— Прям так и сказала?

— Ага. Где только набралась? Точно Серегиных рук дело.

— Ну уж точно не я!

— Да куда тебе, — хохотнул Роман в трубку. — В твоем возрасте пора уже пенсию клянчить да по собесам ходить.

— Ты, Романыч, меня на год младше, так что уважай старших…

— О-о-о. Вот и старческое нытье подкатило.

— А с матерью кто занимается?

— Наши ребята, проверенные. Кстати, как там Сергей?

— Хорошо, весь в учебе. Скоро дядьку нагонит по росту. Все вспоминает твой полигон, куда ты в прошлом году его возил. Еще хочет.

— Так что ж, проблема что ли? И в этом съездим.

— Даст Бог, съездите, — тихо ответил Дима. Откинулся на спинку кресла и закурил сигарету.

— Все еще смолишь? — спросил Рома.

— Ты мне еще лекцию зачитай. Сам-то, небось, тоже дымишь.

— Так мне по статусу положено, — усмехнулся Роман. — Полковник, как-никак.

— Да, Рома, ты молодец, — искренне похвалил Дима брата.

— Как Алена? — перевел тему Роман, который никогда не любил особого к себе внимания.

Дима помолчал. Алена была в больнице. С ней работали психологи и еще какие-то специалисты. По прогнозам врачей, ее уже должны были выписать, но прикрепить постоянную сиделку. Всю эту информацию до Димы доносил Стас. Счета оплачивал Дима, но больше он не пытался ничего выяснить про почти бывшую жену, развод с которой был на последней стадии. Раз она так и не удосужилась связаться с Сергеем, то грош цена такой матери.

— Нормально, — бросил Дима, не желая углубляться в проблемы. Ведь звонил-то он брату совсем по другой причине. — Слушай, Ром, у меня к тебе просьба.

— Во-о-от оно что. А то я думал, ты брату своему просто так позвонил, как дела спросить, может, с днем рождения поздравить.

Дима подскочил на кресле и стал судорожно листать настольный календарь.

— Ты чё, серьезно? У тебя что, днюха сегодня?

— Да расслабься, — хмыкнул Рома. — Шучу я.

— Ну ты и жук, — Дима откинулся на спинку кресла. И Роман только с братом мог быть до конца откровенным и честным. И быть самим собой — веселым, задорным, насмешливым. Ведь на службе, при солдатах и сослуживцах, Роман обязан был держать лицо. Что, в принципе, ему очень даже удалось, потому что вряд ли кто-либо из бойцов видел открытую мальчишескую улыбку Романа, которая была у него с детства, и которую он дарил лишь близким.

— Ну, что там у тебя? Выкладывай, — посерьёзнел Роман, и Дима живо представил себе, как брат выпрямляется в кожаном кресле, привычно хмурит темные брови и смотрит перед собой острым взглядом, моментально переключаясь в режим «к бою готов».

— Тут такое дело. Надо найти одного человека, у вас там, в соседнем городе. Ну и так, одним глазком, а лучше двумя, как следует, хорошенько последить.

— Понял. Данные есть?

— Я тебе файл перешлю на почту…

— Так, стой. Ты доки через обычное мыло собираешься кидать?

— Да. А что?

— Записывай адрес. Это зашифрованный канал, даже Сноуден не отследит.

Дима записал на бумажке адрес и нахмурился.

— А что не так с обычной почтой?

— Теперь, Дмитрий Алексеевич, вы этой почтой можете только любовные записки своей секретарше слать. Ну или мне пошлые картинки отправлять, — хмыкнул Рома, но Дима уловил какое-то напряжение в голосе брата.

— Ты говорить не можешь?

— Не, все в норме. Это связь тоже блокирована для сторонних ушей. Просто пока не время что-то раскатывать. Все еще на стадии подготовки. Но надо создать видимость, что мы все у кое-кого под крепким колпаком.

— Это как-то касается нашей семьи? — спросил Дима, впечатывая сигарету в пепельницу.

Рома помолчал несколько секунд. Дима знал, что прежде чем что-то сказать, Роман всегда взвешивает свои слова. Это не значит, что он не доверяет Диме. Но должность и суровые годы службы вымуштровали его быть бдительным и просчитывать действия, на три шага вперед опережая противника.

— Это касается твоего тестя, — наконец ответил Роман, и Дима удивлённо спросил:

— Вилория, что ли? Аленкиного отца?

