Царствование Сигизмунда III особенно изобиловало ритуальными процессами. У этого короля не было решимости его двух предшественников, резко осудивших ритуальную ложь. Усиление ордена иезуитов в Польше давало себя чувствовать. В разных местах появились снова трупы «замученных евреями» христианских детей и остатки оскверненных гостий. Фабрикация «святых младенцев» и «чудотворных» сакраментов велась в широких размерах. Женщина, убившая своего внебрачного ребенка для сокрытия следов греха, подкидывала труп ближе к дому еврея, а потом заявляла о похищении его; судебный процесс с пыткой довершал дело: синагога унижена, а церковь торжествует и отлично зарабатывает от притока благочестивых паломников к «святым мощам» и сакраментам. Монахи знали секрет этой «пропаганды веры». Знаменитый иезуитский проповедник Петр Скарга в своей популярной книге «Жития святых» («Zywoty Swištych», 1579) прославлял младенца Симона Тридентского и убеждал своих суеверных читателей, что такие Симоны имеются и в Польше. Сам Скарга выступил в роли королевского комиссара с обвинением нескольких евреев в Пултуске в том, что они купили у церковного вора гостию и надругались над ней; по его настоянию, несчастные были подвергнуты пытке, сознались и несодеянном преступлении и были сожжены (1597).
С конца XVI века ритуальные процессы, организованные умелой рукой, стали повторяться почти ежегодно. Самым кровавым из них был процесс 1598 года об убийстве христианского мальчика в селе Свинарове, разбиравшийся при торжественной обстановке в Люблинском трибунале. В болоте близ деревни был найден труп четырехлетнего крестьянского мальчика, вероятно утонувшего. Немедленно чья-то невидимая рука направила дело по ритуальному пути: были арестованы трое евреев из ближайшей корчмы и двое из города Межиречья. Городской суд произвел в этом духе следствие и затем передал дело в Люблинский трибунал. Старшины кагала в Люблине протестовали против незаконного следствия и разбора дела в трибунале и просили о производстве при их участии нового следствия, которое докажет невиновность арестованных. Но трибунал отверг эту просьбу и велел подвергнуть подсудимых пытке. Выяснение истины передано было палачу. Он трижды вздергивал подсудимых на дыбу, так что у них руки и ноги выскакивали из суставов, и трижды жег тело свечами; тогда обезумевшие от мук люди «добровольно» (как значится в судебном протоколе) показали, что они действительно пьют христианскую кровь вместе с вином или вливают ее в пресное тесто, из которого печется «афикоймен» (маца) на Пасху, и что для этой цели они убили ребенка и выцедили из него кровь. Вырванное палачом сознание было признано трибуналом достаточным, и он приговорил трех подсудимых к смертной казни (остальные двое успели бежать). Был воздвигнут эшафот возле синагоги в Люблине, и казнь нарочно была назначена на субботний день. Это произвело на евреев такое впечатление, что они с плачем стали покидать район синагоги и метались по городу со страшными воплями. Пришлось отказаться от этой нравственной пытки над целой общиной, и казнь была совершена на обычном месте, за городом. Несчастных четвертовали и куски тел прибили к столбам на перекрестках улиц. Тело же малютки, найденное в болоте, было помещено иезуитами в Люблинском костеле и привлекало туда множество богомольцев из разных мест. Хорошо зарабатывали и священники, и мещане-торговцы от наплыва покупателей благочестия и более реальных товаров. Не в этом ли была и цель затеянного ритуального процесса?..
