Соня подскочила с дивана и увидела перед собой девушку, в темно-синей униформе отеля, со стянутыми в пучок светлыми волосами и с идеально наведенным макияжем на миловидном лице.

— Да, я Галина Суворова, вот мой пропуск, — пролепетала Соня, передавая девушке пропуск.

— Добрый вечер, Галина. Я супервайзер Анастасия, — заученная улыбка. — У вас есть вещи, которые надо сдать в гардероб?

— Нет, что вы, на улице же лето, — улыбнулась Соня, следуя за девушкой в сторону лифтов.

— Поделюсь с вами секретом, — говорила Анастасия с улыбкой, придерживая створку лифта. — У нас бывают гостьи, которые в июльские вечера щеголяют в песцах и соболях, — нажала на кнопку «17» на панели и бесшумный лифт вознес их вверх.

Соня не могла не вспомнить тот самый роковой день, когда точно также ехала в лифте вместе с Димой. И тоже поднималась на верхний этаж, где располагалась его квартира. И там, прямо у панорамных окон, сидя на широком полированном столе, Соня отдалась Диме в первый раз и ни разу после она не жалела об этом. Жалела лишь о том, что так поздно у них все это случилось, ведь как много подобных горячих и волнующих воспоминании могла бы собрать Соня за все то время, что они были знакомы с Димой.

Хотя постойте, этих воспоминании и так целая куча, вон, лежат на краешке души…

— Вот и наш этаж, — оповестила Анастасия и Соня встрепенулась. Настолько сильно она ушла в мысли, что не заметила, как быстро они домчали.

— Сюда, пожалуйста, — провела девушка Соню по коридору, устланному ковром с толстым ворсом, что проглатывал каждый их шаг, до двустворчатых деревянных дверей. — Если вам что-нибудь понадобится, в комнате есть кнопка вызова. Приятного вечера, — пропела Анастасия.

— Спасибо, — поблагодарила Соня, взялась за позолоченную ручку и открыла дверь.

В кабинете не было ни души.

Соня оглядела интерьер, и ей понравилось то, как сочетались строгий стиль кожаных кресел и овального стола с непринужденностью бежевых бархатных штор и тихо играющей музыки. Комната тонула в полумраке, потому что освещалась лишь несколькими настенными бра, развешанные по углам. Лучи заходящего солнца залетали в широкие окна, что выходили на запад, и этот пурпурно-багряный свет утопающего в горизонте солнца создавал обстановку расслабленности.

Странно, что деловые встречи проводятся в подобной обстановке. Да и встреча назначена на 19.00, хотя в это время люди предпочитают закончить работу и разойтись по домам, или же забежать в ресторан, чтобы не готовить дома. Соня подумала, что бедный богатого не поймет, поэтому положила на одно из кресел свою сумочку и поправила тонкий ремешок пиджака. Видимо Соня все-таки скинула несколько кэгэ, раз влезла в вещи худышки Милы, хотя раньше всегда носила одежду на размер больше. Вот только проклятая грудь выпирает из неприлично низкого декольте.

«Ну и кто тебя просил выбирать супер-строгий, но при этом супер-сексуальный костюм среди вещей Милы?», злилась на себя Соня и поправила пальцами короткие пряди волос, пытаясь привыкнуть к новому образу.

— Я ведь говорил, что у тебя слишком большая голова для короткой стрижки.

Соня замерла.

Время замерло.

Планета остановила свой неспешный бег и все застыло в невесомости от одного только тихого мужского голоса, что прозвучал за спиной.

Соня прикрыла глаза и не двигалась. Все ее тело будто сковало стальными жгутами. Да так сильно сковало, что каждая мышца зазвенела от напряжения, когда Соня почувствовала, как по ее телу проходится горящий взгляд.

Соне не надо было оборачиваться, чтобы знать, КТО сейчас стоит у нее за спиной. И не только потому, что она услышала ЕГО голос, а потому, что только рядом с НИМ и под ЕГО взглядом Соня чувствует себя так, словно с нее медленно снимают одежду. А потом медленно, со смаком, не спеша, сдирают кожу, обнажая не только дрожащее тело, но и вскрывая оболочку, раскрывая бьющееся в конвульсиях нутро, раздевая душу, сдирая с нее слой за слоем всю боль, которой успела покрыться измученная душа, вырывая кусок за куском ту затхлую гнилую паутину, что успела оплести боль вокруг сердца. Снимая все слои, все маски, выскрёбывая толстые слои глины, что успели налипнуть на Соню за прошедшие два месяца, когда она играла не себя, жила не собой, когда лепила на себя чужую маску, чужое тело, заставляла себя быть не тем, кто она есть, а тем, кого хотят видеть.

