– Дай свой планшет, пожалуйста, – вдруг попросил Мурасаки.

Сигма вытащила планшет из рюкзака и только потом спросила, зачем.

– Тебе давно пора поменять фотографию в профиле, – серьезно ответили Мурасаки и сделал несколько снимков.

Сигма нахмурилась.

– Удали.

– Почему? Даже посмотреть не хочешь?

– Не люблю, когда меня фотографируют без спроса.

Мурасаки улыбнулся и удалил фотографии, повернул к Сигме экран планшета, показал пустую папку.

– Видишь? Довольна?

Сигма кивнула.

– А теперь сделай мне одолжение, пожалуйста, – сказал Мурасаки, – разреши себя сфотографировать. Пожалуйста!

– У меня нормальное фото в профиле!

Мурасаки покачал головой.

– Оно старое. Ты сильно изменилась.

– Я изменилась?

– Я тебя даже узнал не сразу .

– Ладно, сделай, – пожала плечами Сигма. – Если мне не понравится, я сотру.

Мурасаки сделал несколько снимков и вернул планшет Сигме. Сигма не глядя бросила его в рюкзак.

– Ты даже не посмотришь? – Мурасаки сделал обиженное лицо.

Сигма достала планшет и открыла фотографии. Она себя такой никогда не видела. Жесткая линия рта, вздернутый подбородок, отстраненный взгляд. Трава за плечами расходилась как два крыла с обломанными перьями. Над головой – низкое страшное небо.

– Надо же, я думала, что я вроде той плюшевой белки, что ты вытащил в автомате, мягкая и забавная, но ничего особенного. А здесь я такая… – Сигма поежилась.

– А здесь ты настоящая. И к твоему сведению, плюшевые белки не обливают меня кофе.

– Думаю, это вопрос времени. Ты даже белку доведешь.

Мурасаки хмыкнул.

Сигма задумчиво смотрела на свой снимок. Он был хорош. Но она никогда не сможет поставить его на свой профиль. Он слишком вызывающий. Как будто она не первокурсница, завалившая математику, а настоящий Деструктор. И темная половина головы как будто покрыта пеплом, а светлая – будто седая. И эти потрепанные крылья за спиной… Она хотела бы быть такой. Но пока она такой не была. Может быть, когда-нибудь потом. После окончания Академии. Мурасаки словно заглянул в будущее.

– Хороший снимок, Мурасаки, – сказала Сигма. – Спасибо.

– Но ты его не добавишь к себе, да? – Мурасаки пытливо смотрел на Сигму.

– Да. Не добавлю.

– И зря. Скоро у вас начнется гонка за крутыми фоточками в профиле. Все начнут выделываться, вот увидишь. А этот снимок все равно будет самым лучшим.

– Но его никто не увидит.

– От этого ты не перестанешь быть такой, какая ты есть, – сказал Мурасаки. – Ты не забавная белка, даже близко.

– Конечно, я же мрачный разрушитель.

– А тебе это не нравится?

Сигма подняла глаза и в упор посмотрела на Мурасаки. Глаза в глаза. Форма его глаз была такой, что иногда они превращались в две запятые, иногда – в узкие щелочки. А иногда они были огромными. Как сейчас. И цвет у них был странный, коричневый с примесью спелой вишни. И за его взглядом вместо стены, как у других, стояла мягкая бархатная темнота. Казалось, туда можно войти, стоит только чуть-чуть оказаться ближе. Он не закрывался. Вот в чем дело. Вот чем он берет их, своих девушек. Да, в таком взгляде легко увязнуть. И потом ходить искать его, как наркотик. Сигма опустила глаза вниз, на планшет. На свой портрет. Вздохнула. Неужели она в самом деле выглядит так?

– Не знаю, – призналась Сигма.

– А мне нравится, – сказал Мурасаки.

– Ну какой ты мрачный разрушитель, ты все время валяешь дурака, – тихо сказала Сигма. Она потерла щеку. Даже наощупь кожа казалась горячей. Наверное, она вся сейчас пунцовая, как закат.

– Нет, я про тебя, если ты не поняла.

– Мурасаки, – еще тише сказала Сигма. – Не нарывайся. Ты думаешь, я не вижу, что ты делаешь?

– А что я делаю?

Сигма бросила планшет в рюкзак, застегнула его и рывком поднялась.

– Ты сам знаешь.

