“Я знаю, что ты мне покажешь” — мысленно оскалился он.
Подсознание его, несмотря на полный раздрай в душе своего хозяина, было страшно упорядоченным местом. Никакой путаницы, строгий хронологический порядок. Вэйл мог бы стать историком, родись он на какой-нибудь институтской колонии вроде двадцать четвертой. Архив собственных воспоминаний — запыленный, почти заброшенный, все еще был в идеальном состоянии.
И принадлежал ему, Вэйлу Кертену, а не какому-то веществу, которому вздумалось раскрывать папки именно там, где содержалось больше всего дряни.
Он знал, что токсин покажет ему дальше, а потому взял и опередил его — открыл записи того самого последнего года на “Темной дыре”, сразу после того, как он сдрейфил застрелиться, но не сдрейфил пустить свою жизнь под откос.
Тот Вэйл был тем еще засранцем — как он умудрился не нарваться на пулю или на каких-нибудь остервенелых костоломов с каменными кулаками, оставалось только гадать — и это при том, что временами он и вправду искал смерти. И каждый раз она поворачивалась к нему задницей.
Нет, конечно, за тот год его колотили больше, чем за всю жизнь до этого, но, видать, спивающийся, обкуренный пират с откровенно поехавшей крышей мог вызвать жалость даже у самых отъявленных отморозков.
Неплохо выживанию Вэйла поспособствовал и Нильс — как-никак, прищучить человека из его экипажа значило нажить себе врага в лице капитана крупнейшего пиратского судна, а этого не хотели ни в одном порту.
Вот и выходило, что ухайдохать пилота, который пустился во все тяжкие после того, как собственными руками взорвал свою без пяти минут невесту, мог разве что сам Нильс — или его сынок — но оба они вместо этого стали считать своим святым долгом вправить ему мозги. Конечно, там тоже не обходилось без мордобоя, но того Вэйла пилот в любой другой момент своей жизни отмудохал бы и сам из-за одной только его ничтожности.
И ведь это продолжалось не месяц и не два — спустя полгода Вэйл даже стал думать, что это никогда не кончится: Нильс терпел его выходки, выгораживал перед экипажем и даже не думал о замене, хотя идиоту было понятно, что такой Вэйл как пилот никуда не годен.
Ему бы просохнуть на пару дней и сложить два и два, чтобы понять, где собака порылась, но он так самозабвенно утонул в ненависти к себе, что не допускал даже мысли, которая прежде была чем-то общеизвестным.
Нильс Конлан ничего не делает просто так.
Это придет ему в голову несколько месяцев спустя, в редкий момент просветления между попойками, когда он заметит вдруг, как складно в тот день все вышло: например, то, что Лилит оказалась в порту, где уже несколько месяцев не работала, именно в тот день, когда местным бандам вздумалось делить территорию, и то, как легко Вэйлу сошла с рук смерть Скотти Болда — человека откровенно не последнего ни для мафии, ни для всей тридцатой колонии.
Вечером Вэйл зальет эту мысль очередной дозой пойла и вспомнит о ней только тогда, когда спустя год попустительства Нильсу надоест спускать на тормозах выходки своего пьянчуги-пилота.
Пилота, которого именно он таким и сделал.
Более-менее сносно Вэйл помнил только окончание той вылазки, когда пуля в плече — или, может, разбитый вдребезги челнок, из которого живым удалось выбраться только ему — знатно его отрезвили.
Желтое небо на головой, дощатый мост под ногами, а внизу — вода. Можно было бы попробовать утопиться, не найдись у него дела поважнее.
—Это же ты все подстроил, —Сказал тогда Вэйл этой лысине, —Потому что не хотел меня отпускать.
Нильс даже не посмотрел на него — лишь запустил руки в карманы, и, выпятив пузо, повернулся к сыночку:
—Вот так делай людям добро…
Вэйла шатало от потери крови, тяжести содеянного и осознания того, каким беспросветным идиотом он был все это время, продолжая считать Нильса своим благодетелем.
И ведь он даже не пытался ничего опровергнуть! Вот, насколько ему было плевать — Нильс просто развернулся и зашагал прочь, ведя за собой своего никчемного сынка.
—И что же, ты даже ничего мне не скажешь!? —Из последних сил бросил Вэйл ему в спину.