Но вот сейчас, один лишь голос и горящий взор, что полыхает нетухнущим пламенем, и с Сони враз слетели все маски, а осталось только агонизирующее в страдании сердце, что сразу узнало Диму.

Соня услышала шаги за спиной.

Один, второй, третий…

Все ближе и ближе. И с каждым этим шагом, что приближал к Соне того, по кому она страдала каждое мгновение с момента расставания, от Сони все дальше и дальше убегал, отдалялся, уходил прочь разум и все здравые мысли, оставляя только чувства и ощущения.

Потому что нельзя разумными словами объяснить то, что почувствовала Соня, когда Дима встал за ее спиной, так близко, что она ощущала жар мощного мужского тела. Дима стоял буквально в сантиметре от нее — заставшей, с выпрямленной спиной, и с закрытыми глазами, и этот сантиметр пустого пространства вовсе не был пустым. Он был наполнен вибрацией той жажды, что испытывали Соня и Дима. Это расстояние между мужским и женским телом было так сильно намагничено и диссонировало с окружающим их воздухом, что казалось, будто именно в этой полоске, прямо сейчас, под лучами уходящего солнца, зарождается антиматерия.

Дима поднял руку, и Соне не надо было видеть этого. Она почувствовала это движение до того, как его твердые пальцы прошлись по ее волосам. Слегка касаясь, пропуская сквозь пальцы мягкие платиновые пряди, что в свете горящего алого полудиска солнца отливали всеми оттенками раскалённого серебра.

Затем Дима убрал руку, и Соня поняла, что не дышала даже. И теперь ее дыхание — прерывистое, горячее, срывающееся короткими выдохами с приоткрытых губ, звучало в тиши комнаты, как дыхание измученного вакуумом, одинокого, забытого в космосе скитальца.

— Посмотри на меня, Соня, — тихо сказал Дима.

Но Соня не смогла двинуться. Потому что хотела оттянуть этот момент. Потому что боялась, что не удержится на ногах, когда повернется лицом к Диме, распахнет глаза и столкнётся взором с золотистыми глазами, которые при заходящем солнце полыхнут огненными красками заката, впитав в себя самые сочные и багряные оттенки.

— Я сказал, посмотри на меня, — повторил Дима и Соня вмиг вспомнила, как не любит Дима повторять дважды. И он не повторит свой приказ ещё раз, потому что на третий раз он просто силой заставит Соню повернуться к нему, и посмотреть в глаза. А этого Соня не выдержит. Потому что уже сейчас еле стоит на ногах, что уж говорить том, что с ней будет, если она ощутит на себе его руки, сильные и крепкие, что могли быть как нежными и ласковыми, так и грубыми и наглыми.

Соня медленно повернулась, все еще в закрытыми глазами. Затем открыла их.

Дима.

Ее Дима.

У Сони появилось ощущение, словно она вновь и вновь переживает один из тех несбыточных сновидении, что терзали ее тревожные сны, в которых она видела Диму. И так не хотела просыпаться, чтобы только еще секунду побыть рядом с любимым!

И вот он, стоит перед ней.

Дима.

Соня подняла взор с пуговиц на белой рубашке, к отглаженному воротнику, в раскрытых полах которого виднелась темная шея, к которой Соня так любила прижиматься короткими поцелуями.

Еще выше, по тяжелому подбородку, покрытому светлой щетиной. Наверно, Дима побрился утром, но Соня знала, что к вечеру щетина успевает короткой колючей порослью покрыть подбородок и высокие скулы.

Губы… Те самые высеченные суровые губы, которыми Соня любовалась в их первую встречу, сидя на кухне в особняке у океана. Тогда она думала, как редко эти губы улыбаются. Так же и сейчас Соня подумала, как же редко Дима улыбался, раз вокруг губ залегли такие глубокие складки, и суровые линии рта стали еще непреклоннее.