— Слушай, Роуз, мне очень жаль, но я думал, ты все поняла.

— Что?

— Если бы не обстоятельства… — мягко говорит он. — Но я должен это прекратить.

— О боже ты мой. Ты вообще нормальный?

Кевин чувствует укол в сердце и сердито краснеет. Но вопрос законный — он и сам то и дело гонит его от себя всю неделю.

— Разве не ты названивала все утро?

— Нет, не я! Ты хоть в курсе, что здесь творится? Ты с кем-нибудь здесь говорил?

— О чем?

— Об Эдит.

Мейв вразвалку входит в комнату — как всегда, словно не замечая, что он занят разговором.

— Кевин, — говорит она, — ты не мог бы купить хлеба и масла?

Он отмахивается от нее, указывая на телефон.

— И еще куриные окорочка и пакет риса.

Кевин говорит в телефон:

— Подожди минутку, ладно? — И затем хозяйке дома:

— Да, конечно, все, что угодно. Дайте мне одну минуту.

Мейв с видом мученицы начинает собирать пивные банки, и пирамида с грохотом падает.

— Куплю я, куплю, — раздраженно говорит Кевин. — Но можно мне пока… — Он показывает глазами на телефон. — Разговор конфиденциальный.

— Ну да, не обращай на меня внимания. Я просто выйду из своей гостиной, да?

Кевин с трудом сдерживается, чтобы не показать ей сразу два средних пальца.

— Алло?.. — говорит Роуз.

Кевин извиняется:

— Прости. Так ты говоришь…

— Эдит увезли в больницу.

— Кто такая Эдит?

— Эдит Бликленд. Заведующая «Фэйр».

— Что? А что случилось?

— Ее отравили.

— Это очень и очень странно.

— Кевин, — говорит Роуз, — говорят, что это сделала Эйдин.

Он пытается как-то уложить это в голове… Нет. В голове это не укладывается. Не могла его дочь (все-таки невинная девочка, пусть вспыльчивая, но ведь зла она никому никогда не желала?) уложить Эдит Бликленд на больничную койку, да так, что она теперь борется за свою жизнь — господи ты боже мой! — после промывания желудка. Ей вставили в рот трубку, через которую вводили и выводили теплую жидкость.

Кевин трижды набирает номер Грейс, и трижды его звонки сбрасываются. «Ну и пошла ты на…!» — кричит он в телефон. Он стоит в гостиной, а Мейв — на кухне, между ними закрытая дверь, но он прямо-таки кожей чувствует, как она бросает играть, курить, дышать и вслушивается, стараясь понять, что происходит. «И ты пошла туда же!» — хочется ему крикнуть.

Пренебрегая наказом Грейс держаться подальше от детей, он вылетает из дома, а Мейв с глупым видом тащится за ним до самой машины со своим списком покупок.

Кевин сам не помнит, как добирается до школы. Он вновь начинает замечать что-то вокруг себя, уже миновав массивные железные ворота и на полной скорости подлетая к главному зданию. Подгоняемый тревогой, какой не испытывал уже много лет (его похотливая возня и почти состоявшийся роман с Роуз уже кажутся чем-то далеким, тусклым и мимолетным — никакого сравнения, небо и земля), Кевин шагает по школе, словно великан из сказки — не разбирая дороги, готовый сокрушить все на своем пути. В здании мертвая тишина: девочки, должно быть, на уроках. А его-то девочка где, тоже на уроке? С того момента, как ему сообщили дурные вести, он очень слабо представляет, где Эйдин сейчас находится физически. Он все никак не может переварить услышанное.

Кевин стучится в дверь кабинета своей бывшей (потенциальной) любовницы, и она приветствует его таким официальным тоном, что он безошибочно догадывается: сейчас войдет и директриса. Мисс Мерфи — сутулая, морщинистая, с фигурой баклажана — выходит из-за спины Роуз и смотрит на него так сердито, словно это он заварил всю эту кашу. Что ж, Эйдин произвел на свет именно он, так что, наверное, да, он и виноват. И, наверное, если бы он не таскался за распутной пьянчужкой, если бы остался хорошим человеком — возможно, его бы здесь сейчас не было. Но где же его дочь? Может, ее заперли в какой-нибудь жуткой тесной комнатушке, как обыкновенную преступницу? И где его жена?