Нильс замер и медленно, словно нехотя, повернулся к пилоту:
—Бывай, Кертен. Глядишь, свидимся на том свете.
Это было последней каплей. Вэйл готов был взорваться от ненависти — он хотел побежать, догнать эту мразь и придушить ее голыми руками, но его ослабшие ноги внезапно подогнулись, и он рухнул на мост, уставившись в желтое закатное небо.
—Запомни, Орландо, —Наставлял сыночка Нильс, —Всегда приходится чем-то жертвовать.
Это было последнее, что он слышал перед тем, как отправиться во тьму. Очнулся Вэйл уже под стражей, в качестве виновника нападения на правительственные склады и многократного участника пиратских налетов на межколониальные суда.
“Это ты хотел мне показать? — рассмеялся Вэйл — Как предсказуемо!”
Потому что все, что ему пришлось пережить дальше, казалось сущей ерундой по сравнению с тем годом — опуститься ниже было попросту невозможно.
Едва отпустив эту мысль, пилот почувствовал, как антидот начинает действовать, и тяжелое, гнетущее наваждение сменяется другим — светлым и легким.
Более идиотской схемы и придумать было нельзя — заставить человека столкнуться с самыми черными закоулками памяти, ткнуть лицом в самое отборное дерьмо, через которое ему пришлось пройти, чтобы потом “показать истину” в виде заранее подготовленной галлюцинации.
И ведь этот алгоритм сработал бы, не окажись Вэйл бывалым почитателем токсина, знающим пределы его действия и оттого продолжающим оставаться одной ногой в реальности.
Настоящий токсин — тот, который использовался для отдыха и наслаждения, а не для пыток людей погаными воспоминаниями — всегда рисовал Вэйлу воду. Вот и сейчас он стоял по щиколотку в воде, а из-за горизонта пребывали плавные тихие волны. Они шуршали по песчаному берегу, а в небе над головой — чуть пасмурном, но очень спокойном — плыли густые пышные облака.
—Это очень просто, —Слышал Вэйл мужской голос. Сквозь реальность он просочился в его сознание и под действием токсина изменился до неузнаваемости. И стал принадлежать Фло.
Сестра стояла рядом и шлепала босыми ногами по воде. Удивительно — как точно подсознание способно изобразить лицо, которое не видел больше двенадцати лет! Фло была точь в точь как в тот день, когда он покинул ее — хрупкая, большеглазая, в светлом платье и с синяками на тонких ручонках.
—Тот путь, что ты видел, ты прошел без истины, —Сказал ее устами почтенный сын, что склонялся сейчас над Вэйлом и зачитывал заготовленный текст.
Ну уж нет! Как бы низко он не пал, очернять имя Фло — или память Лилит, мало ли что там дальше — всей этой ересью он не позволит.
Собравшись с силами, Вэйл дернулся на столе. Он не слишком надеялся на успех, но тело ему подчинилось — вот, на что способны годы практики — а значит, покончить со всем этим можно было прямо сейчас.
Что он и сделал, открыв глаза.
—Все! Все! —Выдохнул он, возвращаясь в реальность. Над головой по-прежнему висел дощатый потолок, а рядом все так же толпились “почтенные сыны”. От столь скорого пробуждения подопытного их рожи вытянулись в удивленных гримасах.
Наверное, никто так крупно не обламывал их прежде.
—Развяжите меня! —Потребовал Вэйл, —Я проснулся!
Голос вернулся к нему быстрее, чем ощущение собственного тела, хотя и эта неприятная побочка токсина в его случае дошла до минимума. Всего через пару минут он окончательно придет в себя.
И будет думать, что делать дальше…
Потому что теперь, когда он на собственной шкуре узнал, что делают эти фанатики с мозгами доверчивых дурачков, ему стало не по себе от мысли, что, разобравшись с ним, эта контора как ни в чем не бывало продолжит завлекать в свои ряды людей и навязывать им своего самозваного божка…
Надо будет рассказать об этом Наю. Мозги у доходяги есть, может, и придумает чего толкового…
А вот связываться с ними самому окончательно перехотелось. Вэйл и сам не знал, чего он ждал от сегодняшнего обряда — он сразу сказал себе, что будет смотреть по ситуации, как ему поступить.
