— Джина, ты куда? Сейчас звонок будет, — прокричал мне вслед Артем Смольянинов, одноклассник, невесть зачем забредший в этот коридор, хотя урок у нас по расписанию в другом крыле.

Я решила проигнорировать, сделав вид, что не услышала — или что это вовсе не я. Хотелось убежать домой, спрятаться и больше никогда оттуда не выходить, но я провалилась на первом же пункте: бегать в коротком платье и на каблуках в принципе не представлялось возможным, и когда я попыталась, то упала и разбила колено. Ноги сами принесли меня в тот же парк, где я чуть больше месяца назад нашла своего Бродягу.

Бросив не очень убедительные попытки справиться с подступающей истерикой, я рухнула на первую попавшуюся скамейку. Хотела позвонить Тале, но она с семьей не только уже успела уехать в аэропорт, а их самолет должен был приземлиться в Риме примерно через сорок минут. Несмотря на это, я лихорадочно набирала и набирала ее номер, чтобы снова услышать механическое «абонент временно недоступен», как будто она могла бы ответить мне прямо из самолета.

Снова я одна, и хоть по сравнению с настоящей трагедией неразделенная любовь была сущим пустяком, но без своего успокоительного я уже не умела адекватно реагировать на что бы то ни было, а вчера, как назло, я выпила последнюю таблетку, и новые у меня появятся только через два дня. И где сейчас все, кто так искал со мной общения? Скорее всего, моего отсутствия в школе никто, кроме Смольянинова, даже не заметил: хоть я и не была прогульщицей, но стала время от времени загружать себя общественной работой, чтобы поменьше быть на уроках и побольше — с Костей, зато теперь меня никто не ищет, когда мне больше всего на свете хочется, чтобы меня нашли. Выходит, я ошиблась, причем уже в который раз.

Прохожие с удивлением смотрели в мою сторону, некоторые даже оборачивались. Ну и видок у меня, наверное: из-за слез тушь наверняка размазалась по щекам, туфли — полностью в пыли и песке, коленка разбита, да и с платьем тоже черти что. Я хотела проехать на автобусе, чтобы не собирать косые взгляды, но и тут тоже нахлынули воспоминания, связанные с Костей. Поскольку большая часть моей и без того крохотной памяти оказалась связана именно с ним, то рано или поздно с этим придется смириться, но в таком виде меня все равно вряд ли пустят в транспорт: зуб даю, что похожа сейчас на малолетнюю шалаву, которая возвращается домой после бурной ночи.

Слегка пошатываясь, я прошла несколько метров. С разбитым коленом было неудобно ковылять на высоких каблуках, в ранку забился песок и налипли мелкие камушки, а у меня в сумке не оказалось даже салфеток. Снова наплевав на все, я сняла туфли, и, неся их в руках, босиком пошла домой: прямо через центр города, потому что по невнимательности сделала большой крюк. Кажется, прогулки босиком с туфлями в руках входят у меня в привычку. Промелькнула мысль: «А если кто-нибудь из школы увидит?» — да плевать. Мне уже все равно, пусть смотрят. Вот возьму и уеду в Верхний Тагил и буду там местной городской сумасшедшей, которая никогда не носит обувь так, как это положено делать.

В такой же прострации я дошла до дома. Бродяга с радостным визгом выбежал мне навстречу, царапая когтями пол. Похоже, только ему я и нужна по-настоящему.

— Тихо, малыш, тише, — к моему удивлению, щенок, кажется, понял. Он замолчал и уткнулся мокрым носом мне в ладонь. — Только ты меня понимаешь, так?

Обменявшись милостями с питомцем, я первым делом стянула с себя порванные грязные колготки; содранная кожа сразу же отозвалась болью. Я промыла ранку, как умела, кривясь и морщась, когда начинало неприятно щипать. Уже в своей комнате я забралась с ногами на кровать и тут же затащила к себе Бродягу, чтобы его потискать и мечтательно поразмышлять над переездом в Верхний Тагил.

— Я дома!

Это Ник вернулся домой. Бабушка укатила на дачу аж до сентября, и брат теперь жил вместе со мной и помогал следить за домом, обустроив двухкомнатный чердак как вполне себе уютную небольшую квартиру. Внезапно мне настолько захотелось все рассказать хоть кому-нибудь, что для этой цели сгодился бы даже старший брат со своими вечными шуточками и неумением серьезно взглянуть на ситуацию, но пришлось одернуть себя: я не должна. Все-таки Костя — его лучший друг, и они не должны ссориться и портить отношения из-за того, что глупой младшей сестре вздумалось влюбиться.

