— Ну да, на такой вызов они бегом прибегут. «Господин полицейский, эта дама не та, за кого она себя выдает!»

— А еще скажу им, что ты воровка. Что ты выкачала тысячи евро с моего банковского счета. Что чудовищной ложью выманила у меня чек.

— Вы действительно совершенно свихнулись, сами-то понимаете? — говорит Сильвия и качает головой, глядя на I аса, словно уж им-то двоим это совершенно ясно.

— Обвинения будут предъявлены следующие… так, сейчас… подлог, мошенничество, хищение, — говорит Милли. — Я ничего не упустила, Эйдин?

— И еще обыкновенная кража.

— Еще угон, — говорит Гас. — Она ведь, кажется, угнала вашу машину?

— Не было этого! Не знаю, о чем вы говорите. Отдай мне ключи сейчас же! Я не шучу!

— На самом деле мне нужно только кольцо.

— Совсем из ума выжила.

— Ты знаешь, что оно для меня значит. Разве я этого не заслуживаю? Я же была добра к тебе.

— Ты была ко мне добра? — насмешливо переспрашивает Сильвия. — Не льсти себе! Мне без конца приходилось слушать твое нытье. Ах, у меня в доме сквозняки! Ах, где мои очки? Ах, у меня закончилась туалетная бумага. Ах, ко мне никто не заходит! Ха! Как будто твой сын не таскался к тебе чуть ли не каждый день. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло, что твои родные терпят все твои выкрутасы. Что они еще не засунули тебя в подвал и не заперли там навсегда. Ты шутишь, что ли? — злобно фыркает она. — Я заработала эти деньги.

— Ну, пусть полиция с этим разбирается.

— Не хочется вас огорчать, но полицейское управление Клируотера мало колышут преступления, якобы совершенные в другой стране.

— Может, и нет, может быть, ты и права, — Милли выдерживает паузу. — Только вот интересно, что они подумают насчет мистера Пейла.

В глазах Сильвии читается неподдельное удивление.

— Интересно, что они найдут, если проверят последние выписки со счета мистера Пейла. — Милли выжидает, наблюдая за выражением ужаса на лице выпучившей глаза Сильвии, и добавляет как бы невзначай: — И его коллекцию живописи?

Неожиданно Сильвия бросается на Эйдин, и та визжит — так, что Милли не понимает, почему соседи еще не сбежались. С другой стороны, у многих, наверное, со слухом не очень. Сильвия грубо хватает Эйдин за руки. Эйдин отбивается как может, но Сильвия гораздо сильнее. Обе пыхтят от натуги. Гас вклинивается между ними, пытается оторвать Сильвию от Эйдин, но свалка не прекращается, и Сильвия с силой толкает Гаса. Он падает навзничь, и резкий хруст, когда он врезается головой в стену, звучит пугающе. Милли бросается к нему.

— Гас? Гас! Гас!

— Отдай ключи, б…! — вопит Сильвия.

— Ничего, — хрипит Гас.

Но нет, дело плохо. Он сидит скорчившись, дыхание у него прерывистое, глаза закрыты. Сейчас он кажется совсем древним стариком. Милли берет его лицо в ладони.

— Где больно, Гас? Я вызову скорую?

Сильвия, не глядя на них, крепко сжимает в кулаках тонкие запястья Эйдин. Потом выпускает одну руку и отвешивает девушке хлесткую пощечину. Эйдин вскрикивает от боли. Все летит к чертям, и так быстро!

— Ничего, — повторяет Гас и тянет руку к затылку, чтобы пощупать рану. На пальцах остается кровь. Милли испуганно ахает, Сильвия с Эйдин оборачиваются посмотреть, что происходит, и тут Эйдин успевает воспользоваться моментом: она пихает Сильвию локтем в живот и на короткое время выводит ее из строя. Эйдин вскакивает, пулей влетает — почти ныряет — в ванную, захлопывает за собой дверь, и Милли слышит щелчок замка. Сильвия бежит следом и орет, требуя отдать ключи. Она молотит кулаками по двери, пока Эйдин не говорит совершенно спокойно:

— Если ты сию же минуту не уйдешь, я вызову полицию.

В квартире становится очень тихо, потом Милли слышит длинный звонок. Эйдин, должно быть, включила телефон на громкую связь.

— Девять-один-один, что у вас случилось?

— Психи долбаные! — говорит Сильвия, и вот она уже снова в гостиной — вихрем проносится мимо Милли и Гаса, все еще лежащего на полу, бросается к своей сумке, хватает ее и в три гигантских шага оказывается у двери.

