За прошедшие недели Соня скупала все газеты в соседней с клиникой лавке, листала страницы и искала хоть какую-то информацию о Львовых. Шерстила интернет, измучила гугл, меняя запросы. Но не было ничего нового о Диме, ни фотографии, ни статьи. С одной стороны, Соня радовалась этому затишью. Значит, Дима в порядке, ведь его развод не остался бы незамеченным хотя бы для инстаграма, где раньше светская львица Алена Львова блистала в обнимку с голливудскими знаменитостями. Но, с другой стороны, Соня не могла не думать о том, что Дима все-таки вернулся в семью… Значит, решил не рушить свой брак. С логической точки зрения, этот поступок был правильным, тем более, самым лучшим для Сергея. Ведь прожил же Дима все эти годы в браке с самой ядовитой змеей тихоокеанского побережья, так же и проживет остальные годы.

А что до Сони… Она уже и забыла, что значит искренне улыбаться, а не выдавливать из себя наигранный смех и не скрывать свою боль за легкомысленной маской. Иногда казалось, что эта ее глиняная маска трещит по швам и расходится в мелких трещинах на сведенных судорогой мышцах лица. Разломы эти увеличиваются и проявляют ту искренность, что спрятана под толстым слоем клоунского грима.

Бывали моменты, когда, находясь наедине сама с собой в безукоризненных стенах люкса, Соня могла показать ту себя, что запрятана глубоко внутри, скрыта за сценической ролью, прикрыта декорациями, с нарисованной широкой улыбкой на дрожащих губах.

Соня взвывала, впиваясь в подушку зубами, и грудь ее заходилась в рыданиях, пока сердце с бешенным стуком переполнялось тоской о Диме. И в эти моменты боль обнажала свою сущность, проявляясь искривленной маской в полных отчаяния голубых глазах Сони. Боль скалила иссушенные и искусанные губы в кривой гримасе, выуживая из этих уст стоны боли и бессилия. Боль проводила ледяными пальцами по судорожно сведенному телу Сони, которое сотрясали рыдания.

И именно эта боль приносила Соне на позолоченном подносе яркие полароидные снимки, полные тех минут и мгновении, что она провела рядом с Димой.

Вот на этом снимке Соня любуется четким профилем Димы, пока он скользит прищуренным взглядом по каким-то бумажкам во время короткой остановки на красном свете светофора.

А тут Дима наклоняется к Соне, и она даже сейчас осязает под ладонями мускулы на его широкой груди, и кончики ее ледяных пальцев согреваются от прикосновения к любимому телу.

Здесь же, вот на этом снимке, гляньте, Дима входит в нее мощными толчками, удерживая широкими ладонями за талию, вбивается горячим членом так глубоко, что Соня теряет связь с реальностью, и лишь вырываются громкие стоны из саднящего горла, и тело пылает в экстазе, когда Дима изливается в ней, делясь частью себя.

Но вот боль решила, что на сегодня с Сони достаточно. Поэтому она узловатыми пальцами собирает фотоснимки в пачку, вырывает из белых пальцев Сони приятные воспоминания, и вместо счастья и любви вдыхает в легкие стылый воздух, наполненный чернильной тоской и безысходностью, от которой Соня все громче и тоскливее завывает, обнимая колени и прижимая их к груди, стараясь спрятать от боли свое сердце. Но куда там…

Боль уже сжала сердце в корявых пальцах.

Кажется, даже чувствительная и мягкая Мила поверила в игру Сони. Лишь время от времени Соня, слишком сильно уйдя в себя, ловила на себе внимательный взор подруги.

— Сонь, ты в порядке? — спрашивала Мила тихо и осторожно.

— Ой, дорогуша, ну что у меня может быть не в порядке? — усмехалась Соня, лёжа на диванчике, рядом с кушеткой Милы, и попивая мартини. — Я живу на полном обеспечении цербера. Пребываю в одной из самых дорогущих клиник страны, хлещу мартини. Рядом со мной такая красотка, — подмигивание подруге. — Уж кому-кому, а мне грех жаловаться на жизнь.

Тогда Мила протягивала свою тонкую руку, покрытую синяками и утыканную капельницами, и тихо говорила:

— Соня, пожалуйста, если ты хочешь о чем-то поговорить, поделись со мной.