— Ты же понимаешь, я не могу выдать все, что у нас есть. Тут, конечно, не военная тайна и под трибунал я не пойду. Просто завязки серьезные, а у тебя с ним все-таки…семейные узы.

— Рома, я развожусь, — твердым голосом ответил Дима. — То есть, уже почти развелся.

— О-па, — выдохнул Роман, и эта был один из тех немногих случаев, когда его удалось удивить. — Тогда ясно, зачем Елагин в штаты мотался.

Дима замер, сжимая в пальцах трубку. Воздух, горячий и обжигающий, замер в легких, и перед глазами вдруг помутнело. Помутнело настолько, что все вокруг окрасилось в кроваво-алые тона.

— Елагин был в штатах? — просипел Дима, медленно выдыхая воздух.

— Да, вот как две недели назад. А ты что, не в курсе?

Дима силой сжал веки пальцами, до ярких искр в глазах. Стараясь не сломать очередной телефон, чуть ослабил хватку пальцев.

— Нет, я не в курсе.

Теперь многое, очень многое становилось на свои места. Растерянные кусочки огромной темной мозаики, которая была собрана неизвестно кем и непонятно зачем, и которую Дима со Стасом пытались неуклюже и коряво склеить, состыковывая неподходящие кусочки, теперь встали на место.

Елагин.

Теперь Дима знает имя виновного.

Осталось только выбрать способ, которым Дима уничтожит Вилория.

На частном аэродроме Стас показал фотографию Сони сотрудникам таможни и те подтвердили, что именно она садилась на самолет. Можно хорошо подчистить за собой хвосты, удалив информацию из базы данных. Но при этом остается чисто человеческий фактор. Ведь Соня, растерянная, заплаканная пассажирка частного борта, хорошо запомнилась и таможеннику, и диспетчеру. Далее Стас узнал направление судна и количество пассажиров — двое пилотов, один мужчина и одна женщина. При информации о мужчине, Дима чуть не разнес в щепки свой кабинет, но Стас поспешил его успокоить, сказав, что между мужчиной и девушкой не было романтических отношении, и пограничник, который говорит на русском, заметил, что молодые люди обращались друг к другу на «Вы». Да и девушка не выглядела, как влюбленная, счастливая невеста, а скорее была потерянная и слишком уж бледная…

Имя хозяина воздушного судна Дима не смог узнать. Самолет был зарегистрирован на какую-то мелкую посредническую компанию, как и предполагал Стас.

А еще, несколько дней назад, Диме позвонила Мария — сотрудница того центра, куда Дима повез Соню и Марселя в их первое, так называемое, свидание. Мария взволнованным голосом спросила у Димы, все ли в порядке с Софьей. А потом уже торопливо объяснила, что около десяти дней назад, почти среди ночи, на пост охраны пришла девушка и оставила конверт с десятью тысячами долларов. Все эти дни Мария была в отпуске, но выйдя на работу, просмотрела записи и в кадрах признала Соню и поспешила позвонить Диме.

Это была Соня.

Дима, которому отправили запись с камер, смотрел на монитор компьютера и вглядывался в серо-белое изображение. К сожалению, объектив камеры не захватывал дорогу, поэтому снова было непонятно, с кем и на чем приехала Соня.

Но все равно, Дима видел ее. Его Соню. Ее наспех собранные светлые волосы, ее стройная фигура и легкие шаги. Ее бледное лицо, нахмуренные брови и такие непривычные темные круги под встревоженными глазами. Дима вглядывался в каждую черточку милого лица и даже задержал дыхание, словно пытаясь сквозь экран услышать мысли Сони. А затем Дима и вовсе забыл, как дышать, когда увидел, что левая кисть Сони перевязана какой-то тряпкой, покрытая бурыми пятнами, при виде которых Дима с силой ударил по столу, затем обхватил себя за голову и сжал в пальцах волосы, пытаясь удержать рвущиеся наружу бешенные крики. Кто посмел?! Кто посмел ранить Соню и заставил ее уехать от него?!

Теперь Дима знал, кто посмел.

Это знание принесло ледяное спокойствие в нутро, которое металось и бушевало последние две недели с момента исчезновения Сони. Все чувства и ощущения, переживание и беспокойство, вдруг улеглись, успокоились, приняли ровное течение. Потому что теперь их место занял арктически-ладной расчет и бездушное спокойное намерение отомстить виновнику.