Дима убыстрял темп выпадов, вбиваясь все сильнее и мощнее в узкую расщелину. Он чувствовал, как из набухшей головки выходит смазка и марает боксеры. Но Дима уже не мог остановить этих похотливых трении, этих убыстряющихся движении. Он наклонился чуть вперед, обхватил ладонью грудь Сони, налившуюся и горячую, тяжело подрагивающую от его грубых толчков, и с силой стиснул в пальцах мягкую плоть.

Соне было плевать, что ее стоны могут услышать соседи. В этом похотливом недослиянии она потеряла голову, и лишь первобытные жалобные стенания срывались из ее искусанных губ, которым Дима вторил глухим рычанием и сдавленными стонами.

— Нельзя-я-я, — тоненько протянула Соня, не чувствуя свое тело собственным. Нет, все ее тело, каждая напряжённая мышца, каждая возбуждённая клетка теперь принадлежали Диме, который твердой рукой удерживал ее почти на весу.

— Значит, — прорычал Дима, остановившись и восстанавливая сбитое прерывистое дыхание, — тебе, Соня, можно меня доводить, а потом обламывать. А мне, значит, нельзя? Так получается?

— Вы чудо-о-овище-е-е, — буквально прорыдала Соня, не в силах терпеть саднящее желание в набухших пульсирующих складках.

— О да, — утробно простонал Дима, чувствуя, как пот градом катится по лбу и напряженным мышцам спины. — Но ты сама меня довела, сладкая моя.

— Я большое не бу-у-уду-у-у, — всхлипнула Соня перехватывающим голосом.

Ее тело горело!

Подбрасывало от возбуждения!

И лишь ма-а-алые толики разума удерживали ее, чтобы не умолять Диму прекратить эти пытки и войти в нее. Во всю глубину и за раз!

Ладонь Димы поползла выше от груди. Он обхватил Соню за шею, потянул ее голову к себе. Вторая рука все еще жестко удерживала ее бедра в неподвижном положении, вплотную к каменному стояку. Спина Сони выгнулась дугой, макушкой она уперлась в плечо Димы, вытянутыми руками опираясь на дверь. Дима ощутил, как дрожат ноги девушки, и уже полностью принял на себя ее вес.

— Будешь, Соня, — прошептал Дима ей в ухо разгоряченным дыханием. — Еще как будешь. Потому что, — очередной толчок, когда Дима провел членом от головки до яиц вдоль ложбинки, — именно за это ты будешь наказана, — прорычал Дима, чувствуя, как каменеют от напряжения мускулы бедер, на которых буквально сидела Соня. — А я теперь твое персональное чудовище.

Соня почувствовала свою жидкость, размазывающуюся по внутренней стороне бедра, и низко, жалобно, громко простонала.

Они замерли, взмокшие и взведенные донѐльзя, потому как каждый из них знал, что еще одно движение, малейшее дрожание напряженных мышц, оседание пылинки в воздухе, и экстаз, грязный пошлый и развратный, накроет их с головой, утаскивая за собой в тёмные запредельные глубины. Еще одно только движение! И Соня готова была его сделать…

Соня распахнула глаза, сильно качнула бедрами и оттолкнула Диму, который от неожиданности выпустил ее из крепкого захвата.

— Боже мой, Марсель! — тихо вскрикнула Соня, суматошно пытаясь открыть дверь.

— Кто?! — прорычал Дима, все еще с затуманенным похотью мозгами, опешивший от резкого толчка от чужого имени в устах Сони: — Какой еще нахуй Марсель?!

— Это!.. Собачка! Соседи оставили мне его!.. Я слышу, как он царапает дверь! — сбивчиво и сипло шептала Соня и наконец-то распахнула дверь. Маленький шустрый дог, породы цвергшнауцер, угольно-черного окраса, ростом чуть больше двадцати сантиметров, вырвался в подъезд и закружил у ног Сони, тихо повизгивая и потираясь мягкой тёплой шерстью об голые ноги временной хозяйки.

— Тише, Марсик, тише, маленький, сейчас я накормлю тебя, прости меня, дуру такую, — шептала Соня, присаживаясь у собаки и гладя ее за вислыми ушами.

Дима смотрел на эту сцену, все еще чувствую огненный стояк в штанах, ощущая под пальцами мягкое податливое тело Сони и слыша в ушах ее сладкие стоны. Только секунду назад Дима чувствовал, что и Соня находится на грани, как и он сам, а сейчас она уже вовсю воркует с каким-то плюгавым вислоухим созданием!