Мисс Мерфи, к ее чести, не смакует отвратительные подробности. Она просит Роуз закрыть дверь, когда та будет выходить, приглашает Кевина сесть, а затем излагает ужасные утренние события. Бликленд давала первоклассницам ежедневные инструкции, стоя у дверей с блокнотом в руке и глядя сверху вниз (как она всегда глядит) на своих подопечных. И вдруг на полуслове зашаталась, выронила блокнот, даже не заметив этого, и согнулась пополам. Попыталась выпрямиться и застонала. А потом схватилась за живот, ее начало рвать, и она упала. Девочки подняли крик. У кого-то хватило сообразительности сбегать за взрослыми, и тогда вызвали скорую.

— Но она… ей лучше? — Кевин произносит это с жалобной надеждой, словно ребенок, у которого на глазах машина переехала его кошку, и он спрашивает: «А киса поправится?»

— Она в больнице Сент-Винсента. Ей сделали промывание желудка.

Кевину почему-то представляется, как врач налегает на рукоятку насоса, вроде тех, какими надувают баскетбольные мячи, встав обеими ногами на основание, и качает — вверх-вниз, вверх-вниз.

— Это нужно было сделать как можно скорее, пока яд не растворился в желудке.

Яд! Кевин вздрагивает.

— Я не…

— Видите ли, противоядия от формальдегида не существует, поэтому выбора у них не было. Это было необходимо. К счастью, токсичное вещество успешно вымыли из организма.

Все это время, с первого разговора с Роуз по телефону, Кевин чувствовал, как что-то угрожающе сжимает ему грудь. Теперь наконец тело немного обмякает, напряжение спадает, мышцы шеи и рук расслабляются. Успешно — прекрасное слово, теперь это его любимое слово! И только тут до него доходит — формальдегид? Как в руки шестнадцатилетней девочки мог попасть формальдегид? Нет, этого не может быть. Это ошибка.

— Где моя дочь?

— Но возникло осложнение.

— С Эйдин?

— Нет, мистер Гогарти, не с Эйдин. С мисс Блик-ленд. — По тому, как мастерски умеет эта женщина выразить безмерное отвращение к собеседнику одним только едким тоном и пронзительным взглядом, Кевин видит, почему она так эффективна в роли директора: она внушает ужас. — Не исключена вероятность, что во время промывания какие-то частицы попали в легкие. Это называется аспирационной пневмонией. Это тоже поддается лечению, но на данный момент еще ничего не известно.

— Что это значит?

Мисс Мерфи смотрит сурово.

— Это значит, что на данный момент ничего не известно.

Кевин опускает голову.

— Но как это могло случиться? Не понимаю. Как Эйдин… откуда вы знаете, что это сделала Эйдин? Она совсем не склонна к жестокости. Она…

— Мистер Гогарти, насколько нам удалось выяснить, несколько дней назад ваша дочь вместе с еще одной ученицей украли несколько рыбьих глаз в химической лаборатории и взяли у мисс Бликленд ее контейнер с мятным драже — да, я знаю, в это трудно поверить. Я здесь уже двадцать семь лет, и это…

Кевин чувствует чудовищную слабость.

— Мисс Бликленд приняла глаза за мятное драже и проглотила их, — продолжает мисс Мерфи. — Как явно и было задумано. Пожалуйста, держите себя в руках, мистер Гогарти.

— Я не понимаю. Откуда вы знаете, что это она?

— Она сама призналась медсестре Флинн. Она думала, что это поможет врачам.

— О господи. Я должен видеть Эйдин.

Тем временем Милли стоит в саду за домом в Дун-Лаэре и смотрит на окна. Месяц назад сын вытащил ее из закопченной кухни с обожженной рукой, кое-как замотанной кухонным полотенцем (рана уже зажила, хоть от нее и остался довольно большой шрам, около дюйма шириной — полоска бледно-розовой, все еще зудящей кожи вокруг ее птичьего запястья, будто браслет спортивных часов). Запасного ключа у нее нет, и Милли понимает: придется ей штурмовать Маргит таким же нетрадиционным способом: лезть через окно бывшей спальни Кевина.

Милли пробует ногой на прочность старый ящик — вроде бы не проваливается. Она приставляет его вплотную к задней стене, взбирается на него и с некоторым усилием упирается большим пальцем правой ноги в довольно широкую щель между крошащимися кирпичами. Да, запустила она дом, ничего не скажешь.