— Что?

— Эйдин меня зовут.

Милли слышит, как и каждое утро, вот уже целую неделю, Сильвия входит в дом ровно в девять, открыв дверь ключом, который дал ей Кевин. Она исключительно пунктуальна, деловита и предприимчива. В половине десятого она с подносом уже тихонько стучит в дверь спальни Питера, и начинается черепаший ритуал одевания Милли. Часто прямо в середине процесса, в одном бюстгальтере и застиранных трусах, Милли усаживается на кровати и начинает вслух размышлять о погоде, о своих носках и о мире во всем мире. Сильвия никогда ее не торопит. У нее ангельское терпение.

Потом, если погода хорошая, они идут гулять по окрестностям, и Милли останавливается на каждом шагу, чтобы поболтать со всеми соседями и представить им свою новую американскую подругу Сильви (а вчера и вовсе сократила ее до «Сил»). По пути они здороваются с собаками, с малышами, гуляющими в колясках в сопровождении непостижимо юных мам или несколько чопорных или застенчивых иностранных нянь, со случайными прохожими и, чаще всего, с сестрами О’Лири, двумя богемными дамами, никогда не бывавшими замужем — они тоже ежедневно выходят на утреннюю прогулку.

На очередной прогулке в сырой и холодный день, уже на второй неделе их знакомства, Милли обсуждает широкий круг вопросов: шоколадный торт (посыпать ли его сверху миндальной крошкой?), Эйдин (как она там, в новой школе?), сына ВД, который звонит ей, только когда потребуются деньги, ревматизм, размер собственной груди… Сильвия выслушивает эти монологи внимательно и серьезно, с неподдельным интересом, и Милли чувствует, что уже просто влюблена в нее. Когда дорога идет под уклон, американка заботливо берет Милли под руку.

Милли слышит рев мотора раньше, чем видит сам двухэтажный автобус, летящий по узкой, извилистой дороге.

— К стене! — кричит Милли. — Водитель бешеный!

Женщины, смеясь над этим ЧП, которое сами же себе и организовали, отбегают к обочине и прижимаются к старинной каменной ограде. Краем глаза Милли видит море — бушующее, прекрасное в своем неистовстве. Огромный автобус проносится мимо, Милли смотрит ему вслед, видит, как водитель машет ей рукой, и машет ему в ответ.

— Вы спасли мне жизнь! — смеется Сильвия. — Идемте, нам все равно пора возвращаться. Вас ждет сюрприз.

Сюрприз оказывается совсем не таким, какого ожидала Милли. Не цветок в горшке, не банка хрустящего рисового печенья, которую Сильвия принесла ей в первый день. Это вообще не вещественный подарок. Сильвия ведет Милли на кухню и распахивает дверцу шкафчика возле раковины.

— Та-дам!

Шкафчик неузнаваем. Нижняя полка выскоблена дочиста и покрыта каким-то синим сорбирующим ковриком. Чашки, блюдца и кружки не только сверкают чистотой — они собраны все в одном месте и расставлены аккуратными рядочками. На полке повыше — идеально ровная стопка чистых салатниц, а рядом — такая же ровная стопка чистых тарелок на таком же синем коврике. Здесь царит порядок — идеальный, продуманный, ошеломляющий.

С какой-то подчеркнутой торжественностью Сильвия распахивает следующую дверцу. Здесь, очевидно, отведено место для стаканов и бокалов, а в соседнем шкафчике, где раньше были свалены самые разнородные предметы, теперь разместилось все необходимое для выпечки, и все это тоже выглядит красиво. Мука и сахар больше не хранятся в бумажных пакетах: Сильвия пересыпала их в высокие стеклянные банки с пробковыми крышками, как на картинке в журнале о домашнем дизайне. Рядом — специи, макароны, рис, консервы и так далее.

От ее кухни Сильвия не оставила камня на камне.

Милли стоит посреди комнаты, разинув рот, обуреваемая противоречивыми эмоциями. Сильвия не имела никакого права шариться в ее вещах без разрешения, даже без предупреждения, и устраивать такие радикальные перестановки! Да кто она такая? Всего лишь наемная работница, получающая жалованье в конверте, она и в доме-то появилась всего пару недель назад. А главное — что Сильвия хочет сказать таким непрошеным вмешательством? Что у нее, у Милли, на кухне бардак? Что она никуда не годная хозяйка? Эта мысль — о том, что Сильвия, пожалуй, ее все-таки не понимает, а может, просто жалеет, — оказывается неожиданно горькой.