— Извините, Дмитрий Алексеевич, — пролепетала Соня, поднимаясь и пытаясь не смотреть в горящие янтарные глаза Димы. Сердце ее все еще отстукивало ускоренную чечетку, лоно дрожало каждой чувствительной складкой, а ягодицы вообще горели так, что об них можно было прикуривать сигарету.

И все же, даже затуманенным возбуждением мозгом, Соня понимала, что они с Димой зашли слишком далеко. И, слав богу, она вовремя услышала тихое скуление Марселя за дверью, к которой Дима пришпилил ее горячим телом.

— Я пойду, — пробормотала Соня, отступая на шаг назад, в безопасную глубину квартиры.

Дима мрачно и кровожадно ухмыльнулся. В сумраке подъезда его огромная фигура и сжатые кулаки смотрелись зловеще и будоражаще. Соня слышала его прерывистое тяжелое дыхание, и в темноте оно звучало как сиплое дыхание из ноздрей дикого животного.

Соня сделала еще один шаг назад, а Дима остался бездвижен, словно замершая скала. Соня ощущала вновь надвигающуюся бурю, вот только в этот раз она боялась, что ее уже ничего не спасает.

Господи, да она и сама не хотела быть спасенной!

Сиплым шепотом и с придыханием Соня начала только бормотать:

— Спокойной но…, - как Дима резко обхватил ее за затылок огромной ладонью, резко притянул к себе и властными губами перехватил испуганный вскрик из распахнутых губ Сони. Сминая сладкие уста в жестком поцелуе, Дима пил этот вскрик, а затем и глухие стоны, слизывал их с девичьих уст, обрушиваясь на них в жадном пожирающем поцелуе, впечатываясь в них сильнее и сильнее. Соня не могла сопротивляться, вновь прижатая к телу Димы, когда одна его ладонь удерживала ее за затылок, точно и умело управляя ею, а вторая рука стальным жгутом обхватила за талию, вдавливая в себя теснее и теснее.

Дима обсасывал эти сладкие мягкие губы, ел их, жрал и сжирал каждую губу по-отдельности, нагло и резко вторгаясь горячим языком в сладкое нутро этого рта, из которого в последние месяцы сыпалось столько остро̀т, что за каждый из них Дима теперь отплачивал жесткими требовательными выпадами. Он терзал Сонины уста так, как мечтал все эти долбанные долгие месяцы, во сне и наяву!

Соня обхватила Диму за шею, привставая на цыпочки, от чего ее груди расплющились на широкой груди Димы, а его горячий удлиненный орган Соня ощущала каждой мышцей живота. Ее стоны, сладкие и прерывистые, утопали во рту Димы, и он ей отвечал еще более низким стоном.

«Мое! Мое! Мое!», бесновалось и ликовало его мужское эго, вкушая, наслаждаясь и запоминая запах и сладкий вкус барбариски. Как вдруг…

Журчащий звук послышался совсем рядом, прямо под ногами. И только потом ополоумевший от возбуждения Дима почувствовал, что его нога в летней туфле намокла.

— Какого х…!!!

Соня прижала пальчики к губам Димы, перехватывая его громкий бешеный рык. И хотя она все еще дрожала от возбуждения, теперь вдобавок она еще и дрожала от еле сдерживаемого смеха.

— Боже, Марсик, ну ты и глупыш, ну что же ты наделал, — шутливо ругала Соня дога, который с чувством выполненного долга важно и не спеша прошествовал в квартиру.

— Дмитрий Алексеевич! — прошептала Соня сквозь душимый ее смех, — Вы…

— Ни слова, Соня! — прорычал Дима, пыхтя и сжимая кулаки. — Просто отдай мне эту собачонку, и я сам с ней разберусь.

— Ни за что! — возмущенно охнула Соня. — Если уж Марсель уважил вас своей меткой, это вам будет уроком, чтоб больше не посягали на его территорию! До свидания!

С этими словами Соня юркнула в квартиру, захлопнула дверь, щелкнула замком и сползла вниз по двери, стараясь не засмеяться громко и вслух. Она лишь почесывала довольного Марселя за мягким ушком, облизывала свои саднящие опухшие губы, наслаждаясь пьянящим вкусом Димы на них, прижималась лицом к мягкой шерстке, и шептала:

— Дурачок, такой ты дурачок, Марсик. Но какой же ты умный дурачок! Спас непутевую Соньку в самый подходящий момент… оба раза…

А Дима постоял с полминуты, ошарашенный всеми ощущениями, что испытал за последние двадцать минут, начиная со сладкого предвкушения, затем дикой адской похоти до шока и бешенства, когда почувствовал теплую струю на своей ноге. Дима только поднял руку, чтобы грозно и шумно потребовать отдать ему невразумительного пса для кровавой вендетты…