— Милошу дозволено обращаться ко мне кратко.

На последнем слове голос у меня неприятно треснул, как стекло в бокале, крепко сжатом драконьей лапой.

Милош провел меня тернистыми переходами Гнезда в самый край лечебного флигеля. Скорее всего, раньше второй флигель служил домом для садовника и уличных работников, но я не глядя отписала его лекарям. В военных условиях, лекари были Леяшу нужнее садовников.

Мы проскочили первый этаж, где содержали тяжело раненных, и он сразу провел меня в личный кабинет, соединявший собой две комнаты и зельеварную. Еще одна находилась в подвале, но туда Милош спускался реже, чем хотел. Слишком много на него дел навалилось.

— Сюда, — сказал тихо.

Усадил меня в кресло и осторожно присел на корточки рядом, заглядывая мне в лицо снизу вверх.

Мне было так плохо, что я не чувствовала даже стыда. Предвестие приступа было еще вчера вечером, спровоцированное красавицей, а сейчас, наконец, накрыло. Весь ужас заключался в том, что во время приступа я становлюсь невыносима. Ною, ною и еще раз ною. Из всех живых представителей фауны меня терпел только мой психотерапевт, да и тот за бешеные деньги. Так бы, наверное, убил. Зашлепал бы насмерть своим модным айпадиком последней модели.

Милош взял меня за руки, с сочувствием заглядывая в лицо.

— Я дам лекарство, Эйвери. Выпей залпом, оно горькое. Рецептура отличная, а вот со вкусом пока не работал.

— Горькое, — повторила я послушно.

Слезы хлынули дождем, и Милош беспомощно заметался по кабинету.

— Только приляг потом хоть на час, иначе уснешь стоя или вообще в обморок упадешь.

Наконец, сунул мне в руки прохладный горшочек, и я, как опытный алкаш, опрокинула его в горло. Состояние у меня было такое, что я бы и бутылку водки, наверное, выпила.

Полынная горечь разлилась на языке.

— Не плачь из-за него. Смерть приходит к каждому из драконов, как бы ни был он силен.

Кажется, Милош решил, что я плачу из-за смерти генерала. Но я пять лет изучала природу собственного стресса и точно знала, что нет. Не-за Аша я реву. Из-за всего. Боль, скапливающаяся с той секунды, как Дареш протянул мне личинку и заканчивая вчерашней ночью, когда Аш прямо назвал меня убийцей своей семьи.

Не захотел даже выслушать.

Это означало только одно: его устраивала версия, в которой я была виновной. Он не хотел знать правду, которую требовал от меня. Он эту правду уже давно себе придумал. Уж не знаю, как Фирре обманула его на допросе. Ей наверняка помог канцлер, но только бог знает, как именно.

Остаточная горечь лекарства прокатилась по горлу. Зато полегчало почти сразу. Слезы ушли, а голова сделалась холодной и ясной.

— Спасибо, — сказала искренне. — Ты не представляешь от какого позора меня спас.

С благоговением повертела бутылочку. Вот что значит магия! Я на терапию пять лет ходила, а нам ни разу не удалось купировать приступ. А тут — три секунды и порядок.

Милош улыбнулся краем губ. Он оперся бедром на заваленный мензурками и бумагами стол, глядя куда-то в окно и пожал плечами:

— Для себя делал. Давно уже не пил, а раньше стабильно доза в неделю, чаще нельзя.

Мне стало не по себе от того, как он это произнес. Словно ему такая доза требовалась куда чаще.

Впрочем, о чем тут говорить. Если с ним всегда так разговаривали, удивительно, что он хотя бы не превратился в крокодила, пожирающего своих обидчиков. В эту секунду у Милоша было настолько беззащитное выражение лица, что я растерялась. Мужчины не любят, когда женщины видят их слабость, а я… Не хотела терять Милоша. Его дружбу и доброту.

Суетливо встала с кресла, поправляя юбки и волосы, глядя куда угодно, а только не на друга.

— Рене ведь здесь? — уточнила нервно. — Собиралась проведать ее ближе к ночи, но раз уж все равно здесь, зайду сейчас.

Милош явно успел взять себя в руки и согласно кивнул в сторону второй двери.

Насколько я знала там располагалась его спальня. Конечно, я выделила ему покои в Гнезде, но он по-прежнему часто оставался ночевать во флигеле. Раненных было больше, чем часов в сутках, иногда Милош просто не успевал вернуться в Гнездо. Видимо, раненных стало столько, что Рене было положить просто некуда.

Все также молча он распахнул передо мной дверь, и мы очутились в полутемной спальне, просто и скудно обставленной. Разве что у стены были навалены стопки книг. Оснащенный драконьей мощью взгляд выцепил из темноты «Жития ниры Ханхе» и «Историю клана Вельш», лежащие на вершине стопки.

С невольным уважением покосилась на Милоша. И когда он все это читает? Ночами? Я сама сплю по шесть часов, но на каждую книгу уходит по неделе.

А после взгляд натолкнулся на кровать.

Рене мирно спала, подсунув ладони под щеку, на которой разливался слабый румянец, а тонкую шейку закрывал бинт.

— Там небольшой порез, — утешил Милош. — Я и в стазис ее погрузил только из-за потрясения. Если нужна, завтра выведу из сна.

Я погладила Рене по волосам, как ребенка, и подтянула одеяло повыше.

— Не нужно. Пусть спит.

Пусть спит и не думает ни о чем плохом.

Настроение у меня не улучшилось, зато истерику, как рукой сняло.

Набрав всякого рода укрепляющих и улучшающих зелий целую корзинку под предлогом усталости и самочувствия, я распрощалась с Милошем и двинулась по садовой дорожке к дому.

Основной двор я благоразумно решила обогнуть по кривой дуге. Оттуда неслись вопли, свист стрел и звон мечей. Понаехавшие не нашли лучшего места для утренней тренировки, чем двор Гнезда и что гораздо хуже, выбрали место ровно под моими окнами. Теперь как не выглянешь — бегают полуголые.

В груди заворочалось странное неназванное чувство. Они ведь не из-за меня так бегают? Я уже успела заметить, что драконы ценят сильных дракониц, тогда как сильных дракониц в Вальтарте откровенно немного. Например, сейчас в моем Гнезде, не смотря на обилие высокорожденных драконир, сильная драконица всего одна. Я. И если по-настоящему сильные драконы чувствуют ее даже через заглушку…

В общем, ничего со мной не случится, если я незаметненько зайду в дом с черного входа.

Прижав покрепче корзинку, поспешно свернула на боковую тропку и тут же вписалась лбом в препятствие. Подняла взгляд и застыла.

Напротив стоял канцлер.

Впервые видела его настолько близко. Слишком высокий для старика, слишком пластичный и неслышный для хромоногого калеки, которым я воспринимала его в Бельх. Лицо было плотно закрыто черной вуалью, черный плащ стекал до пят. Господи, да он даже ходит, как надгробие.