— Но время идет, жизнь меняется, и мы изменились, — пророкотал Дима. Нервно провел рукой по волосам. Опять. Опять поднимается эта ненавистная тема. Опять зеленые глаза жены наполняются слезами, а голос дрожит и становится высоким до скрежета в зубах. — Я объяснял тебе сотни раз. Я работаю и укрепляю свои позиции. Для того, чтобы защитить своего сына, чтобы у него было все, чего не было у меня, — Дима отвернулся к окну и уставился тяжелым взглядом в сад, который в предсумеречных лучах казался таинственным и затихшим. — Мы с тобой хотим совершенно разных вещей. У нас была…были чувства. И есть сын, за что я тебе безмерно благодарен. Я предлагал тебе полное обеспечение …
— Нет! — Алёна забыла про прическу и прижала ладони к ушам, лишь бы не слышать ненавистные жестокие слова. — Я никуда тебя не отпущу, слышишь?! Никогда! Я не останусь одна!
— Ты не будешь одна, Сергей…
Но Алёна не слышала доводов мужа и продолжала кричать.
— Нет! Никогда ты не получишь развода! Я не дам! Я руки на себя наложу, ты понял меня?! И обвиню тебя в доведении до самоубийства!
Дима замер и сжал кулаки в карманах. Алена напомнила ему ту страшную ночь, когда он обнаружил жену в ванне, полной воды. Кровь из порезов на запястьях смешалась с прозрачной водой, и та стала похожа на багряные озера, омывающие бледное тело жены… Ранее тем же вечером Дима заявил, что хочет получить развод и ушел из дома. Он не поверил, что Алёна способна что-то с собой сделать. Слишком эгоистична и избалованна была его жена, с детства привыкшая получать все, что захочет. Но Дима не рассчитал, насколько сильно Алёна хотела получить его и оставаться в престижном статусе законной супруги.
За спиной слышались всхлипы, но Дима не обернулся, не двинулся с места. Он и так еле сдерживал себя, чтобы очередной раз не плюнуть на все и не выйти навсегда из этого пустого неживого дома, прихватив сына. Но тот, кто ворочал огромными состояниями и управлял транспортными сетями, ужинал с теневыми королями бизнеса и спокойно укладывал их на обе лопатки в торгах и спорах, сейчас не мог вымолвить ни слова женщине, которая подарила ему самое большое счастье — сына.
— Ладно, не будем сейчас об этом, — сдался Дима и прикурил сигарету. — Где ее досье?
— Чьё? — прохрипела Алёна. Она слишком глубоко вошла в роль страдалицы и ей было тяжело перепрыгнуть обратно. Но Алёна была прекрасной актрисой, которая сейчас пожинала плоды своей блестящей партии. Она смахнула слезы (не дай бог глаза опухнут!), поправила прическу и ответила (голос обязательно чуть надломленный): — Ах, Софьи. Ну как бы так я ее не проверяла…Мне Даяна посоветовала.
— А Даяна у нас кто? Начальник разведслужбы?
— Дим…
— А Астах? Он проверил эту Софью Арнольдовну?
— Ну, он был занят, да и я как-то забыла…
— Что значит он был занят? — прорычал Дима и впечатал окурок в пепельницу. — Чем он был занят? А ты куда смотрела?
— Но, Димочка…
— Никаких но! — взревел Дима и ударил кулаком по столу. Стоящие в ряд бокалы жалобно зазвенели, а один кажется даже был готов разломиться пополам. — Сколько раз, Алёна, тебе говорить?! Сколько раз?! Ты должна проверять всех и каждого, кто заходит в этот дом! Ты хоть понимаешь, сколько людей целятся мне в спину и только то, что я обезопасил нас со всех сторон, не дает им нажать на курок! Но они могут добраться до вас! До Сергея! Вы — мое слабое место!
— Неужели оно у тебя есть?… — попыталась пошутить Алёна, но получила яростный взгляд, благоразумно умолкла и даже потупила виноватый взор (запоминайте!)
Дима вытащил еще одну сигарету. Нервные затяжки успокоили лихорадочную ярость в груди, и комната наполнилась дымом. Который так ненавидела Алёна. Неужели Дима не чувствует, что уже пропитался этим едким дымом, словно портовый рабочий?! Прям, как его мамаша.
— Ладно, — через минуту спокойно проговорил Дима. Что толку орать на Алену, которая только и умеет, что подбирать шторы в комнату и хвастаться перед такими же беспечными подружками. — Я сам разберусь с Астахом. И с Софьей Арнольдовной. Ты можешь идти.
