Гас, Милли и Эйдин медленно едут по лабиринту улочек, вокруг которых стоят бежевые особняки в различных псевдоевропейских стилях — под средиземноморские, версальские, английские поместья.

Некоторые кажутся необитаемыми. Ландшафтный дизайн везде одинаковый — между громадными домами тянутся ряды симпатичных крошечных пальмочек. В воздухе стоит резкий запах удобрений и разогретой смолы. Они обнаруживают «Мерседес» Сильвии перед самым большим особняком по адресу Оушен-Лейн, 149 — хотя океана поблизости не наблюдается.

Дом поражает не только чудовищными размерами, но и уродством. Нижний этаж выложен мозаикой из бежевого, белого и черного кирпича; верхний выкрашен в какой-то грибной цвет. В одном только гараже можно было бы устроить целую дискотеку. Эйдин насчитывает восемнадцать окон, шесть колонн и две огромные, украшенные искусной резьбой деревянные двери с латунными ручками величиной с грейпфрут. Папа назвал бы этот стиль «нуво».

Гас присвистывает.

— Не знаю, к кому она приехала, но люди явно не бедные.

И тут, пока они сидят в «Форде», глядя на дом, телефон Эйдин пищит и появляется сообщение от папы.

«Еду в США. Оставайся на месте».

Она с ужасом зачитывает его вслух.

— Похоже, твой папа все-таки нашел свой паспорт, — говорит бабушка. — Не волнуйся так, лапочка. Я позвоню ему, как только вернемся в «Отверженные». Обещаю. Уже пора.

Минут через двадцать им уже становится скучно, хочется есть, а Гас начинает немного нервничать — не заметит ли их Сильвия, если они будут тут долго стоять. Они уже обсуждают, чем бы пообедать, когда раздается рокот: одна из шести дверей пристроенного к дому гаража поднимается, и за ней обнаруживается средних размеров прокатный фургон для перевозки вещей. Из гаража появляется Сильвия Феннинг.

В руках у нее очень большая плоская коробка, судя по ее напряженной позе, очень тяжелая.

Гас говорит обеим Гогарти, чтобы они пригнулись, и, тоже съехав чуть пониже в кресле, пересказывает им, что видит, хотя видно ему не так уж много: Сильвия открывает замок фургона, дергает за стропу и поднимает дверь до самого верха.

— Что в грузовике? — шепчет бабушка.

— Похоже… Не уверен. Стопки больших плоских коробок. Некоторые завернуты в одеяла для мягкости… Не поднимайтесь, леди, она закрывает дверь.

На обратном пути охранник машет им рукой, чтобы проезжали, но Гас останавливается рядом с будкой.

— Красота, правда? — говорит охранник. — Знаете, можно приехать на экскурсию. Просто позвоните заранее.

— Отличная идея, — соглашается Гас. — Не знаете, а тот огромный продается? Оушен-Лейн, 149.

Охранник на секунду задумывается, а потом качает головой.

— Нет. Но уверен, на Оушен-Лейн есть другие дома на продажу. Хотите, я уточню?

— А, очень жаль. Я решил, они выезжают. Заметил грузовик.

— Грузовик? — охранник выглядит озадаченным, его потные брыли расплываются, как складки влажного теста. — Нет-нет, мистер Пейл никуда не переезжает. А, наверное, кто-нибудь помогает ему разобрать вещи. Он известный коллекционер картин. Или был.

— Был?

— Зря я так, конечно. Я в том смысле, что он не совсем здоров. Он уже очень пожилой, понимаете, немного не в себе.

Эту познавательную беседу — Сильвия, мерзавка, уже присмотрела следующую жертву — прерывает раздавшийся из недр машины звук. Они благодарят охранника, и, отъехав чуть подальше, Гас останавливается у обочины. Все трое издают радостные возгласы, хихикают, а потом шипят друг на друга, потому что этот звук — звонок нового одноразового телефона Гаса, номер которого знает только один человек на всем земном шаре.