Она посмотрела на него сверху вниз и шагнула прочь. Он вскочил следом, поймал за руку и тут же отпустил, наткнувшись на холодный взгляд Сигмы.

– Прости, пожалуйста.

– Держи себя в руках, Мурасаки, – зло сказала Сигма. – Или сходи вечером погуляй с кем-нибудь! Прими холодный душ, в конце концов! Что бы ты ни думал о том, кто мы такие, я думаю, что исключают нас по-настоящему. А я не хочу, чтобы нас исключили, понятно?

Мурасаки поднял руки вверх.

– Все, все, я не трогаю тебя. Только не убегай.

– Почему?

– Мы же вроде должны учиться вместе, ты сама мне утром про это напоминала.

– Ну так давай учиться, – Сигма продолжала злиться и на себя, и на Мурасаки. Она даже не понимала, на кого из них двоих зла больше. Наверное, все-таки на него. Или на себя. Или на обоих. Или даже на Констанцию с ее дурацкими условиями. Или все-таки на Мурасаки, который довел Констанцию до этих условий.

– Тогда смотри вон туда, – как ни в чем не бывало махнул рукой Мурасаки в сторону пирамиды из лестниц с перекладинами на разных уровнях. – Начнем с простого. Если нам надо вписать круг в этот треугольник, где у него будет центр? И каким будет радиус.

Сигма посмотрела на пирамиду. Потом на Мурасаки. Потом снова на пирамиду.

– Ты с ума сошел? Ты хочешь, чтобы я решала это в уме?

– Ты с ума сошла? Что тут решать?

Сигма снова смотрела на треугольник, образованный двумя лестницами. Как в них вписать круг?

– Не могу представить, – призналась она.

Мурасаки вздохнул.

– Ладно, даю подсказку, мрачный разрушитель. Что ты знаешь про этот треугольник?

Сигма сощурилась.

– По-моему, он равносторонний.

– Прекрасно. А что насчет вписанной окружности в равносторонний треугольник?

– А что насчет нее? – с удивлением спросила Сигма.

– Сигма-а-а, – простонал Мурасаки. – Ты раз пятьсот уже решала такие задачи. Или больше. Сколько можно, а? Ты до сих пор не запомнила?

– Что не запомнила?

– Смотри и не говори, что не видела. То есть никому не говори, что ты видела. Формально это все-таки изменение климатических параметров.

– Что именно это?

Мурасаки кивнул в сторону лестниц. И вдруг пространство между ними полыхнуло и в центре оказался большой синий пылающий шар, по которому пробегали желтые змейки искр.

– Что это?

– Шаровая молния. Для тебя ключевое слово – шаровая. Смотри внимательно, что ты видишь?

Сигма пыталась сообразить, что она видит. Шар действительно касался обеих лестниц. И почти касался земли. Вписанный круг. И змейки искрами осыпались на траву светлячками. Интересно, она не загорится?

– Ну, – требовательно сказал Мурасаки. – Смотри на пропорции. У тебя не очень много времени, молния скоро заземлится.

– Мурасаки, это так красиво, что я не могу думать, – призналась Сигма.

Шар с треском исчез. Мурасаки с досадой махнул рукой.

– Бесполезно. С таким подходом ты не сдашь математику никогда.

– Вот еще! Сдам! – возмутилась Сигма.

– Давай поспорим? Если я проиграю, ты поставишь эту фотографию в свой профиль.

Сигма засмеялась.

– Ты в курсе, что условия ставит выигравший?

– Но если я выиграю, у тебя уже не будет никакого профиля, – грустно сказал Мурасаки. – Так что я хочу проиграть. А теперь давай, смотри еще раз. Третьего не будет.

Между лестницами снова появилась шаровая молния. Она была бледнее первой, но все равно хорошо различимой. Сигма сосредоточилась. Представила, где центр у огненного шара. Провела мысленно радиус к точкам, где окружность касалась лестниц. Нет, никаких пропорций она не видит. И вдруг вертикальная огненная полоса проскочила ровно посередине шара, снизу вверх и искрой улетела в небо, прочерчивая еле заметный след – прямо к тому месту, где лестницы соприкасались. И Сигма увидела эту золотую полоску, падающую из центра треугольника вниз. Высота. И она проходит ровно через центр шара.

– Одна треть высоты. Радиус – одна треть высоты. А центр окружности находится на одной трети, если считать от основания.