И в то же время Милли ощущает прилив благодарности. Сильвия явно не один час трудилась с одной-единственной целью — порадовать ее, Милли, пусть даже ей это не вполне удалось. Но намерения-то у нее были добрые. И нельзя отрицать, что новый порядок в шкафах и ящиках (да, ящики тоже преобразились) намного удобнее прежнего и, пожалуй, в целом лучше.

— Когда же вы успели? — спрашивает наконец Милли.

— Ой! Вам не нравится?

— Не то чтобы не нравится, а…

— Я работала понемножку каждый день. А закончила сегодня утром, пока вы отдыхали.

Милли подходит к первому шкафчику и ошеломленно разглядывает чайный сервиз ручной росписи — в нежных бледно-розовых розочках, вьющихся по серо-зеленым лозам.

— Где это вы его откопали?

Ах, это? — Сильвия улыбается. — Он лежал наверху, под кроватью в одной из спален. Я сначала решила, что это мусор. Он был в таком пластиковом пакете, знаете, как из магазина.

— Мне этот сервиз уже много лет на глаза не попадался.

— Он такой красивый! Давайте из него чай пить.

— Но он ведь не на каждый день.

— Почему? Почему бы не выпить чаю из самых красивых чашек, какие у вас есть? Вы этого заслуживаете.

— Я?

— Как никто другой. — Сильвия смотрит в лицо Милли — не то озадаченное, не то рассерженное, и выпаливает, по своему обыкновению, с дерзкой откровенностью: — Вы вообще привыкли себя во всем обделять. Не замечали?

Эти слова трогают Милли, и ей уже хочется как-то загладить свою первую, не слишком любезную реакцию.

— Вы, должно быть, кучу времени на это убили. Выглядит просто потрясающе.

В сущности, это правда. Пожалуй, Кевина стоит даже поблагодарить за то, что привел в дом эту незамутненную прелесть.

— Вам правда нравится? — спрашивает Сильвия. — Я обожаю это делать. Хочу еще кое-где в комнатах порядок навести, если вы не против.

— Ума не приложу, как это я его засунула под кровать? Что на меня нашло?

Сильвия берет одну из тоненьких чашек и ставит на поднос.

— На вид прямо старина.

— Прямо как я.

Сильвия фыркает.

— Да бросьте! Нет, правда, у вас столько хороших вещей. — Она включает чайник и показывает на французские настольные часы на подоконнике. — Вот, например. У моей мамы были такие же часы. Держу пари, стоят они немало.

— Эти-то? Да на них даже вор не польстится. Вечно отстают по меньшей мере минут на десять.

— Но их же можно починить. Я могу сама отвезти в починку в следующий раз, когда поеду в город. Никогда не знаешь, какие сокровища могут найтись прямо под боком. Вы смотрели такую передачу — «Лавка древностей»? Не знаю, у вас это показывают или нет? Каждую неделю люди приносят из дома какие-то вещи, вроде этих часов, или еще что-нибудь в том же духе — лампу или вазу, которые нашли у себя в подвале, — а там эксперты смотрят и говорят, сколько все это стоит. Иногда кто-то приносит картину, как он считает, необычайно дорогую, начала девятнадцатого века, например, а оказывается, что это подделка и ничего не стоит.

— Ха! Вот это как раз про меня.

Продолжая болтать, Сильвия приносит чай, и они вдвоем садятся за стол.

— А бывает, кто-то притащит люстру, про которую всегда думал, что это хлам, — рассказывает она, — или вот еще раз было — одна женщина нашла серьги в маминой шкатулке, и оказалось, что они стоят тысяч пятьдесят.

— Вот такое и у меня найдется. Мое обручальное кольцо, фамильное. Поэтому я его никогда и не ношу. Я ведь его уже теряла — в первый же день, как только надела, представляете?

Милли начинает подробнейший, хотя и довольно путаный рассказ. Они с Питером устроили пикник возле какого-то паба в Болсбридже, или, может быть, на лугу в Киллестере, или где-то еще — в общем, где-то в городе, и она уронила свое кольцо с изумрудом в траву. Двое влюбленных прочесывали берег реки, пока совсем не выдохлись. А потом, представьте себе, уборщица, миссис Оливия Кео ее звали, нашла его в мусорном ведре, или, может быть, на тротуаре возле магазина, или на столике под сахарницей. Повесила объявление: «Найдено утерянное кольцо», и Питер, когда приехал назавтра, чтобы поискать еще разок, увидел его и забрал кольцо. А Милли потом пригласила миссис Кео на чай — сконы, бутерброды с лососем и все такое — в Шелбурне.