? Вот и передай жалобу товарищу Маркову.

Завуч указала рукой на сидящего рядом с ней мужчину лет сорока в сером костюме, чуть лысоватого, в больших роговых очках, сильно уменьшающих его глаза.

— Здравствуйте товарищ Марков! Как к вам можно обращаться по имени отчеству?

Товарищ Марков переглямулся с директором школы, кашлянул и представился:

— Альфред Павлович.

— Очень приятно, Альфред Павлович, — с серьёзным выражением лица и чуть склонил голову вперёд.

Однако классная решила воспользоваться моментом, чтобы спровоцировать меня и прошипела:

— Не паясничай, Дряхлов! Здесь тебе не цирк!

Я с удивлением и интересом перевёл взгляд на Рагиню, но промолчал. Я решил вести себя предельно корректно и ни с кем не спорить.

— Дождёмся Николая Ивановича, или начнём без него? — спросила завуч.

— Он всегда больше всех занят. Не дождёмся мы его. Давайте начнём? — высказала свое мнение Рагиня.

— Да! Надо начать, пожалуй, — проговорил Альфред Павлович и глянул на часы. — Не думаю, что это вопрос очень сложный. Надо уложиться минут в тридцать.

— Тогда, товарищи, начнём! — торжественно сказала директор. — Мы собрались на экстренное заседание педагогического совета по просьбе Рагины Валентины Леонидовны, которую вчера оскорбил ученик шестого класса «А» Дряхлов Евгений. И между ними, представляете, товарищи, возникла перепалка, конфликт.

— Да, какой конфликт, Светлана Яковлевна? Он просто нахамил мне, назвав просто по фамилии и обвинил всех нас, товарищи в том, что мы, дескать, его все позорим перед его одноклассниками, называя просто по фамилии. И требовал обращаться к нему по имени и отчеству.

— Вы не нервничайте так, Валентина Леонидовна, — попросила завуч.

— Спасибо, Валентина Леонидовна, что изложили суть конфликта.

Рагиня недовольно фыркнула.

— Что скажешь на это, Дряхлов Евгений? — обратилась ко мне директор школы.

— Умная тётка, — подумал я.

Я развёл руки и возвёл глаза к небу.

— К сожалению, вы, уважаемые учителя, и вы Светлана Яковлевна, даже не замечаете, как грубо вы обращаетесь с учениками, которые, кстати, являются детьми. Не собираюсь бороться с вашим традиционным обращением к ученикам по фамилии, но хочу заметить, что не у всех фамилии благозвучные, и как раз на это я и обратил вчера внимание Валентины Леонидовны. Я сказал, что мне не нравится моя фамилия. Она вызывает у окружающих улыбки, смех а я подвергаюсь остракизму. Потому, что и внешне соответствую ей.

Я слегка повертелся перед сидящими. На губах учителей появились улыбки.

— Вот видите? Вы и сейчас не сдерживаете эмоции! Что уж говорить о детях?!

Япомолчал.

— В разговоре с Валентиной Леонидовной мне пришлось в качестве примера неблагозвучности назвать её по фамилии, но у меня совершенно не было умысла оскорбить уважаемую Валентину Леонидовну. Она же восприняла мои слова, как оскорбление.

Я замолчал.

— Всё? — удивлённо спросила Светлана Яковлевна. — А твои угрозы пожаловаться в РОНО? На что ты хотел жаловаться?

Я молчал, уперев взгляд в пол.

— Говори! Говори! — сказала классная руководитель. — Вчера смелый был!

Я поднял глаза от пола и обвёл взглядом всех присутствующих.

— Мне и сейчас не страшно, а стыдно за вас Валентина Леонидовна.

— Что?! Стыдно за меня?! Да как ты смеешь, щенок?! И за что же тебе стыдно?

— Стыдно за то, что вы носите гордое и почётное звание «учитель». Вас, Валентина Леонидовна, пять лет учили, как нести детям «доброе-вечное», а вы, дажеразговариваете с нами, как с преступниками. Что вы мне сказали вчера? «Пошёл вон, мерзавец?!»

— Ты назвал меня хамкой!

— Я сказал, что, разговариваете так, вы хамите и не замечаете этого.

— Ты не смеешь рассуждать, о том, правильно ли ведёт себя учитель! И о том, что я обязана делать, а что нет!

— Мне нечего больше добавить, — сказал я, разведя руки, — кроме того, что желание отправить в РОНО заявление о вашем, Валентина Леонидовна, порочащим высокое звание учителя поведение у меня только окрепло.

— Ты о своём лучш поведении думай, Дряхлов. И о том, как ты будешь дальше учиться в этой школе.

Директор постучала карандашом по столешнице.

— Валентина Леонидовна, успокойтесь! — сказала она суровым тоном. — Не теряйте лицо. Коллеги! Суть конфликта понятна. Кто выскажется?