— Не знаю даже, с чего начать. Наверное, с того, что она сбежала из «Россдейла» ночью.

— Этой ночью?

Кевин кивает.

— И, скорее всего, ловила машину на дороге.

— Что?

— Или тебе будет интереснее послушать, как она подмешала транки охраннику в капучино?

— Ты шутишь.

— Приукрашиваю. Это был эспрессо.

— Но как, черт возьми…

— Судя по всему, она разработала сложный план, куда входила кража постельного белья из прачечной — у них там пропало несколько полотенец… да, и в придачу похищение сорока пяти евро у соседки по комнате. — Он делает паузу для театрального эффекта. — Мертвой соседки.

Грейс взвизгивает от смеха.

— Прекрати! Это ужас какой-то. Прекрати!

— Они считают…

— Так ты говорил с…

— С Шейлой Слэттери — помнишь, директор «Россдейла»? Она примчалась сюда вместе со своим приятелем Квазимодо.

Грейс снова заливается хохотом.

— Кончай!

Кевин довольно улыбается и тоже смеется.

— Миссис Слэттери и этот неандерталец стояли у нас на пороге и тихо психовали, хотя изо всех сил старались не показывать вида. Видимо, опасаются, что мы их засудим. Оказывается, накануне мама обошла половину комнат, со многими соседями торжественно попрощалась и потихоньку показывала им разные штуки из своего рюкзака, которые намеревалась использовать — я цитирую — «в бегах».

Грейс уже в истерике.

— Что, например? — с трудом выговаривает она. — Что у нее было в рюкзаке?

— Итак, по порядку. — Кевин рад. Наконец-то у них все как раньше. Кевин, маленькая лабораторная мышка, вышел в большой мир, собрал крошки историй и интересных наблюдений о разных людях и местах, где побывал, принес в свое маленькое гнездышко и теперь развлекает ими Грейс. — Банка пива, рулон туалетной бумаги, — Он уже сам ржет как ненормальный. — Да, и еще пузырек имодиума — как знать, вдруг в побеге внезапно проберет дрисня.

Грейс стонет от смеха.

Кевин наконец успокаивается.

— Но, конечно, никто не обратил на это внимания. Все решили, что она просто заговаривается.

— Ну, ей-богу… я просто не…

— Я знаю.

— Рассказывай, рассказывай.

— Где-то перед рассветом — не знаю точно, в каком порядке все это происходило, — она мило пообщалась с охранником при входе и подмешала ему в кофе снотворное. Как в кино. Спряталась в чужой комнате, запугав до полусмерти какую-то старушку-пенсионерку. Вроде как они еще раньше с ней поцапались по какому-то поводу. Я и знать не знал. Маме после этого даже запретили вьгходить в комнату отдыха.

— Ой, не могу…

— Но это я виноват. — Он отводит глаза. — Мне столько раз звонили из «Россдейла», а я даже не потрудился…

— Ты не виноват.

Но это неправда.

— Да ладно, — отмахивается он от ее великодушия, хотя оно все же слегка приглушает грызущее недовольство собой. — Да, я ведь, кажется, еще самое главное не рассказал? Лучше не спрашивай, но она там пряталась за каким-то деревом или растением, а когда охранник ее заметил, стала втирать ему про отцовскую конюшню.

— Какую конюшню?

— Вот и я о том же.

Грейс все еще вытирает слезы.

— Боже ты мой. Дайте мне еще вина.

Грейс наполняет оба бокала до краев.

— И после всех этих цирковых номеров она каким-то образом выскользнула через черный ход. Грейс усмехается:

— У них что, нет системы безопасности?

— Есть какой-то кодовый замок на двери, но, похоже паршивенький. Они там теперь ведут расследование.

— С ума сойти. Так где она сейчас? Дома? Ты был в Маргите?

— Ну конечно. Никаких следов. Но ее машины тоже нет, стало быть, уехала куда-то.

Кевин смотрит на Грейс, а та вдруг тамолкает, обхватив голову руками.

Наконец она говорит:

— Но как такое может быть? Как они могли исчезнуть обе одновременно? Совершенно невероятно.

В комнате становится ужасно тихо. Беккет просыпается, потягивается, вылизывается и укладывается на другой бок. Кевин смотрит, как секундная стрелка бежит по циферблату настенных часов: три, шесть, девять…

— Кевин?