Один ярый юдофоб, патер Моецкий, напечатал в том же 1598 г. в Люблине книгу, которая, по-видимому, имела влияние на решение трибунала и на польское общественное мнение вообще. В этой книге, озаглавленной «Жидовские жестокости, убийства и суеверия» («Zydowskie okrucienstwa»), пересказано содержание немецких памфлетов и прибавлены сведения о Польше. Автор насчитывает в Западной Европе 24 ритуальных убийства и 10 — в Польше XV и XVI века. Перечисляя случаи осквернения гостий, он с торжеством указывает на упомянутый сохачовский процесс 1556 года и с грустью — на исход других процессов, где дело кончалось оправданием евреев. Замечательно, что при объяснении причин ритуальных убийств Моецкий указывает на «тайное чародейство» и лечение болезней при посредстве крови, но не говорит о примешивании крови к пасхальной маце. Через несколько лет Люблинский процесс, доставивший такое торжество церкви, был прославлен другим памфлетистом, писцом краковского епископа Губицким, в книге «Жидовские жестокости над святейшим сакраментом и христианскими детьми» (1602). Книга посвящена председателю Люблинского трибунала при разборе дела 1598 года. Сам Губицкий мог похвалиться заслугами перед польским обществом: его литературная агитация сыграла, по-видимому, некоторую роль в той юдофобской кампании, которая привела к уничтожению еврейской общины в Бохнии, городе Краковского округа.
В Бохнии, центре соляных копей, евреи арендовали копи и торговали солью. Это не нравилось их конкурентам из мещан, и вот придуман был предлог, чтобы избавиться от неприятных людей. В 1604 г. городской учитель Дудек взял из церкви гостию и отдал ее горнорабочему Мазуру. Вскоре суеверный Дудек заболел и высказал свои опасения, что Мазур продал гостию евреям. Мазур был арестован и допрошен под страшной пыткой, но не сознался в преступлении и умер под пыткой: «Ведь у дьявола есть свои мученики», — замечает по этому поводу современный польский писатель (Кмита в книге «Process sprawy Bochenskiej»). От еврейских старшин в Бохнии потребовали выдачи бежавшего из города члена общины Якова, которого подозревали в покупке гостии, но они не могли или не хотели отдать невинного человека в руки палачей. Тогда Сигизмунд III издал декрет о выселении всех евреев из Бохнии в трехмесячный срок (1605). Евреи переселились частью в Краков, частью в соседние местечки. Бохнийская община была разрушена, и мещане исходатайствовали себе привилегию «de поп tolerandis judaeis». С тех пор в Бохнии не было евреев вплоть до новейшего времени. Местный писец при солеварне Ян Кмита сочинил несколько книг в стихах и прозе об этом событии и о евреях вообще. Под конец жизни, в роковой для Польши и евреев 1648 год, Кмита напечатал поэму под заглавием «Ворон в золотой клетке, или Жиды в свободной Короне Польской» («Oreiw, to jest Kruk w zlotej klatce»). «Никто, — жалуется автор, — не живет в таком довольстве, как еврей в Польше: у еврея на обед всегда есть жирный гусь, жирные куры, а убогий католик макает кусок хлеба в слезы, которые льются из его глаз».
То, что проделали в Бохнии, пытались спустя четверть века сделать в городе Пшемысле, где находилась значительная еврейская община. И здесь история идет обычным путем: долгие годы мещанство ведет с евреями судебный процесс, обвиняя их в нарушении договоров с магистратом, евреи жалуются королю на нарушение их привилегий, а когда это ни к чему не приводит, буйная толпа устраивает погром на еврейской улице (1628). Когда же Сигизмунд III требует ответа от магистрата и возмещения убытков пострадавшим, возникает вдруг ритуальный процесс. В марте 1630 г. трое членов еврейской общины были арестованы по обвинению в том, что они купили у христианки украденную из церкви гостию; арест и допрос под пыткой грозили также кагальным старшинам, но они бежали во Львов, чтобы искать защиты у воеводы. Вопреки закону о подсудности евреев только воеводскому суду, дело перешло в городской суд, который приговорил к смерти одного из арестованных, Моисея Шмуклера. Несчастный стойко выдержал ужасные пытки, не сознавшись в выдуманном преступлении. Его сожгли живым на костре. «Смотри, Боже, какова их жестокость!» — восклицает автор еврейской элегии на смерть этого мученика. «Они раскинули свои сети, чтобы склонить короля и вельмож к их ложному обвинению, дабы изгнать евреев из города, где они живут». Однако на этот раз цель не была достигнута: остальных арестованных евреев пришлось освободить за недостатком улик. Задуманное выселение евреев, как результат «удачного» ритуального процесса, не состоялось, и община в Пшемысле уцелела.