И, глядя в чистые искренние глаза Милы, Соня только-только хотела, как на духу, выложить ей все, что с ней случилось за последние месяцы! Но…

Мила сама нуждалась в уходе и заботе, и находилась под пристальным вниманием врачей. А еще, стоит только Миле узнать тайну Сони, как она тут же кинется к Жанату. А ему и вилы в руки не давай, он и без того похож на выходца из самых черных глубин ада, готовый обрушить свою ярость на голову обидчика. И лишь Миле удавалось хоть как-то раздобрить этого цербера…

Поэтому, в ответ на внимательный взор подруги, Сони лишь отшучивалась:

— Все путем, Милка-шоколадка. Тебе лучше подумать, как ты справишься со своим цербером, когда он тебя до постели дотащит. А то, я смотрю, вы скоро всю клинику сожжете своими пла-а-аменными взорами.

И Мила вновь краснела, хихикала и шутливо кидала в Соню сухие хлопья, что приносили ей на завтрак. А Соне лишь оставалось, что кривить губы в задорной усмешке, сдерживая слова, что клокотали в ноющей груди.

Столица встретила их мелким дождиком и пасмурным небом, непривычные для августа.

— Х…я, а не погода! — простонала Сонька, спрыгивая с короткого трапа и прижимая шляпу к ушам. Заметила, как покраснели кончики ушей Семена при ее выпаде, и ей стало жалко взрослого мужчину.

— Ну, будет вам обижаться, Семен Семеныч. Как вы баб на джаги-джаги раскручиваете с таким-то нравом?

Соня горько усмехнулась, когда услышала злобный рык Жаната и тонкое восклицание Милы за спиной. А ну-ка, где тут папарацци с камерами и поклонники с букетами цветов? Ведь в столицу прибыла сама Софья Климова, самая талантливая актриса нашего времени, которая умеет отличной игрой убедить любую публику в своей беззаботности!

— Придется мне заняться вашим воспитанием, барышня, — проговорил Семён, шагая рядом с Соней, и она взяла его под руку.

— Даже мой папашка не озаботился этим вопросом, вы-то уж точно ничего сделать не сможете.

— Что ж, пора исправлять его ошибки, — теплым голосом ответил Семен. Мозолистые пальцы мужчины сжали ее руку, согревая в теплом обхвате и Соня благодарно улыбнулась доброму Семен Семенычу.

— Залазьте, а то простудите макушку под дождиком.

Соня приподняла широкую полу шляпы, и Семен сгорбился, пытаясь залезть под предложенный козырек.

И хорошо, что Соня могла опереться об руку Семена, потому что ей казалось, что сейчас просто-напросто грохнется на этот мокрый асфальт. Ведь прибытие в столицу имело какой-то зловещий знак для Сони. Ей казалось, что до этого момента она балансировала где-то на грани, между штатами и родиной. И все ей казалось, что есть малейший, хотя бы крохотный, шанс на то, что она может вернуться в Лос-Анджелес. Но сейчас, вышагивая с прямой спиной по взлетной площадке аэродрома, Соне казалось, что каждый шаг, который она делает из последних сил, уносит ее все дальше и дальше от Димы.

Еще один шаг, второй, третий…

На губах широкая улыбка, язык произносит дежурные фразы, разговаривая с Семеном, а глаза… Они не видят ничего.

Только сердце стучит в груди быстрым перестуком, протестуя и воя, требуя, чтобы Соня вернулась обратно, к Диме! Чтобы преодолела одним махом тысячи километров и Тихий океан, что лежат между ними! Чтобы только упасть в раскрытые объятия, почувствовать сильные руки, которые защитят ее от всех невзгод! Ощутить на себе его горящий взгляд!

Вот как сейчас, когда Соне кажется, что она ощущает на себе пристальный взор янтарных глаз. Она, наверно, окончательно чокнулась, раз суматошно ищет глазами любимого, а непослушные губы шепчут заветное «Ди-и-има» …

Но ничего, кроме широкого посадочного поля, маленьких самолётов у ангара и черной низкой машины возле одноэтажного здания аэродрома, Соня не увидела.

Только серое небо над головой, мелкий дождь, что отбивает ритм на заледеневшей коже и прохладный летний ветерок, что срывает с ресниц прозрачные слезы да треплет влажные локоны и легкую ткань голубого платья …

Голубой.