Я надеялась, что Костя хотя бы сейчас прислушается к моим словам, но это было слишком наивно с моей стороны. Он лишь ответил:
— Странно. Я думал, за столько времени, что ты провела, живя в каком-то бомжатнике и шатаясь по клубам, ты уже привыкла к запаху сигарет и алкоголя.
Нет, что он себе позволяет? Он имеет право оскорбить меня — в конце концов, я наворотила много дел — но не моих друзей. Если бы не они, не факт, что я вообще была бы жива сейчас. Хотя нет, ладно, меня оскорблять тоже нельзя, да и вообще это был никакой не бомжатник, мы очень старались обустроить наш настоящий дом поуютнее и сделать его максимально похожим на приличное человеческое жилье. Да и в клуб я сходила всего только раз, а Костя говорит так, будто я и на такую мелочь не имею права.
— Меня в данный момент интересуешь ты, но речь была вообще не об этом.
Я, конечно, не стала дальше проповедовать ему здоровый образ жизни, которого и сама не всегда придерживалась, хоть никогда и не пробовала курить. Вообще-то, я и правда уже спокойно относилась к запаху табачного дыма, просто меня разозлило, что сигаретой Костя был заинтересован намного больше, чем мной. Я не поняла толком, что именно я сказала не так, но вне зависимости от сказанного, парень понял меня неправильно.
— А, ну конечно, — со злостью произнес он, — только раньше тебе почему-то было наплевать. Как будто я не видел, как ты обжималась с тем сопляком в клубе, а сколько их было еще, даже представить страшно.
Видно было, что он хотел говорить и дальше, наверняка тоже что-нибудь очень обидное, но я, не дав ему договорить, без лишних слов отвесила звонкую пощечину. Спокойно, без эмоций, которых, кажется, уже просто не осталось после того, что я только что услышала. Господи, дура. Какая же я дура. Когда он говорил, что влюбился, я поняла это как нечто большее, а в итоге он думает обо мне невесть что.
В комнате повисла звенящая тишина; я молча развернулась и вышла из комнаты. Костя рванул за мной, я слышала, и только из-за этого просто нечеловеческим усилием заставляла себя не плакать.
— Джи, подожди, — он остановил меня, придержав за локоть. — Прости меня, я не знаю, что на меня нашло, прости, я не должен был так говорить. Я безумно волновался за тебя всё это время, но не имел права ни в чем тебя обвинять. В конце концов, ты ничего мне не обещала и не говорила, что что-то чувствуешь ко мне, ты свободный человек, — сбивчиво затараторил он. — Просто я, — Костя посмотрел мне в глаза, — я…
— Не продолжай. И не иди за мной, — сказала я на удивление холодным и жестким голосом, как будто бы всю жизнь таким командовала. Слушать парня дальше мне было неинтересно.
Забросив на плечо гитару, мирно стоявшую в холле, я вышла из дома и, уже не сдерживая рыданий, на всей скорости припустила в парк, потому что дорога была мне знакома, и ноги сами вели меня туда. Как же удобно, когда даже рюкзак не нужен: я уже привыкла к тому, что телефон неизменно лежит в заднем кармане джинс, складной нож на все случаи жизни — в переднем. Правда, после потасовки возле клуба я так и осталась без «бабочки», но Тоха на прощание подарил мне свой перочинный; верная гитара была за спиной, а что мне еще надо? Раньше я была уверена, что Костя, но похоже, я всё-таки ошибалась.
Волосы снова отросли настолько, что их можно было завязать в коротенький хвостик. Я вытащила нож из кармана и безжалостно срезала отросшие кончики. В руке осталось последнее напоминание о двух цветных прядках, а волосы теперь полностью черные, такие же, как и весь этот гребаный мир.
Я словила себя на мысли, что не хочу от него уходить. Не хочу, и всё тут, всё мое существо тянется обратно к нему, сердцу не прикажешь и так далее, но у меня просто нет сил терпеть такое. Я понимаю, что у всех есть недостатки, да и я не ангел, и если бы он просто объяснил мне, в чем дело, то всё могло бы быть иначе. Да, он извинился за те гадости, что наговорил мне, но это ведь уже не имеет значения. Важен сам факт, что он мог обо мне такое подумать, и против этого не работают никакие оправдания.