В ногах супружеской кровати лежит сумка Кевина, набитая одеждой, которой должно хватить на три дня, и надежно застегнутая. То, что Грейс позволила ему остаться дома — большое облегчение, и он благодарен ей за то, что не придется просыпаться в облаке дыма сигарет Мейв, — но все равно ему не спится. Он пытается победить приступы бессонницы, просматривая в телефонном приложении объявления о вакансиях и отбрасывая самые неподходящие: инженер-программист, водитель грузовика, медсестра в наркологическом центре. Он как раз размышляет о том, какие обязанности приходится выполнять помощнику начальника отдела кредиторской задолженности, когда телефон у него в руке начинает вибрировать, а на экране всплывает имя дочери. Кевин пытается одновременно разбудить жену и ответить на звонок.

— Эйдин?

— Кевин, ты меня слышишь?

Молчание.

— Кевин?

Он выдавливает из себя потрясенное: «Мама?», и она снова, перебивая в своей обычной раздражающей манере, повторяет:

— Ты меня слышишь?

— Мама?

— Это я.

— А Эйдин с тобой?

— Да, она здесь, с ней все в порядке. Кевин, я хо тела…

— Позови ее.

— Видишь ли, ее сейчас нет рядом.

— И где же она? — переспрашивает он с неприкры тым раздражением. — Где она сейчас?

— Только что вышла — купить шоколадный батон чик. Я знаю, ты, наверное, очень…

— Шоколадный батончик?

— Ну, знаешь, тут, в мотеле, есть автомат.

— В каком мотеле?

— «Отверженные».

— Это что, шутка?

— Кевин, мне нужно тебе…

— Где ты?

— Я как раз и звоню, чтобы сказать. Мы с Эйдин живы и здоровы. Мы в полной безопасности, и ты не…

— В Клируотере? Вы с Эйдин еще в Клируотере, во Флориде?

— Откуда ты знаешь? Вообще-то мы сначала прилетели в Орландо, это примерно в двух часах езды на северо-восток…

— Ты нарочно издеваешься? Ты уехала за границу вместе с моей дочерью, ты ее похитила…

— Ой, только не…

— И ты думаешь, мне сейчас нужен урок географии? Надо бы позвонить в полицию, чтобы тебя арестовали.

Грейс садится на постели:

— Что случилось? Это Эйдин?

Кевин отвечает одними губами: «Мама, — и берет жену за руку. — Они все еще в Клируотере».

В телефон он говорит:

— Позови Эйдин к телефону.

— Я скажу, чтобы она тебе завтра позвонила.

— Я даже не знаю, с чего начать, — говорит он. — Сидите там, никуда не уезжайте. Я еду за вами. Завтра прилечу.

— Незачем тебе приезжать. У нас все в порядке. Мы даже весело проводим время. Послезавтра будем дома, если все пойдет хорошо.

— Что пойдет? А не хочешь ли ты… будь добра хотя бы объяснить, зачем ты увезла нашу дочь во Флориду? Тебе что, просто захотелось устроить каникулы? Просто вдруг подумала — а не свозить ли мне внучку поваляться на солнышке?

— Нет, дело не в этом.

— Без единого слова! Мы что, по-твоему, не стоим, чтобы хотя бы позвонить?

— Ну да, все так, и, послушай, Эйдин каждый день хотела тебе позвонить, но я ей не давала, ведь ты бы попытался нас остановить.

— Да уж конечно, б…!

Милли и Грейс в один голос ахают. Услышать от Кевина слово на букву «б», по крайней мере в разговоре с матерью — это уникальный случай.

— Ей всего шестнадцать лет! — кричит он. Грейс сжимает его руку.

— Успокойся, — шепчет она. — Успокойся.

— У нее занятия в школе! — продолжает Кевин. — Нельзя же так — просто купить билет посреди недели, и… я просто не… и это в придачу к всему остальному — воровству, вранью, спектаклям, побегу из этого б… ского дома престарелых…

Опять! Сегодня мат из него так и сыплется.

Он уже собирается сказать ей, какая она безответственная, эгоистичная, что она не имеет понятия, что значит терзаться мыслью, что твой ребенок погиб, но вспоминает о своей умершей сестре. Морин, которую даже не помнит, потому что был слишком маленьким.

— Я понимаю, что ты расстроен, — говорит мама возмутительно веселым голосом. — Я и раньше понимала, что ты волнуешься, но ведь я знала, что с ней все в порядке, все замечательно. Просто пропустит несколько дней в школе. Но, если хочешь знать правду, мне тоже есть что тебе сказать.

— Переключи на громкую связь, — просит Грейс.

В темной спальне слышится мамин голос: