И это еще не говоря о том, что с таким неблагонадежным элементом, как Вэйл, они могут влипнуть в парочку передряг на любой из планет…

Все эти препятствия влекли за собой только одну нерешаемую проблему — время. Все упиралось в чертово время! Это из-за него Най был на взводе, неспособный ничего поделать ни с ходом экспедиции, ни с собственным здоровьем, и готов был собственными руками придушить Вэйла, который без задней мысли собился затянуть сборы из-за мешков с каким-то барахлом.

По десять раз на дню молодой человек заставлял себя прекратить эти мысли — как-никак, он жил с этой болезнью почти четыре года — но приступы, что день ото дня становились все невыносимей, наводили на мысли все более мрачные.

Сегодня, во время измерений нефритовой энергии, он снова едва успел скрыться от глаз Вэйла и Эллы. Все бы ничего, если бы не обилие крови, которую пришлось не только оттирать с пола, но и в будущем придется выводить с костюма, что покоился сейчас в чемодане, мятый и заляпанный красными пятнами в нескольких местах. А это, между прочим, был лучший его костюм!

Он не мог даже предположить, сколько времени у него осталось. Еще сильнее добивала необходимость скрываться от Вэйла. Най и сам не понимал, почему сейчас, когда они уже взлетели и покинули колонию, он все еще боится открыться ему. Наверное, из-за всей той лжи, которую он городил пилоту на земле — такой человек, как Вэйл, просто неспособен поставить себя на место Ная и попытаться понять. Вместо этого он непременно начнет насмехаться.

В горле, как по заказу, захрипело, и Най нервно взглотнул, пытаясь остановить приступ еще до того, как он полностью захватит его легкие. Но это не помогло.

Не помня себя от страха быть раскрытым, он вскочил с койки и, наспех разобравшись с механизмом дверного замка, босиком вылетел в коридор.

Приглушенный свет ночной лампы мягко освещал узкий, как в поезде, проход, что соединял между собой следующие отсеки: оружейный с одной стороны, и рабочий — с другой. Из-за задержки дыхания перед глазами у Ная мутилось, а полутьма и отсутствие очков окончательно довершили картину — и вот он, согнувшись в три погибели в очередном приступе, не может даже понять, что у него под ногами — заклепки, держащие ребристые железные половицы, или капли крови, прочерченные странной узкой полосой света, взявшейся словно из ниоткуда?

Он провел ступней по шершавой поверхности пола. Пальцы ног влагу не ощутили — только твердый холодный металл. На ладони крови, к большой его удаче, тоже не оказалось. Облегченно вздохнув, Най опустился на пол напротив одинаковых неприметных дверей жилых отсеков и прижал дрожащие колени к груди.

Зрение чуть прояснилось, хотя глаза до сих пор затягивала мутная белесая пелена, и молодой человек понял, что никакой полосы света не было и в помине.

Не хватало ему еще галлюцинаций!

Когда в груди окончательно перестало хрипеть, Най прижался затылком к стене коридора и мысленно возненавидел себя за все мысли, что посетили его за последние полчаса.

Разве отец когда-нибудь мог позволить себе такое? Да и сам Най из прошлого?

—И когда ты стал таким трусом? —Прошептал он в тишину корабля, —Сейчас тебе терять гораздо меньше, чем тогда.

Не позволяя себе вернуться в прежнее раскисшее состояние, ученый твердым движением поднялся на ноги и вернулся в отсек, где Вэйл по-прежнему продолжал видеть десятый сон.

Гнев на самого себя с каждой секундой становился только сильнее, но именно он задвинул подальше все остальные мысли. Най провалился в сон, едва коснувшись головой подушки.

*

Когда он разлепил веки, на соседней койке царил армейский порядок, а самого Вэйла уже и след простыл — и это при том, что дома Най всегда просыпался ни свет ни заря, и вряд ли сегодняшнее утро было исключением. Другое дело, что в межпланетном (или как его чаще называли, межколониальном) пространстве жизнь текла каким-то своим чередом, никак не привязанным к световому дню, и пилот явно ощущал себя в нем комфортнее, чем Най.