Милли хочет догнать Сильвию, которая сейчас, должно быть, уже мчится по коридору и вбегает в лифт. Второй раз им ее, конечно, уже не найти. Милли, парализованная нерешительностью, уже готова все-таки бежать за ней, но тут же понимает: нельзя. Гас истекает кровью.

— Эйдин!

— Она ушла?

— Неси скорее полотенце, — говорит бабушка.

— Она ушла?

— Да! И скорую вызови.

Эйдин открывает дверь ванной.

— Боже мой… — шепчет она, увидев Гаса.

— Скорее! — кричит Милли.

На левой щеке у Эйдин отпечаток руки Сильвии, и все лицо мокрое от слез.

— Прости, дружочек, не хотела на тебя кричать, но, пожалуйста, поторопись.

Эйдин изучает сидящие вокруг семьи, пытаясь подобрать клинические термины для возможного стихотворения на медицинскую тему. Оказывается, в пункте неотложной помощи Клируотера можно найти немало источников вдохновения. Рана Гаса хоть и не так страшна, как в фильмах ужасов, но все-таки еще кровоточит, и это выглядит довольно жутко, не говоря уже о стремительно наливающейся разноцветной, как в мультиках, шишки, выпирающей из головы, словно лава. Как будто озорной мышонок только что треснул его чугунной сковородкой.

Гас с бабушкой скрылись за зеленой дверью — волшебным порталом, который открывается очень редко — примерно два раза в час, — и, когда это происходит, все головы в тихой, битком набитой приемной нетерпеливо поворачиваются в ту сторону. Они ждут. Кто-то играет на телефонах; какая-то тетка рассеянно обмахивается брошюрой под названием «Анальный зуд: причины и лечение».

Когда они были еще в квартире, Гас сказал, что скорая ему не нужна, и Милли подумывала даже сесть за руль «Мерседеса» Сильвии, но в конце концов они просто вызвали такси. Эйдин сидела впереди и слушала, как бабушка твердит: «Все будет хорошо, Гас. Все будет просто отлично». Когда эта мантра пошла на третий круг, Эйдин поняла, что бабушка просто заговаривает ему зубы, а на самом деле ужасно волнуется.

Иногда ложь необходима и даже благородна.

Ожидание изматывает, запах здесь больничный, и холодновато, и стулья казенные, но все же в этом месте есть что-то странно интимное. Здесь Эйдин ощущает небывалую до сих пор близость с гражданами этой страны — никакого сравнения с ее одинокой прогулкой по шоссе, или аптекой, или закусочной, или торчанием у бассейна в раздумьях о Шоне. (Возможности расспросить о нем Сильвию так и не представилось: этот поезд ушел в тот момент, когда началась заваруха.)

Всем людям в этой приемной так или иначе больно или, по крайней мере, нехорошо, им всем нужна помощь, и это, кажется, не оставляет места для какого бы то ни было притворства и вынуждает снять защитную броню. Для Эйдин это удивительно непривычно: сама она с этой броней никогда не расстается, разве что дома, с родными. Напротив нее на виниловом стуле цвета разбавленной мочи сидит усталая, очень полная молодая мать в джинсовых леггинсах, с тонким золотым пояском на талии, и держит на руках младенца. Девочка (в ушках у нее поблескивают крошечные лиловые точки бриллиантовых сережек) уставилась на Эйдин широко раскрытыми влажными глазами — так серьезно, что не ответить кажется невежливым. Эйдин трижды смущенно закрывает лицо пальцами, изображая игру в «ку-ку», но малышка смотрит на нее без улыбки, все тем же профессорским взглядом — холодно, изучающе. Эйдин это смешит. Пожалуй, надо попробовать написать стихотворение от лица маленького ребенка.

Время от времени входная дверь распахивается, впуская внутрь поток теплого вечернего воздуха, и Эйдин смотрит, как входят в приемную раненые и больные, обычно в сопровождении кого-то из родственников. Неулыбчивая женщина за стойкой администратора тут же велит им пройти регистрацию с помощью автоматов, расположенных у дальней стены. Пожилые люди явно теряются и не знают, что делать, но их все равно отправляют к терминалам. Эйдин это начинает раздражать: люди явно нуждаются в элементарной человеческой помощи и не получают ее. Бледная миниатюрная женщина с морщинистым лицом, в фиолетовой ветровке, в полном замешательстве стоит перед экраном и что-то тихонько бормочет. Для нее это все равно что кабина пилота или машина времени.