Конечно, Ник, если узнает, то заступится за меня, а может быть, просто объяснит мне еще раз, какая же я дура, — в любом случае, не стоит его впутывать, это только наше с Костей, точнее, только мое дело. Если расскажу кому-нибудь, в особенности Нику, будет еще хуже, поэтому надо просто дождаться Талю и навести на классного ее любимую порчу на импотенцию или хотя бы на понос.

Я услышала телефонный звонок и инстинктивно дернулась к мобильнику: неужели Таля научилась подключать роуминг или купила себе местную симку? Нет, мой телефон лежал неподвижно, демонстрируя миру черный пустой экран — это позвонили Нику, у нас с ним и правда похожие рингтоны. Внезапно возникла шальная идея подслушать его разговор: сейчас моему брату вполне мог звонить Костя, а мне было интересно до жути. Знаю, так не делается, да и к тому же, я вроде как уже решила, что мне на него плевать, но любопытство бескомпромиссно тянуло меня наверх, к чердаку, где находилась комната старшего брата.

Выждав в комнате, пока брат спустится за мобильником в прихожую, я тихонько прокралась в коридор. Убедившись, что шаги брата на лестнице стихли, а за ним с глухим звуком закрылась плотная старая дверь, я на цыпочках взлетела следом и приникла к щели, наплевав на все приличия. Пришлось согнуться в три погибели: чердак явно не был предназначен для шпионских игр. Голос человека на том конце провода я ожидаемо не слышала, а вот слова брата можно было с легкостью разобрать.

— Как не была в школе? Ты уверен в этом?

Речь обо мне? Как интересно. Похоже, Костик — больше некому — забеспокоился, когда увидел в классном журнале мои «энки» за сегодняшний день. Вовремя же он заметил: наверняка физичка гораздо интереснее, а мне нужно всего лишь выбросить из головы этого засранца. Приготовившись слушать, какой разнос Ник может устроить ему за то, что за мной не уследил, я прижалась к двери сильнее.

— Нет, друг, это бред. Подумай сам: никто еще ничего не знает. Она даже сменила фамилию, а прятаться лучше всего у врага под носом. После того, что произошло, ей безопаснее здесь, особенно пока Елисеев думает, что убил ее вместе с родителями. Она не светится абсолютно нигде, она всегда под присмотром, и никто из нас ничего не заметил. Все…

Елисеев что? Господи, я даже не знаю, кто такой этот Елисеев и зачем ему убивать, но они и правда считают, что мне угрожает опасность, что смерть моих родителей вовсе не была случайной? Значит, я все-таки была права, и все вокруг только и делают, что скрывают правду. Ладно дядя, он вообще казался мне темной лошадкой, но Ник? Костя? Разве он способен на это? Такого ведь не может быть, они просто пошутили сейчас, а произошедшее — просто несчастный случай.

— Ее безопасность не имеет отношения к твоей ревности, не кипятись. Придет домой — я с ней поговорю.

Или нет? В конце концов, я с самого начала стала подозревать, что что-то в этом деле нечисто, но думать иначе было спокойнее. Сразу же в памяти всплывают последние мамины слова, которые я уже перестала воспринимать всерьез, решив, что мне тогда почудилось: «они нас нашли». Если это было убийство, то мама, похоже, и правда знала виновников.

— Рано или поздно придется рассказать, но я думал дождаться ее совершеннолетия, когда мы уже не сможем обойтись без ее решения и подписи. Если узнает сейчас, то либо полезет, куда не надо, и помрет ни за что, либо совсем свихнется от страха: у нее после аварии и без того протекает крыша.

— …

— Слушай, я безмерно благодарен тебе за то, что ты полтора месяца не спускал с моей сестры глаз, но теперь я считаю это лишним. Ты сам вызвался за ней присматривать, сам же где-то ее потерял и сам же возмущаешься. Более того, втюрился, как подросток, и я не понимаю, что меня больше злит: то, что ты теряешь способность хладнокровно мыслить или то, что объектом обожания оказалась моя, мать ее, мелкая сестра! — кажется, Ник ударил по столу ладонью или кулаком.