И все же, несмотря на вчерашнюю бессонницу, молодой человек чувствовал себя довольно бодрым. Он поднялся с постели, откашлялся, влил в себя микстуру, надежно спрятанную в глубине его чемодана под тем самым испачканным костюмом, заправил кровать и принялся приводить себя в порядок, насколько это вообще было возможно.

Отсек, в котором поселились они с Вэйлом, был рассчитан на четырех человек. Две незанятые койки расположились чуть поодаль, прижатые к стене. Будь они разложены, здесь и вовсе не осталось бы никакого свободного пространства, хотя Наю было грех жаловаться — та каюта для троих, где обустроилась Элла, была еще меньше. “Атлантика” в принципе была довольно малогабаритным судном, а потому ее создателям явно приходилось экономить на пространстве — мало-мальски просторной здесь можно было назвать разве что капитанскую рубку. Наверное, поэтому ее и облюбовали все без исключения члены экипажа, включая лишенную возможности испытывать симпатию к чему-либо Эллу и самого Ная, старающегося минимизировать общение с Вэйлом.

Что удивляло ученого еще больше — так это то, как безупречно работала на “Атлантике” гравитация. Здешняя сила притяжения ничуть не отличалась от привычной ему и ни пока разу не дала сбой, хотя во время предыдущей экспедиции Най успел возненавидеть их чертов корабль из-за внезапных зависаний в пространстве и следующих за ними неприятных падений.

Единственное, к чему молодой человек смог бы придраться — это шум, который, очевидно, был слабым местом всех межпланетных кораблей. Возможно, спустя пару недель полета он все-таки привыкнет и к гудению двигателей, и к звукам обшивки, но пока все это если и не пугало его, то как минимум раздражало.

Мельком глянув на себя в небольшое круглое зеркало перед дверью, Най вышел из каюты и едва не сбил с ног Эллу, что стояла в коридоре.

—О! —В последний момент он попятился и уткнулся спиной в стену, —Доброе утро!

Ясные холодные глаза равнодушно уставились на него:

—Доброе утро. Хотя в межколониальном пространстве слова, обозначающие время суток, едва ли могут быть применимы.

—Нужно же какое-то постоянство, —Пожал плечами Най, —Его и так слишком мало.

—А как же бортовой режим? Одно и то же расписание каждый день подходит под определение константы.

—Я не привык к такому, —Не сводя глаз с лица девушки, Най наощупь проверил, заперта ли дверь каюты, и медленно двинулся по коридору. Элла последовала за ним, —Когда всю жизнь делишь на утро-день-вечер-ночь, невольно тащишь это за собой везде.

Интересно, каким человеком Элла была до того, как воля ученого-экспериментатора превратила ее в живую машину? От внимательного, натренированного многолетними исследованиями глаза Ная не ускользнуло, что некоторые подсознательные действия девушка совершала так же, как любой обычный человек — смотрела по сторонам, когда ей было нечем заняться, отстукивала пальцами ритм, хмурилась, когда искала ответ в своей базе данных.

Вот и сейчас ее темные брови едва заметно сошлись к переносице, образовав крохотную морщинку.

Когда-то эта мимика была намного живее — эти губы умели складываться в без сомнений прекрасную улыбку, глаза умели плакать и смеяться, а нос — морщиться от недовольства. И сейчас Най поймал себя на мысли, что с радостью посмотрел бы на любую из этих эмоций.

“Идиот! Она была преступницей, причем, опасной!” — одернул он себя, но помогло это мало.

—Это свойственно людям, —Ответила Элла и, отвернувшись, обогнала Ная.

Интересно, откуда она? Такие черные волосы и такая светлая кожа, без намека на загар — очевидно, что не из бедняцких колоний, где нео-солнце палит так, что сжигает людей заживо.

Значит, преступницей стала не от бедности… Как же так вышло?

Она вовсе не походила на отъявленную негодяйку и разбойницу — слишком утонченная, слишком хрупкая. Руки аккуратные и ухоженные, походка изящная и спокойная.

Соблазнительница? Роковая красотка, убивающая ради наживы с помощью нежности и яда? Най отказывался в это верить.