Слезы медленно капали на обрезки волос. А в доме остался Бродяга, мой мальчик. Как я теперь без него? А как он будет без меня? Костя же просто выкинет его на улицу просто потому, что это моя собака, да и такие, как он, иначе не поступают, наверное; хотя откуда мне знать, если этот мерзавец до сих пор во многом остался для меня загадкой. А может, ему кто-то что-то про меня наговорил? Тогда понятно, почему он с самого начала был такой злой, хотя… Хотя нет, перестань его оправдывать и просто пойми, что он мудак, каких поискать. Какая разница, даже если ему и наврали что-то обо мне, то как он посмел в такое поверить? Я думала, что я для него хоть что-то значу, да он и сам мне говорил, вот только это всё оказалось лишь пустыми словами.
Я не знала, сколько времени прошло, когда где-то вдалеке громыхнуло небо и хлынул дождь, почти сразу же переросший в самый настоящий ливень. Прохожие спешили укрыться, некоторые с нескрываемым удивлением смотрели на меня. Еще бы, район слишком приличный, чтобы встречать тут одиноких мокрых и облезлых подростков, а я залезла на скамейку прямо с ногами, свернувшись калачиком, совсем одна, никому не нужная, и битый час сижу в обнимку с гитарой и размазываю по щекам слезы. Даже в не очень хороших районах далеко не часто можно встретить на улице таких вот заплаканных дурочек: у них есть родители, которые о них заботятся, а у меня родителей больше нет. Я совсем одна.
Привыкнув к мысли, что теперь я снова сама по себе, я панически рванула в ближайший магазин, чтобы укрыться от дождя. Мне не страшно, я и так уже вымокла до нитки, но вот гитару от такого ливня не защитит даже самый лучший водоотталкивающий чехол, и лучше не рисковать зря, тем более, что зарабатывала я всё лето именно гитарой.
Нет, я не одна, у меня есть друзья. Даже несмотря на то, что они теперь полноценно работают на Жилинских, ни один из них не выдал бы меня, приди я за помощью, но я ведь даже не знала ни их адресов, ни местонахождения штаб-квартиры, а мою симку Костя с Ником торжественно уничтожили на случай, если по ней Елисеев вдруг захочет меня выследить. Возвращаться в Заречье после того, как там побывал Костя, стало чревато столкновением с ним самим, ведь если он станет меня искать — а он настолько помешан на том, чтобы меня где-нибудь запереть и никуда не выпускать, что непременно станет — то в первую очередь там.
Ник говорил, что домой нельзя. Бабушка наверняка пропадает на даче, разрываясь между огородами, а я даже не знаю, как ей объяснили мое отсутствие, если она вообще в курсе. В любом случае, у меня и ключей-то нет, а взламывать замок совсем не хочется, тем более, что Ник наверняка еще живет у бабушки на своем чердаке и точно отправит меня обратно в Костину «безопасность», и у меня не получится его убедить, они ведь лучшие друзья чуть ли не с пеленок.
Может быть, Талина? Правда, за всё время после моего возвращения мы с ней даже ни разу не созвонились, и я винила себя в том, что подумала о ней только сейчас, но справедливости ради, ее номер был у меня только на старой, выброшенной еще в мае, симке. Она тоже не пыталась со мной связаться, но ведь и она не знала моего телефона. Да зная обоих этих придурков, они, наверное, даже не рассказали ей обо мне, и сестра до сих пор не знает, что я здесь.
Конечно же, я не подумала о логистике и не захватила с собой ни копейки денег: могла бы спеть несколько песен, но из-за дождя этот вариант отпадал сам собой. Талина живет довольно далеко от Кости, зато почти что рядом с бабушкиным домом, и лучшего места, чтобы мне перекантоваться на время, нельзя было вообразить. Раньше это всё тоже было очень удобно, но сейчас я молилась всем существующим богам и лесным духам, чтобы огромное расстояние как-нибудь сократилось, потому что поврежденная нога работала всё еще не так хорошо, как здоровая, и очень быстро уставала.
К вечеру, а точнее, уже ближе к ночи, я добралась до Талиного дома и теперь со счастливой улыбкой прислонилась к стенке лифта, который вез меня на восьмой этаж. Нога, казалось, собиралась отвалиться совсем, и я надеялась, что дома у сестры есть хоть какое-то подобие аптечки. Стоило мне только позвонить, как в голову сразу пришла мысль о том, что я проделала свой путь зря: думаю, что ни Таля, ни ее мама с отчимом наверняка не готовы к моему ночному визиту. По-настоящему обрадоваться тут мог только трехлетний Стас, вот только в такое время он обычно давно уже спит.
