До бокса Мурасаки все-таки дошел и даже смог достать одно огромное полотенце. Его вполне хватило на то, чтобы вытереться и замотаться почти целиком. Но на этом силы у Мурасаки закончились. Он поднес браслет к глазам и, едва понимая, что делает, и нажал последний вызов.

Последней с ним говорила Констанция.

Констанция ворвалась в раздевалку, как метеор.

– Мурасаки! Что ты тут делаешь? – рявкнула она, подходя к парню.

Мурасаки с трудом открыл глаза.

– Жду… какого-нибудь медика.

– В Академии инфекция. Медикам не до тебя!

Мурасаки постучал пальцем по полыхающему красным браслету.

– Я заметил, – он собрался с силами и попытался подняться. Но ноги упрямо не слушались его, а перед глазами все плыло, так что он плохо понимал, где верх, где низ. Он снова сполз на пол и бессильно привалился к стене.

– Прекрасно, – вздохнула Констанция. – А почему ты без одежды?

– Я бегал… потом мне стало плохо и я зашел в душ. В одежде. Потом она намокла.

– Меня больше интересует, почему ты пошел в спортзал, Мурасаки! После всего, что было ночью, ты с утра как ни в чем не бывало пошел в спортзал! Бегать!

Мурасаки заставил себя посмотреть на Констанцию. Что он мог ей сказать?

– Я не знал, что заболел. Поэтому пошел. Бегать.

Слова отобрали у него последние силы.

Констанция снова вздохнула, поднесла к лицу свой браслет и с кем-то связалась. Мурасаки не вслушивался в ее слова, но по общему тону понял, что на этот раз Кошмариции не удалось получить то, чего она хотела.

– Значит, так, Мурасаки, – заговорила Кошмариция, – выглядишь ты ужасно. Как и все студенты, которые подхватили это непонятно что. В медблоках аврал. За тобой смогут прийти не раньше, чем через полчаса. Если повезет. А за это время ты вполне можешь успеть умереть, что в мои планы совершенно не входит. Ты слышишь меня?

Мурасаки кивнул. Но Констанция молчала и он повторил:

– Слышу.

– Очень хорошо. Так что будь хорошим мальчиком, не сопротивляйся!

Она наклонилась к нему и протянула руки. Мурасаки съежился и постарался отодвинуться подальше, но дальше была только стена.

– Мурасаки, – вздохнула Констанция, – я все равно тебя вытащу и отнесу в медблок. Конечно, для нас обоих было бы лучше, если бы ты был нормально одет, а не в полотенце. Но что есть, то есть.

– Вы… вы не можете.

Вместо ответа Констанция Мауриция присела перед ним, притянула к себе и взяла на руки, как ребенка. А потом легко выпрямилась, как будто Мурасаки и в самом деле был ребенком.

– Пожалуйста… отпустите, – попросил Мурасаки. – Не надо.

– Ты не в состоянии ходить, ты не в состоянии стоять, – ответила Констанция, направляясь к выходу из раздевалки, – куда я тебя отпущу? Неужели ты думаешь, что я не в состоянии переместить шестьдесят килограммов биомассы в нужном направлении?

Мурасаки закрыл глаза. Все равно он почти ничего не видел. В конце концов, если Кошмариция решила, что хочет его отнести на руках, это ее проблемы, а не его. Вот только в одном она права: лучше бы ему быть одетым.

Констанция Мауриция нервно расхаживала вдоль окна, иногда бросая взгляды наружу. Ничего интересного там не было и быть не могло. Пустой двор. Совсем пустой. Все студенты были надежно упакованы – кто в своих коттеджах, кто в медблоках. Но ощущение безопасности или даже передышки не приходило.

Нервничали все.

Бертран то и дело прихлебывал кофе из своего огромного стакана. Звук получался странным, немного шипящим: то ли кофе шипел на Бертрана, то ли Бертран на кофе. В другое время Констанция бы сама зашипела на Бертрана, но не сейчас. Сейчас все вели себя примерно так же.