«Я не твоя подчиненная! Я дочь того, кто вытащил тебя из дерьма, в котором ты и твоя мамаша барахтались!», хотела было вскрикнуть Алёна. Но опять-таки, актерские таланты не пропьешь, поэтому вместо язвительного ответа с подкрашенных губ сорвалось тихое:
— Ладно, Димочка, прости, не доглядела. Но вроде нормальная девушка, только кормит Сережу вредятиной, но с этим я ничего поделать не могу. В следующий раз сделаю замечание…
— Пусть кормит, чем кормила, — отрезал Дима, и Алёна вскинула голову. — Это лучше старых башмаков Астрид.
Шестидесятилетняя француженка Астрид, в накрахмаленном переднике и чепчике, упала бы в обморок, если бы услышала, как patron назвал ее confit из гусиных ножек под эльзаским соусом. Но Диме было все равно на мнение кухарки, как и на мнение большинства людей.
Алена вышла из кабинета мужа, аккуратно прикрыла дверь и направилась в свою комнату. Ничего, она знает, как выплеснуть свою злость и обиду на твердолобого мужа. Она знает способ, который вмиг сотрет из памяти страшные и горькие слова…
***
— Опять ругаются, — сказал Сергей и поставил музыку на телефоне громе. Соня тоже слышала повышенные тона из кабинета. Нежели Львовы совершенно не думают о том, что их родной сын сидит в нескольких метрах и даже толстые стены и закрытые двери не сдерживают тонкий плач матери и громовой голос отца?
— Сереж, я устала сидеть в четырёх стенах. Выйдем на веранду?
Сережа поднял на нее глаза — печальные, потухшие, и кивнул.
Чуть позже Соня и Серёжа сидели на открытой веранде, пили какао со льдом и наблюдали за красивейшим закатом, который бывает в пригороде Лос-Анджелеса. Багряное солнце коснулось верхушек кустарников ржавыми лучами. Воздух наполнился стрекотом ночных насекомых. Летняя ночь прохладной рукой пригладила фиолетово-сизые лепестки оксалиса.
Мать Сони умерла во время родов, которые длились больше суток и высосали из ослабленной болезнью женщины последние жизненные соки. Соню забрала домой нянька, которую отправил отец, не желавший даже поваляться в роддоме.
В те далекие 80-ые в советских больницах не было понятия «врачебная тайна». Поэтому, когда в крови матери Сони нашли вирус иммунодефицита, весь медперсонал обсасывал и обгладывал эту тему, осуждающе глядел на Кристину Климову, и презрительно одевал защитный костюм, перчатки и маску даже при заполнении карты пациента. Кристине даже не сделали кесарева сечения, которое является обязательным условием появления на свет ребенка при наличии вируса! Соня содрогалась при мысли о том, через что прошла ее бедная матушка! Язвительные смешки, брезгливые кривляния, омерзительные слухи за спиной! В те времена даже с деньгами отца невозможно было достать противовирусную терапию, что уж говорить о том, чтобы обезопасить растущий во чреве плод.
Отец оказался тем самым счастливчиком, которых в мире один к ста, кто устойчив к ВИЧ и является только переносчиком.
Болезнь иссушила бедную Кристину, а тяжелые роды, полное безразличие врачей, одинокие рыдания и мучения роженицы, к которой врачи даже боялись заглядывать — все это свело Кристину в могилу, как только из ее тела родилась новая жизнь. Вместе с добрым сердцем Кристина передала дочери положительные вирусы иммунодефицита.
Все эти истории Соня услышала от сердобольной соседки, единственной, кто помогал и поддерживал молодую Кристину.
Первые годы жизни Соня практически не видела отца. Арнольд Иванович был «большой шишкой с коричневым портфелем», как говорили няни, оправдывая долгое отсутствие отца. И маленькая Соня всегда представляла вместо белобрысой головы отца огромную сосновую шишку, с глазами, носом и губами меж щетин. Эта страшная картина преследовала Соню днем и ночью. Поэтому, когда отец все-таки появлялся на пороге квартиры (кстати, с обычной продолговатой головой и голубыми, как у дочери, глазами), Соня с воплями и плачем убегала в свою комнату и не выходила оттуда до очередного отъезда отца. Который в принципе и не старался выяснить причину очередной истерики, поговорить с дочерью, ласково утешить. Он безразлично пожимал плечами, заходил в кабинет и не выходил оттуда до следующей командировки.