— М-м-м?..

— Ты же не думаешь, что они…

До сих пор ему и в голову не приходило — ни на секунду, даже отдаленной мысли не мелькало, что Милли с Эйдин могут быть вместе, что эти две истории как-то связаны. Это было бы слишком дико, слишком похоже на заранее обдуманный план. Мама не посмела бы сбежать с его дочерью — она же понимает, что Кевин с Грейс будут вне себя от ярости. Даже для нее это слишком.

Однако в тот же миг, как это предположение срывается с уст его жены, Кевин понимает со всей непреложностью, как очевидную истину — вроде того, что все мы рождаемся, стареем, умираем, — что Эйдин соврала ему и что они с Милли действительно в сговоре. Конечно, так и есть. Он тупо смотрит на Грейс, пока эта идея обживается в его замороченных мозгах и опрокидывает все гипотезы этого проклятого дня.

Теперь у него в голове три мысли. Первая: черт побери, он все-таки оторвет Милли Гогарти башку. Запрёт ее на темном чердаке и будет носить ей туда корки черствого хлеба, воду и жидкий чай без сахара. Безответственность! Обман! Эгоизм! Вторая: ну, по крайней мере, Эйдин не одна, а с бабушкой. Третья: о черт, она с бабушкой…

Надо сказать — да она и сказала уже три раза за последние сорок минут, — Милли этой ночью плохо спала из-за кошмарного матраса в мотеле: стоило ей шевельнуться, как древние пружины ножами впивались в тело. Не говоря уже о соседке по кровати, с которой они сражались за единственное одеяло от заката до рассвета, перетягивали его туда-сюда — ни дать ни взять сцена из комедии. Но уже утро, половина десятого, и обе Гогарти шагают под нереально ярким солнцем к квартире Сильвии Феннинг. В душе Милли преисполнена оптимизма — наверное, во Флориде все так радуются каждое утро, как только выйдут на улицу. Доведется ли и ей когда-нибудь пожить в таком месте, где нет ни сырости, ни серости, ни дождей?

Вчера все складывалось далеко не столь солнечно. В полицейском управлении Клируотера возникли серьезные осложнения. Милли в мельчайших подробностях рассказывала обо всех злодеяниях Сильвии странной женщине-полицейской — фигуристой, гламурной, со зверски выщипанными бровями и пышными накладными ресницами — и уже дошла до истории о сейфе и кольце с обрамленным бриллиантами изумрудом, в мешочке, вышитом Веселой Джессикой, когда та прервала ее.

— Постойте. Так это все произошло в Ирландии?

Не прошло и пяти минут, как обе уже, начиная отчаиваться, стояли на улице. Полиция Клируотера — объяснили им — не расследует преступления за пределами своей юрисдикции, и уж тем более совершенные в других странах, за исключением крайне редких случаев экстрадиции. Милли, чувствуя, что двери правосудия вот-вот захлопнутся у нее перед носом, победным жестом предъявила багажную бирку. Вот ее контактная информация! Разве вы не можете устроить проверку Сильвии Феннинг? Скажем, заехать к ней домой? Наверняка за ней есть темные делишки и в здешней юрисдикции. Но полицейская уже потеряла к ним интерес.

Когда они вернулись в «Отверженные», Эйдин добыла из автомата две бутылки спортивного напитка и шоколадный батончик, и, усевшись на липкое покрывало, они принялись обдумывать, что делать дальше. Было уже поздно, обеим хотелось спать из-за смены часовых поясов. В итоге они пришли к выводу, что остается только самим отыскать Сильвию и поговорить с ней. Милли много всякого нафантазировала на эту тему, но теперь, когда фантазии превратились в реальность, ей стало немного страшно. Ведь это уже вовсе не та Сильвия, а самая настоящая преступница. Эйдин, со своей стороны, полностью поддерживала бабушкины поиски, но перспектива возможной встречи с Шоном Гилмором вызывала у нее противоречивые чувства. Да, он сделал ей больно, однако Эйдин почти не сомневалась, что Шон ничего не знал о темных делах своей опекунши. Ей казалось, что она все же немного его узнала, и не находила в нем жестокости. Просто он не такой.