Алия что-то черкала в своем блокноте, выдирала листы, яростно рвала или просто комкала, как будто она сдавала экзамен на скоростное взятие интегралов. Беата что-то читала на своем планшете, но Констанция видела, что ее глаза бегают по одной и той же строке, изображение никуда не смещалось. Или Беата была глубоко в своих мыслях, или слишком на взводе, чтобы воспринять прочитанное.

Истебан с Джоном прикидывались идиотами, затеяв спор на примитивном языке альфа-самцов: «я тебе сказал!» – «нет, я первый сказал!» – «а я сказал, что ты неправ!». Констанция подозревала, что если спросить у них о предмете спора, они и не вспомнят.

И только декан задерживался. Где его носит? Почему до него никогда нельзя дозвониться?!

Констанция снова и снова нажимала кнопку вызова и снова и снова видела одну и ту же надпись «вызов отклонен».

Наконец вошел декан. Констанция яростно бросила яростный взгляд на часы, чтобы сказать ему про опоздание, и осеклась. Декан не опоздал. Он пришел вовремя. Ровно в полдень. Сама она пришла за пять минут до полудня и была первой. В каком же они состоянии, что пять минут кажутся вечностью? До чего их довели эти дети! Как они вообще такое позволили?!

Декан начал говорить, не дожидаясь, пока все его заметят и прислушаются. И начал он с неожиданного вопроса.

– Вы помните, чем отличается подход к обучению Высших в наших филиалах? Все помнят, или кто-то забыл?

– Это что, аттестация? – ехидно поинтересовалась Беата. – Проверка на профпригодность?

– Нет, – резко ответил декан. – Неужели никто не помнит?

– Я помню. Это была твоя идея, – сказала Констанция, подходя к стулу в первом ряду и усаживаясь на него, чтобы сидеть прямо напротив декана. – Ты хотел проверить, какой подход эффективнее: если воспитывать будущих Высших в полном и беспрекословном подчинении нам, чтобы они стали идеальными исполнителями. Или дать им волю и незаметно направлять, чтобы они считали, что полностью свободны.

– Из той информации, которую я получил, должен сказать: этот аспект воспитания не играет никакой роли. Абсолютно.

– И зачем нам это было знать? – спросил Истебан. – Я имел в виду именно сейчас?

– Затем, что здесь трое студентов, действуя исключительно по собственной воле, пошли и восстановили печать. В первом филиале одна студентка скомандовала двум другим и они пошли и действуя по ее воле восстановили печать. Ни одна стратегия не дает нам выигрыша и более легкого управления.

– Ну почему же? – возразила Алия. – Если бы не было этой студентки, переведенной из нашего филиала, печать в первом филиале осталась бы на месте.

– Хотите сказать, им нельзя взаимодействовать? – спросил Бертран.

– Хочу сказать, что мы с Констанцией Маурицией искали наведенные желания у обоих инициаторов. И не нашли. Они оба действовали по собственной воле. Считали, что действовали по собственной воле. И знаете, что я думаю? – он сделал паузу и внимательно посмотрел на каждого куратора. – Я думаю, мы плохо искали. Таких случайностей не бывает. В одно время. Сделать одно и то же. Без связи между инициаторами или внешнего руководства это невозможно. А связи между ними быть не должно. Правда ведь, Констанция Мауриция? Ты же внушила своему подопечному мысль о гибели его подружки?

– Я думала, что да. Но сейчас сомневаюсь. Она прислала ему подарок.

– Из филиала? – ахнула Беата. – Талантливая девочка, если изобрела способ дотянуться до своего мальчика. Впрочем, к такому мальчику и я бы тянулась всеми руками и ногами.

– Что ж это за мальчик такой, что некоторые его даже на руках носят? – рассмеялся Джон. – Сходить, что ли, посмотреть? Где ты его заперла, Констанс, в каком боксе?

– Не из филиала, – сухо ответила Констанция Мауриция, обращаясь к Беате. – Она местная, но с окраин. Отправила обычной службой почтовой доставки во время транзита в первый филиал. Мы же не могли ее переместить напрямую! Кто знал, что она решит послать подарок своему ненаглядному Мурасаки?! И теперь я думаю, может быть, это не просто подарок? Может быть, это возможность установить связь?

– И что же это за подарок? – подался вперед Истебан. – Хрустальный шар? Мнемокристалы? Что?

Констанция вздохнула.